Второе письмо было адресовано Софи Карамзиной с сообщением об отъезде в экспедицию:

«Я только что приехал в Ставрополь, дорогая m-lle Sophie, и тотчас отправляюсь в экспедицию с Столыпиным Монго. Пожелайте мне счастья и легкого ранения, это самое лучшее, что только можно мне пожелать. <…> Я дошел до того, что стал сочинять французские стихи — о разврат! Если позволите, я напишу вам их здесь… (Стихотворение „Ожидание“. — Авт.)

Вы можете видеть из этого, какое благотворное влияние оказала на меня весна, чарующая пора, когда по уши тонешь в грязи, а цветов меньше всего. Итак. Я уезжаю вечером; признаюсь вам, что я порядком устал от всех этих путешествий, которым, кажется, суждено длиться вечность…

Я хотел написать… и г-же Смирновой, но… воздерживаюсь»^{634}.

14 мая, накануне отъезда в Михайловское, младшему сыну Пушкина Грише, названному «в память одного из своих предков, казненных в смутное время», исполнилось 6 лет.

Наталья Николаевна вместе с детьми и сестрой Александриной отправилась в псковское имение. Большое семейство, сопровождаемое слугами, прачками, горничными да няньками, разместилось в нескольких экипажах. 24 ящика с книгами, в которые была упакована библиотека Александра Сергеевича, заняли шесть подвод. За ними — обоз с вещами, мебелью, словом — «караван», как назвала его Наталья Николаевна.

Путешествие из Петербурга до воспетого Пушкиным дорогого Михайловского заняло пять дней.

П. А. Плетнев — Я. К. Гроту.

«Видел я Карла Брюллова. Никогда не встречаюсь я с ним без горести и досады: видишь его бог знает в каком обществе и в каком туалете. Нет ни в чем и тени принадлежащего столь высокому гению. Боже мой! Как не похож был на него Пушкин!»^{635}.

Семья Поэта приехала в свое псковское имение. В этот день старшей дочери Маше, названной Пушкиным в честь своей любимой бабушки Марии Алексеевны, исполнилось 9 лет.

Наталья Николаевна — Дмитрию Гончарову.

«20 мая. 1841. Михайловское.

Вот мы и приехали в Михайловское, дорогой Дмитрий. Увы, лошадей нет, и мы заключены в нашей хижине, не имея возможности выйти, так как ты знаешь как ленивы твои сестрицы, которые не любят утруждать свои бедные ножки. Ради бога, любезный брат, пришли нам поскорее лошадей, не жди пока Любка оправится, иначе мы рискуем остаться без них на все лето. Таратайка тоже нам будет очень кстати. Ты был бы очень мил, если бы приехал к нам. Если бы ты только знал, как я нуждаюсь в твоих советах. Вот я облечена титулом опекуна и предоставлена своему глубокому невежеству в отношении всего того, что касается сельского хозяйства. Поэтому я не решаюсь делать никаких распоряжений из опасения, что староста рассмеется мне прямо в лицо. Мне кажется, однако, что здесь все идет как бог на душу положит. Говоря между нами, Сергей Львович почти не занимался хозяйством. Просматривая счета конторы, я прежде всего поняла, что это имение за четыре года дало чистого дохода только 2600 руб. — Ради бога приезжай мне помочь; при опыте, с твоей помощью я может быть выберусь из этого лабиринта. Дом совершенно обветшал, сад великолепен, окрестности бесподобны — это приятно. Не хватает только лошадей, чтобы нам здесь окончательно понравилось — поэтому, пожалуйста, пришли нам их незамедлительно, а также и деньги. Извини, дорогой брат, за напоминание, но я заняла у кн. Вяземского при отъезде, и это заставляет меня тебе надоедать. А пока прощай. Почта уходит сегодня вечером. Сейчас я еду в монастырь на могилу Пушкина. Г-жа Осипова была так любезна одолжить мне свой экипаж. Целую тебя от всего сердца, а также твоих детей. Твою жену целую отдельно, желая ей счастливых родов — и так как я полагаю, она хочет дочь, я ей ее желаю, вопреки твоему желанию, принимая во внимание, что тебе хватит уже двух мальчиков для удовлетворения отцовской гордости. — Прощай душа моя, целую тебя от души, будь здоров и щастлив. Дети тебя и всех твоих целуют нежно и крепко. Сестра также вас всех целует»^{636}.

Закончив это письмо, Наталья Николаевна отправилась в Святогорский монастырь к могиле мужа.

Вероятно, там, у стен обители, ее встретил «настоятель, архимандрит, столетний старик отец Геннадий», который поведал ей о том, как ранним зимним утром 6 февраля 1837 года «после заупокойной обедни» состоялось погребение Александра Сергеевича…

Впоследствии на стене южного придела будет установлена мемориальная доска, гласящая:

В 1848 г. отец Геннадий умер и был похоронен у стен монастыря.

Младшей дочери Поэта, Наташе Пушкиной, исполнилось 5 лет. В этот же день ее деду Сергею Львовичу исполнился 71 год. Он приехал в Михайловское за несколько недель до Натальи Николаевны, и целое лето они жили одной большой семьей.

День рождения Александра Сергеевича Пушкина. Безусловно, тот день, в который ему исполнилось бы всего 42 года, тоже отмечался в узком семейном кругу. Возможно, что Наталья Николаевна с детьми снова пришла в Святогорский монастырь на могилу мужа.

Нетрудно представить, как, взявшись за руки, шаг за шагом вдова с четырьмя детьми медленно поднимались тяжелыми каменными ступенями на вершину Святогорского холма, где покоилось гордое сердце Поэта.

О чем думали они, стоя у могилы мужа и отца?

Какие чувства переполняли их сердца?

Что слышалось им в колокольном звоне Святогорского монастыря?

Что могло служить утешением вдове в ее неизбывном горе?

…Могучий «Горюн», отлитый еще при Иване Грозном, звучал над могилами предков Поэта, могилой его матери. Теперь он звонил и по Александру Сергеевичу. Он будто снова и снова оплакивал Пушкина, когда-то сказавшего: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие. <…> Бескорыстная мысль, что внуки будут уважены за имя, нами им переданное, не есть ли благороднейшая надежда человеческого сердца?»^{637}.

С этой надеждой он жил. С нею и умирал.

И еще — пушкинское: «…уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости… неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности».

Наталья Николаевна понимала это лучше многих.

Именно поэтому здесь, у могилы мужа, рядом с ее высокой, скорбной фигурой стояли еще четыре маленьких, притихших человечка. Очевидно, первый урок нравственности для них состоялся.

Впереди была целая жизнь. Жизнь с именем их великого отца.

Могила представляла собою все ту же «…небольшую насыпь земли… черный крест, на котором из белых букв складывалось имя „Пушкин“».

Таким место погребения увидел П. А. Плетнев, посетивший его в 1838 году, таким же увидела его и Наталья Николаевна с детьми в мае 1841-го.