Каким контрастом звучит фальшивая симфония пришедших подряд двух писем Екатерины, где ее любовь к брату и его семье перемежается с денежными расчетами с точностью до ¹/₂ копейки! (как, впрочем, и «нежные и почтительные чувства» к «тетке Катерине»), с подлинными, значимыми поступками той самой «тетки», дела которой говорят о ней лучше любых слов.

В начале ноября 1838 года в Полотняный Завод приехала ожидаемая всеми Екатерина Ивановна Загряжская. С ее приездом был решен вопрос о возвращении Натальи Николаевны в Петербург. На этом настаивала не только «тетка-покровительница», но и сестра Александрина Гончарова: готовность влиятельной при дворе тетушки содействовать в принятии Александры Николаевны во фрейлины императрицы открывала возможности другой жизни. Но не это было решающим. Основных причин было несколько. Во-первых, хлопоты Опеки по выкупу Михайловского имения требовали присутствия Натальи Николаевны в столице. Во-вторых, ей нужно было позаботиться о том, чтобы дать необходимое образование своим детям. Помимо этого, была еще одна причина — истекали два года, завещанные Пушкиным, годы траура. Поэт предвидел, что к нормальной жизни в Петербурге Наталья Николаевна сможет вернуться только тогда, когда поутихнут светские пересуды, а жизнь в кругу близких — это все-таки «в кругу». Наталье Николаевне уже давно хотелось жить обособленно. Еще в мае вдова Поэта писала в Опекунский совет: «…Оставаясь полтора года с четырьмя детьми в имении брата моего среди многочисленного семейства, или лучше сказать многих семейств, быв принуждена входить в сношения с лицами посторонними, я нахожусь в положении, слишком стеснительном для меня, даже тягостном и неприятном, несмотря на все усердие и дружбу моих родных. Мне необходим свой угол, мне необходимо быть одной, с своими детьми…»

Но «своего угла» не было ни здесь, в Полотняном Заводе — «в имении брата», ни в московском доме Гончаровых, нигде… И, по всей видимости, предложение тетушки Загряжской о переезде в столицу было воспринято с пониманием и благодарностью. Екатерина Ивановна, в отличие от других, была всем сердцем привязана к своей «милой Таше» и ее подрастающим детям.

Подтверждением значительной и постоянной заботы одинокой тетки Загряжской о любимой племяннице и внучатах служит тот факт, что еще в мае 1833 г., когда в семье Поэта была лишь годовалая Машенька, его мать, Надежда Осиповна, признавалась дочери Ольге: «…маленькая хороша, как Ангел, и очень мила, чувствую, что полюблю ее до безумия и буду баловать, как все бабушки. Я немного ревную ее к Тетке»^{497}.

И вот теперь, когда, по словам Ивана Гончарова, «Тетушка <…> уже сняла дом» в Петербурге для обеих племянниц, поздней осенью Наталья Николаевна тронулась в обратный путь. Уезжая из Полотняного Завода, она вместе с Александриной заехала по дороге в Ярополец, чтобы попрощаться с матерью, а тетушка Загряжская, не желая видеться со своей сестрой, Натальей Ивановной Гончаровой, вероятно, дожидалась их в Москве, чтобы затем всем вместе отправиться в Петербург.

Н. И. Гончарова — сыну Дмитрию.

«12 ноября 1838 г.

…Твои сестры неожиданно приехали ко мне проститься перед отъездом в Петербург. Дай бог, чтобы они не раскаялись в этой затее, которая в глазах здравомыслящих людей мало похвальна. Старшая, без сомнения, больше всех виновата, но это однако нисколько не оправдывает и младшую»^{498}.

Отношение матери к решению своих дочерей вернуться в столицу было сложным, ведь оно было принято без ее участия и не без влияния сестры, с которой Наталья Ивановна по-прежнему была в ссоре. Но все же мать простилась с дочерьми тепло и сердечно.

