«В это же время приехали из Швейцарии две барышни, сестры Андреевы, — писал Н. И. Шатилов, — из которых старшая, Ольга Андреевна, была очень красивая девушка, большого роста, прекрасно сложенная, с прекрасным цветом лица, красивыми темно-карими глазами и темными пышными волосами. Она была настоящим олицетворением русской красавицы. Обе они до приезда в Москву воспитывались в семье тогдашнего русского священника. Это были внебрачные дочери графини Ростопчиной, известной писательницы и поэтессы, и Андрея Карамзина. Карамзин был потом женат на вдове Демидова Авроре Карловне и погиб геройской смертью во время Крымской кампании, заслужив от турок прозвище льва»{971}.
8 апреля 1859 года
На 68-м году жизни умерла хозяйка Тригорского Прасковья Александровна Осипова. А двумя годами ранее (2 сентября 1857 г.) умерла ее старшая дочь — девица Анна Николаевна Вульф.
А. П. Керн, по второму мужу Маркова-Виноградская, — П. В. Анненкову.
«9-е июня 1859-го г. С.-Петербург
Я вчера имела счастье, совершенно неожиданно, познакомиться лично с семейством Тютчевых, чего давно, давно пламенно желала. Они были так добры, что обещали доставить письмо к вам, и много мне об вас говорили, совершенно сообразно с тем впечатлением, которое на меня произвело наше знакомство. <…>
17-е июня, утро
Меня прервали, и я до сего дня не нашла времени свободного и расположения продолжить начатое письмо; <…> А еще я вспомнила одно словечко Крылова. Однажды он уснул в самый разгар литературной беседы. Разговор продолжался под храп баснописца. Но тут спор зашел о Пушкине и его таланте, и собеседники захотели тотчас же узнать мнение Крылова на сей счет; они без стеснения разбудили его и спросили: „Ив. Андреевич, что такое Пушкин?“ — „Гений!“ — проговорил быстро спросонья Крылов и опять заснул. <…>
4-е июля! Вот как! NB;
Я на днях видела брата Алексея Вульфа, который сообщил мне странную особенность предсмертного единственного распоряжения своей матери, Прасковьи Александровны Осиповой. Она уничтожила всю переписку с своим семейством: после нее не нашли ни одной записочки ни одного из ее мужей, ни одного из детей!.. Нашли только все письма Александра Сергеевича Пушкина…»{972}.
Далеко не все современники Поэта относились к его памяти с таким благоговейным почтением, увы… В том же 1859 году писатель Алексей Степанович Хомяков писал Ивану Сергеевичу Аксакову (1823–1886), в 1866 г. ставшему мужем Анны Федоровны Тютчевой:
«…Вглядитесь во все беспристрастно, и вы почувствуете, что способности к басовым аккордам недоставало не в голове Пушкина и не в таланте его, а в душе, слишком непостоянной и слабой, или слишком рано развращенной и уже никогда не находившей в себе сил для возрождения (Пушкин измельчал не в разврате, а в салоне). Оттого-то вы можете им восхищаться или лучше не можете не восхищаться, но не можете ему благоговейно кланяться»{973}.
Однако были и те, кому паломничество в места, где творил Поэт, наполняло душу горечью и печалью. Так, К. А. Тимофеев, посетивший в 1859 году сельцо Михайловское, писал:
«Мы вошли в прихожую, отворяем дверь в зал… нет, лучше бы туда я не заглядывал! К чему в нашем суровом, всеразрушающем климате романтические желания — побывать в той самой комнате, отдохнуть на том самом кресле, где сиживал Пушкин, где шла оживленная беседа его с друзьями, где он слушивал сказки своей няни… Мы слишком благовоспитанны, чтобы дорожить подобными пустяками; в нашей натуре, кроме лени, есть еще и практичность: мебель нам нужна в городе, в жилом доме, а не в пустыре, куда никто не заглянет; бревна нужны на мельницу, лес на дрова, а вовсе не на то, чтобы вовремя чинить историческую крышу. И вот через двадцать два года после смерти поэта крыша провалилась, балки перегнили, потолок обрушился, под стропилами, на перекрестке двух жердей, в углу сидит сова, эмблема мудрости, единственная поэтическая принадлежность, которую мы нашли в жилище поэта»{974}.
31 июля 1859 года
Умерла жена Ивана Николаевича Гончарова — Мария Ивановна, оставив мужу четверых детей. Ее похоронили в Москве на кладбище Новодевичьего монастыря рядом с могилой отца, Ивана Сергеевича Мещерского.
5 августа 1859 года
У сына Натальи Николаевны, Александра Пушкина, и Сонечки Ланской родилась дочь, названная в честь бабушки — Натальей. Своей первой внучке Наталья Николаевна подарила кроватку красного дерева с кисейным пологом и связанное своими руками детское гарусное одеяльце.
27 февраля 1860 года
А. И. Колзакова — А. Н. Вульфу по поводу предстоящей свадьбы Маши Пушкиной.
«…Видно, что неурожай на женихов: потому это говорю, что достоверно знаю, что Нат. Ник. более году, как старалась устроить дело, а какой тут бенефис, кроме замужества, — не понимаю <…> Если бы Ал. Серг. увидел свой портрет в рамке из портретов своей семьи и вновь в нее вступивших и вступающих с их папеньками, то страшно бы его перекосило…»{975}.
21 марта 1860 года
Умер брат Натальи Николаевны — Дмитрий Гончаров, которому было почти 52 года. Во главе гончаровского майората встал 50-летний Иван Николаевич.
29 марта 1860 года
М. П. Погодин — князю П. А. Вяземскому.
«Я так развлечен был в Петербурге, милостивый государь князь Петр Андреевич, что не успел переговорить о самом нужном.
1. Семейство Нащокина в крайности: сейчас была у меня оттуда старуха, которая сказывала, что вчера купили они на пять коп. картофеля, а хлеба не было. Нельзя ли обратиться к Обществу для пособия неимущим литераторам, по связи его с Пушкиным и прочим отношениям к сочинениям Пушкина?
Если Вы находитесь в непосредственной связи с Обществом, то благоволите передать это предложение П. В. Анненкову, как издателю Пушкина. Или напишите бумагу в Общество втроем: Вы, Анненков и я. Ланская, казалось бы, должна войти в положение несчастного семейства»{976}.
6 апреля 1860 года
«Год с небольшим после женитьбы брата вышла замуж и старшая сестра Маша за его товарища по полку, Леонида Николаевича Гартунга»{977}, — вспоминала их сводная сестра «Азя». Маше Пушкиной на ту пору было почти 28 лет.
Старшие дочери покидали родное гнездо, младшие подрастали, и Наталья Николаевна учила их не быть праздными. Она была нежной, заботливой матерью. Ее внучка Елизавета Бибикова спустя много лет писала:
«Она всегда была грустная, одетая в черные с белыми воротничками и манжетами платья и черной кружевной косынкой на голове… Воротнички и манжеты вышивали ее дочки, все три прекрасные рукодельницы. Сама бабушка тоже была рукодельница, очень кроткая, терпеливая. Мама (младшая из дочерей Ланских — Елизавета. — Авт.) говорила, что она никогда не повысит голоса и не закричит на детей, а тем более не ударит нас, и этому легко поверить, так как и моя мама была такая же, и мы ее беспрекословно слушались, а нас никогда не наказывали. Бабушка была нежная мать. <…> Несмотря на перешитые платья, Наталья Николаевна была так хорошо сложена и так красива, что все на ней казалось богатым»{978}.