на себя обережный знак.

Из-за кустов малины на тропу шагнул Ком и заступил ей дорогу.

- Чего шастаешь-то, мухортый? – не довольно проворчала Липка, ступая в обход него.

Но Ком передвинулся вслед за ней, снова преграждая путь.

- Пусти! Ну. Чего надо-то? – возмутилась Липка.

Ком смотрел на нее, поблескивая потемневшими от волнения глазами.

34

- Лип, ты это, – прошептал он сорвавшимся голосом, – не ходи за Суховея. Меня

дождись, век в холе и радости жить будешь.

- Чего? Заполошный, под носом-то утри, – рассмеялась Липка и, отодвинув плечом

парня, шагнула мимо, красиво изогнув стан.

В это время и услышала она крик Бубанька, Воротилова мальца. Вздрогнула всем

телом, словно о камень запнулась. Ведра качнулись, расплескивая на землю воду, но

Липка этого даже и не заметила. Быстро пошла она к своему дому, а сердце так и

рвалось из груди: что там случилось?

Ком прошел мимо, обгоняя, и зло прошептал:

- Слыхала? Калечный твой Суховей! Теперь сама придешь, да я погляжу, принять ли. А

приму – взвоешь.

Ком знал, о чем говорит: из парубков, прошедших посвящение, Суховей один не

мужатый-то и остался. Остальные или совсем малыми были, или в ватаге Кома. И им

еще предстояло в лес идти, да и не пойдут они против его, верховодова, слова-то.

Но не это было для Липки главным: она бы и женкой пошла к дролюшке-то, но ее

сердце уже давно прикипело к Суховею, еще до того как она впрыгнула в девичью

поневу.

«Ежели уж, что с Суховеем случилось, то лучше в болота, к кикиморам, но за Кома ни

за что не пойду», – решила Липка.

А Суховей со Ставром, скрывшись в порубе – им предстояло провести здесь ночь и

почти весь завтрашний день, постясь и очищаясь, – довольно растянулся на охапке сена.

Его тело ныло от боли, содранную кожу на лице саднило и щипало, но он почти не

замечал этого. Перед его глазами стояли огромные глаза Липки, встревоженные и

любящие. Она не могла подойти близко и стояла, спрятавшись за кустом калины, но он

увидел ее, а больше ему ничего и не было нужно.

- Ничего, паря, вот завтра потом-то в мыльне изойдешь, вся хворь из тебя и вытечет.

Пар – первое дело при таком деле, – миролюбиво проговорил Ставр, располагаясь

рядом.

- Скажи-ко, вящий, почему мы женщину любим? – спросил Суховей, глядя в черный

потолок.

- Женщину? Ты ж в Доме жил?! – удивился Ставр. – Неужто ничего не понял?

35

- В Доме-то не так, там все по-другому было. Без любви. А я хочу понять, почему

сердце заходится, когда ее видишь? Почему о ней одной думы в голову идут? Тревога за

нее дышать не дает.

Ставр помолчал, обдумывая вопрос Суховея.

- Я так разумею: это происходит потому, что только ей одной мы можем не

доказывать свою храбрость и силу, но решаемся открыть всю слабость и страх, понимая,

что она не оттолкнет, не засмеется и не предаст. Это перед другими мы пыжимся,

хорохоримся, перед ней этого делать не нужно. Рядом с ней наш настоящий приют,

здесь мы отдыхаем душой и сердцем. С ней мы настоящие, всегда. Если ты чувствуешь,

знаешь, что она в силах увидеть тебя не глазами – сердцем, только тогда ты отдаешь ей

всю душу. И такая женщина рождена только для тебя. Она это ведает, и ты ведаешь …

без слов.

Глава 5

Конец лета – время сбора сильных и злых трав, кореньев да грибов. Большуха, по-

иному баушка, медленно брела по лесным полянам, мочила ноги в болотах, утопала по

колено в вязком иле реки. Для нее настала хлопотливая пора сбора былья для особых

магически сильных зелий.

