Я видел, как нарастает раздражение Сталина, несколько раз пытался отвлечь его, порадовать успехами наших войск на других участках советско-германского фронта. Не помогало. И тогда поздно вечером, незадолго до ночного итогового доклада начальника Генштаба, я позволил себе обратиться к Иосифу Виссарионовичу с просьбой не давить на Жукова, не торопить его, а главное, не ставить в пример маршала Конева, который, не имея перед собой столь сильной группировки, как Берлинская, выполнил план: прорвал вражескую оборону и вывел свои армии на оперативный простор.
— Опасаетесь, что это слишком уязвит нашего Наполеона Македонского? сразу понял Иосиф Виссарионович. — Он загорячится, сорвется, наделает глупостей?
— Вы же знаете его самолюбие, его характер. Он пойдет на все, чтобы быть первым.
— Хоть на еже, но сверху, — проворчал Сталин.
— Он ни с чем не посчитается и пойдет напролом.
— Жуков уже сорвался, — резко двинул правой рукой Сталин. — Он бросил на Зееловские высоты танковую армию Катукова. В лоб на крутые склоны, на минные поля, на противотанковые препятствия…
Это было новостью для меня: Георгий Константинович решился на крайнюю меру! Гвардейские танковые армии Богданова и Катукова должны были стремительно развивать наступление на Берлин лишь после того, как пехота проложит им путь, взломав вражеские рубежи… Находясь в некотором смятении, я все же сделал еще один шаг для того, чтобы предотвратить взрыв негодования Иосифа Виссарионовича, последствия которого были бы непредсказуемыми. Напомнил:
— В ночь на второе апреля, подписывая директиву Ставки о проведении Берлинской операции, вы заявили Жукову и Коневу: "Действуйте, как считаете нужным, на месте видней". То же самое вы повторили в телефонном разговоре с Жуковым в ночь на четырнадцатое апреля.
— Николай Алексеевич, а вы, оказывается, буквоед и начетчик… Каждое лыко в строку.
— А Верховный главнокомандующий не мальчик, который может бросать слова на ветер, — парировал я. — Вы полностью развязали Жукову и Коневу руки, доверив им принимать решения по собственному разумению, и сейчас главное — не мешать им, не вносить сумятицу.
— Даже так… Совсем без Верховного?
— Сами разберутся, сами исправят. Им ведь действительно на месте видней, чем отсюда, из Москвы.
Меня поддержал генерал Антонов, явившийся с итоговым докладом. События в общем-то развивались довольно успешно. Застрял Жуков, зато Конев продвинулся вперед, и теперь его танковые объединения можно было перенацелить на подступы к Берлину с юго-востока и с юга. Расстояние, правда, великовато, но перед 3-й и 4-й гвардейскими танковыми армиями генералов Рыбалко и Лелюшенко не было крупных вражеских сил и укрепленных рубежей. Сталин распорядился такой поворот произвести. И вроде бы успокоился. Присутствие уравновешенного, рассудительного Антонова, как и его предшественника по Генеральному штабу Василевского, всегда действовало на Иосифа Виссарионовича положительно. Последовавший затем телефонный разговор с Жуковым оказался вполне нормальным, хотя и не без колкостей.
— Товарищ Жуков, при разработке плана операции вы докладывали, что вашему фронту противостоит миллионная группировка.
— Так точно, товарищ Сталин. Но за прошедшее время она выросла тысяч на двести, в основном за счет фольксштурма.
— Если не изменяет память, вашему фронту было подано семь миллионов снарядов.
— Так точно. Семь миллионов, сто пятьдесят тысяч выстрелов.
— Значит, примерно по семь на одного немецкого вояку. Насколько я знаю, за сутки вы использовали миллион снарядов.
— Больше, но еще не подсчитано.
— Значит, если вы будете стрелять такими темпами и продвигаться с такой же скоростью, как сегодня, вам потребуется шесть-семь дней, чтобы достигнуть только окраин Берлина. Чего при этом не останется? Ни одного снаряда у вас или ни одного немца перед вами, на каждого из которых вы израсходуете по семь снарядов, не считая мин, авиабомб, патронов…
— Не беспокойтесь, всего хватит, — резко ответил Георгий Константинович. — И снарядов, и уж немцев тем более.