Вернувшись в Москву и остановившись в собственном доме Гончаровых на Большой Никитской, сестры, конечно, были рады встрече с отцом, младшим братом Сергеем и его семьей, но при этом они не забыли написать и Дмитрию Николаевичу в Полотняный Завод о свидании с матерью.

Александрина писала брату: «Дорогой Дмитрий, ты просил меня сообщить тебе о приеме, оказанном нам в Яропольце. Должна тебе сказать, что мы расстались с матерью превосходно. Она была трогательна с нами, добра, ласкова, всячески заботилась о нас. Мы пробыли у нее сутки»^{499}.

Наталья Николаевна добавила от себя несколько строк: «Не говорю об матери, сестра уже все подробно описала, одним словом, она с нами обошлась как нельзя лучше и мы расстались со слезами с обеих сторон»^{500}.

Александрина Гончарова — брату Дмитрию из Петербурга.

«24 ноября 1838 г.

Впервые я хочу тебя побаловать и пишу на такой красивой бумаге, но не каждый раз у тебя будет такой праздник. Я еще не исполнила твоего поручения касательно бумаги в английском магазине. Я там, конечно, была, но так как я была слишком занята своей дражайшей персоной, твоя совершенно вылетела у меня из головы. А теперь я хочу подождать, когда у нас будет экипаж, чтобы мне совершать поездки, потому что платить 20 рублей слишком дорого.

Скажи, пожалуйста, в каком положении дело Доля, я уверена, что ты и с места не сдвинулся. Ну же, расшевелись немножко и скажи, что там делается: мне не терпится знать результат. Поблагодари хорошенько твою жену и свояченицу за их заботы о Доля, она очень этим тронута, недавно она нам писала. Бога ради, дорогой брат, устрой ее замужество, бог тебя возблагодарит за это доброе дело.

Как поживает наследник? Процветает?

Мы ведем сейчас жизнь довольно тихую. Таша никуда не выезжает, но все приходят ее навещать и каждое утро точат у нас лясы. Что касается меня, то я была только у Мари Валуевой, Карамзиных и Мещерских. Со всех сторон я получаю приглашения, но мне пока не хочется выезжать, да и туалетов у меня еще мало.

Прошу тебя, дорогой и добрый Дмитрий, уплатить мне к празднику 1160 рублей, что ты мне остался должен. Деньги у меня кончаются, и я еще не все сделала, что мне нужно. Пожалуйста, не откажи, мне очень нужно. Теперь к 1 января ты уже сделал все распоряжения, можем ли мы обратиться к другу Носову? В этом случае снабди нас рекомендательным письмом к молодому человеку и дай его адрес, так как я уже его забыла.

Целую нежно тебя и жену, передай привет твоей свояченице. Таша ко мне присоединяется. Ради бога, пришли 1160 рублей, я боюсь наделать долгов. Крепко целую Доля, я рассчитываю ей написать на днях. Что с моей лошадью, есть ли надежда ее продать?»^{501}.

Судя по приподнятому, подчас игривому тону письма Александрины, возвращение в Петербург для нее, в отличие от Натальи Николаевны, было долгожданным и радужным.

Николай Михайлович Смирнов в своих «Памятных записках» отмечал:

«…Несчастная вдова вскоре уехала к своему брату Гончарову в его имение Полотняные заводы в Калужской губернии, там прожила все время траура, два года, ей назначенные мужем, вероятно, в том предположении, что петербургское общество не забудет прежде сего времени клевету, носившуюся насчет ее. Но если клевета могла бы еще существовать, то была бы совершенно разрушена глубокою, неизгладимою горестью жены о потере мужа и ее примерным поведением. Юная, прелестная собою, она отказалась от света и, переехав в Петербург, по желанию ее тетки, посещает одних родственников и близких друзей, невзирая на приглашения всего общества и самого двора»^{502}.