Тягучую думу думала Ставриха – старшая мать рода Славичей. Многое было дано ей и

бабничать – роды принимать, и бабить – нашептыванием кровь остановить, простую

болезнь излечить, а то и бабкать – ворожить на общее благо. С разгулявшимися

домашними духами, опять же, только большуха управиться может. Но Яге дано намного

больше. Она живет на грани живых и мертвых миров – Яви и Нави. Ей подвластны

живые духи Земли и духи четырех стихий. Умертвия и прочая нечисть, боится ее не в

силах побороть могучую силу ведуньи. Она помогает роду своими особыми чарами,

дает советы большухе, лечит безнадежно больных. Провожает умерших родичей и

встречает рождающихся не прямым своим присутствием, но духовным.

В мужском доме готовят мальчиков к взрослой жизни, большуха и матери – девочек.

Но каждую осень девочки, достигшие двенадцати-тринадцати лет, проходят особый

ритуал Яги. Их отводят к ней на месяц и не все возвращаются обратно. Детей же сирот

она каждую осень забирает навсегда. Так род платит Великой богине Макоши за ее

милость и помощь людям. А в образе древней Матери-оленихи за то, что она снова

36

посылает на землю убитых на охоте оленей, лосей и других животных, чтобы людской

род не голодал.

Но запаздывает Яга, не показывается. А если не придет она со своими кикиморами –

помощницами, достанется ей самой управляться, пока не подберется подходящая

женщина в роду. А Ягой могла стать не всякая, понятное дело. Тут особая нужна, чтобы

детей не могла родить, чтобы до определенного возраста нетронутой осталась, да

много еще каких условностей нужно было в одной-то бабе собраться, чтобы вышла из

нее хорошая Яга.

Баушка вдруг резко вскинула голову – зов Яги был настолько силен, что прозвучал в

голове громовым раскатом.

«Явилась, слава Макоши, услышала мои молитвы», – вздохнула облегченно большуха,

направляясь на зов Яги.

А поздно вечером, дня за два до Радогощи, зажглись священные огни и на Девич-горе.

Обитель Рожаниц Лады и Лели тоже стала обитаема. Укрепляется род на новом месте –

значит, жить ему здесь подобру-поздорову.

***

Липка выметала полы землянки полынным веником, выстланные стык в стык из плах

топляка – такому настилу никакие морозы и сырость не страшны: не гниет и не

трескается, будто каменный.

Мела усердно, заглядывая во все углы-щели, да с приговором: «Кыш, мухи, к Сепухе,

а вы, мошки, к Явдошке!».

Сегодня первый день Радогощи – праздника, который будет длиться две недели, и в

котором день осеннего солнцестояния приходиться как раз на середину. В эти дни

празднуются семейные и общеродовые праздники, а уж потом, когда крепкий и

сильный Солнце-муж Купала перейдет в старческий возраст и станет мудрым, но

слабеющим Солнцем-стариком Световитом, пойдут и праздники Рожаниц, Лады,

Макоши.

Липка вздохнула: сегодня вечером соберутся у кумиров родичи, хозяйки принесут

кушанья, которые могут сготовить так, как никто другой, девушки обрядятся в лучшие

наряды, парни будут заигрывать и поглядывать на молодушек, но ее Суховей не придет.

37

Затянулась его рана, почти зажила, но перекосило Суховея на бок, а потому никогда

ему уже не стать прежним воином. Не похаживать бодрым кочетом среди молодых

паробков, не помахивать мечом булатным. Чего доброго сегодня на мужском совете

решат совсем извести Суховея. Прикажут, любому на Марену лютую в болото уйти.

Думала-кручинилась Липка, роняла слезы на веник полынный, а чтобы никто ее горя

не заметил, все старательней выметала из углов козявок, да мошек, все громче и злее

шептала древний заговор, утверждающий начало осени.

- Липка, мети скорее – дело есть, – в низкую и узкую дверь землянки просунулась

голова ее младшего брата Крива.

- Чего еще, баламутный, вишь делом занята. Некогда мне, не мешай! – отмахнулась

Липка.

- Так матушка еще до свету мух-то гоняла, чай не знаешь? – удивился Крив. – Чегой-то

по второму разу-то метешь? Ступай, говорю, скорее, дело Суховея касаемо.

Липка метнула веник к порогу и, подобрав подол, бегом поднялась по ступеням, при