— А вы не сердитесь, вы лучше подумайте над этой арифметикой, посоветовал Сталин и не удержался, подчеркнул уже известную Жукову новость: — Чтобы вам было легче, мы поворачиваем с юга на Берлин танковые армии от Конева… Желаю успеха…
Наутро Жуков, подтянув резервы, бросил на штурм Зееловских высот большие силы. Однако и немцев было много, они цепко держались на своих рубежах. Прорвать вражескую оборону 17 апреля, как обещал Георгий Константинович, не удалось, хотя кровопролитные бои продолжались непрерывно и днем, и ночью. Лишь на следующие сутки обозначился успех на нескольких направлениях. И только 19 апреля остатки вражеских войск начали отходить с Зееловских высот на внешний обвод Берлинского городского оборонительного района. Жуков, наконец, получил свободу маневра.
Почему я уделил столько места первым дням Берлинской операции? Да потому, что они принесли нам последнюю неудачу в той великой войне, а главное — неудачу обидную, случайную, происшедшую не от нашей слабости или неумения, а, наоборот, от ощущения собственной силы, чрезмерной уверенности в том, что мы просто обречены на успех. Но успех успеху рознь, в зависимости от цены. А цена такова: более трехсот тысяч воинов недосчитались мы после окончания битвы за вражескую столицу. Цифра, сопоставимая со всеми потерями американцев во Второй мировой войне. Осечка на Зееловских высотах отняла у нас трое суток, отодвинув день Победы. А каждые сутки той в общем-то удачной и даже замечательной Берлинской операции приносили нам (не говоря уж о немцах) весьма ощутимый урон: от 17 до 19 тысяч солдат и офицеров. [Для сравнения. В сражении за Берлин каждые двадцать четыре часа мы теряли людей примерно столько же, сколько утратили за десять лет в Афганистане. Такой масштаб. (Примеч. автора.)]
Не хочу, чтобы меня обвинили в какой-то предвзятости по отношению к Жукову: с глубоким уважением относясь к нему, к его полководческому таланту, я при этом не считаю возможным замалчивать недостатки Георгия Константиновича, превращать его в непогрешимого. Тем более что он и не нуждается в чрезмерном восхвалении, у него достаточно мужества для того, чтобы публично признавать свои оплошности и срывы. Цитирую строки из его опубликованных воспоминаний:
"При подготовке операции мы несколько недооценивали сложность характера местности в районе Зееловских высот, где противник имел возможность организовать труднопреодолимую оборону. Находясь в 10–12 километрах от наших исходных рубежей, глубоко врывшись в землю, особенно за обратными скатами высот, противник смог уберечь свои силы и технику от огня нашей артиллерии и бомбардировок авиации. Правда, на подготовку Берлинской операции мы имели крайне ограниченное время, но и это не может служить оправданием.
Вину за недоработку вопроса прежде всего я должен взять на себя".
Это, подчеркиваю, оценка самого Жукова. К собственной персоне он был беспощаден почти так же, как и к другим. К нему неприменимы сопоставления, сравнения — плохой он или хороший. Он во всем сам по себе.
5
В разговорах по телефону Поскребышев всегда был до предела лаконичен: ни одного случайного слова. Вот и теперь:
— Николай Алексеевич, товарищ Сталин ожидает вас. Машина вышла.
На часах — поздний вечер. К концу войны Иосиф Виссарионович обычно не тревожил меня в такое время, считаясь с возрастом и памятуя, что он-то не только признанный орел, но еще и сова в смысле ночных бдений, а я если и не ласточка, то «птица», предпочитающая нормальный режим. Но вот ничего вроде бы из ряда вон выходящего не случилось, а он вызвал. Я оделся, ворча, и спустился по лестнице.
В машине обдумывал: почему и зачем? О чем мы говорили с ним накануне, каким поручением он озаботит меня? Разговор шел о кандидате на пост коменданта Берлина. В период Ялтинской конференции и после нее Сталин, как уже говорилось, несколько отдалился от конкретных военных дел. А я был последним, кто из близких ему людей вернулся с подступов к немецкой столице, с Одера, с 1-го Белорусского фронта, нацеленного на Берлин. Знал обстановку. По мнению Иосифа Виссарионовича, комендант главного города в центре Европы должен был соответствовать многообразным требованиям и в военном, и в хозяйственном, и, особенно, в политическом отношении. Сложное сочетание.
