Да, тяжелый денек сегодня выдался… Еще утром я летела над океаном, возвращаясь из Блэкуотера, и думала, что прочно стою на вершине жизненного успеха, но вот – новое задание, новая интрига, новый виток бесконечной борьбы. Итак, мне предстоит суд. Нам всем предстоит суд. Как бы он не превратился в Судилище…

Торопливо поднялась по лестнице к своей квартире. С леденящим душу воплем шарахнулись мимо подъездные коты, посверкивая в полутьме зелеными фарами бешеных глаз. Один из них оказался черным, изящным, с белыми лапками и кокетливым белоснежным галстуком на шее. Он так походил на кошку Нюсю, которая когда-то жила у нас в бараке, что сердце обрадованно толкнулось в груди, словно при встрече с давно не виденным другом.

Но – прочь воспоминания, прочь память сердца! Сегодня не место сентиментальности, сегодня я буду глухой и беспамятной. В мозгу некстати всплыло изречение Набокова: «Порядочность плюс сентиментальность равняется глупости». Хорошо, что ни в том, ни в другом, ни в третьем меня обвинить нельзя, – ив этом моя сила. Лишь в этом!

Только дома вспомнила, что последний раз ела еще в самолете. В холодильнике пусто, на полке в кухне – пачка макарон да банка овощной смеси, по виду напоминающей отходы чьей-то жизнедеятельности. Наскоро приготовила еду, встала под холодный душ, чтобы взбодриться. Впереди – ночь напряженной работы.

После еды, естественно, захотелось спать. Темная ночь вползла в открытую форточку, усыпляя внимание, баюкая усталый мозг. «Только закрой глаза, – нежно шептала она, – смежи веки, опусти ресницы – и я окутаю тебя уютным темным коконом, укачаю тебя на волнах звенящей тишины…»

Но я разложила на столе бумаги и жадно погрузилась в работу.

Набросала основные тезисы доклада. Наметила, на чем будет строиться наша защита. Впрочем, основная позиция очевидна – религия не может быть подотчетной, иначе она перестанет быть религией и превратится в тоталитарную идеологию. Написала несколько заявок в библиотеку, чтобы мне подобрали соответствующие источники для обоснованной аргументации.

Всю ночь работала легко и радостно. Кровь кипела в жилах от предчувствия большого дела. Мы еще поборемся! Мы еще посмотрим, кто кого! Как сказал Дэн Гобард, человек живет только для одного – чтобы выжить. Отними у него необходимость выживания – и он деградирует и нравственно и физически, опустится, потеряет интерес к существованию. Так машина катится вперед, только преодолевая трение. А перестает бороться с трением – и замирает, глохнет, стынет. Навсегда или на время – кто знает? А может, это вовсе не Гобард сказал, а я сама все это выдумала?

Утром перед выходом из дома слегка прошлась пудрой под глазами – тридцать четыре бессонных часа все же дали о себе знать. Открыла дверцу шкафа, чтобы выбрать костюм. У меня их пять, все выдержаны в строгом английском стиле, все отражают полный спектр оттенков серого цвета: просто серый, насыщенно серый, бледно-серый, почти несерый, слишком серый и так, серенький. Выбрала тот, что посветлее (как-никак – весна), – и чуть не кубарем скатилась вниз по лестнице. На площадке столкнулась со старушкой-соседкой. С трудом вспомнила, что нужно поздороваться.

Вот уже два года живу в этой квартире, а все не могу привыкнуть к своей затворнической жизни. Целых пять лет моталась по общежитиям и так привыкла к общественному житью, что возвращаюсь домой как будто в склеп – холодный, враждебный, тихий.

В последние минуты перед совещанием прикидывала в уме, как мне нейтрализовать Шаньгина. Это очень умный, опытный интриган с огромными способностями и огромной жаждой власти. То, что он мне до сих пор не может простить случившегося между нами три года назад, лишний раз доказывает это. Иногда мне кажется, что он использует нашу Организацию лишь для прикрытия своей финансовой деятельности. Мне не раз попадались в руки рапорты сотрудников Центра, где утверждалось, что на имя его двоюродной тетки зарегистрировано несколько фирм по поставке бумаги, компьютеров для нашего офиса и продуктов для столовой. А недавно он еще и организовал под эгидой Центра типографию, с которой всегда можно получить приличный доход, ибо учебной литературы для слушателей требуется масса…

Но усилием воли я одергиваю себя. Скорее всего, подобные слухи – чистой воды поклеп. Лучше не думать об этом. А то ведь можно додуматься сначала до корыстолюбия Шаньгина, потом до недееспособности Горелика, а там и до самого Дэна Гобарда недалеко… Опасное это дело – задумываться.

– Опять не спали! – ахнул Володя, глядя на мои синяки под глазами. – Всю ночь работали?

– Кто-то же должен работать! Почему не я?

Иногда меня поражает, до чего ограниченны и эгоистичны наши люди. Поработать лишних два часа для них – это беспримерный героизм, просидеть ночь за работой – бессмертный подвиг.

Но все же в голосе шофера мне почудилось нечто странное.

Но что же? Я нахмурила лоб. Да, сочувствие. Именно! Опасное сочувствие, родственное состраданию и жалости. Сострадание – низшая эмоциональная реакция, как говорил Гобард, ловушка для слабого человека. Состраданием человека вяжут крепче, чем семейными узами. Если хочешь помочь человеку, не жалей его, а дай ему в руки средство борьбы.

По этому поводу вспомнилась древняя притча о рыбаке. Как можно помочь бедняку? Может, дать ему немного рыбы для еды? Или лучше вручить удочку, чтобы он ловил рыбу? Или научить его, как сделать удочку и как наловить ею вдоволь рыбы? В нашей Церкви делают последнее: дают в руки удочку (это – методы сенсологии) и учат удить рыбу (счастье, удачу, успех, деньги).

И опять на долю секунды мне почудилось, что неспроста шофер затеял этот сочувственный разговор. Не подбирается ли он исподволь ко мне, чтобы под видом дружбы выведать мои тайные воззрения и планы?

Кровь взволнованно застучала в висках. А что, если это проверка? Что, если я, расслабленная успехом и поощрением руководства, потеряла бдительность, позволила себе лишнее? Что, если шофер на самом деле работник безопасности и ему поручен контроль за мной?

Служба безопасности часто организует проверки сотрудников, проводя их так тонко и искусно, что повязанная по рукам жертва, не замечая подставы, вскоре запутывается в умело расставленных сетях и падает вниз, катясь все ниже и ниже по иерархической лестнице, пока не исчезает из Организации совсем.