Прощай, дорогой брат, я так озабочена своими тревогами и денежными хлопотами, что ни о чем другом не могу говорить. Тем не менее я нежно целую тебя, так же сердечно как и люблю, не сомневайся в моей к тебе горячей дружбе. Целую твою жену; ты даже ничего не сообщаешь о ее родах. Не забудь поцеловать и детишек. Я полагаю, Маминька и Нина уже от вас уехали. Мои дети просят их не забывать ради бога, не заставляй их мерзнуть, а это будет так непременно, если ты не придешь нам на помощь. Не забудь, что я рассчитываю на твое обещание приехать сюда и помочь мне своими советами»^{674}.

Этим днем датировано очередное письмо П. А. Вяземского на имя Натальи Николаевны. Отправлено оно было из Царского Села, куда на лето перебралась семья князя. Он извещал о том, что встретил там Сергея Львовича Пушкина, возвратившегося из Михайловского. По всей видимости, Вяземский писал и о своем намерении навестить Наталью Николаевну в ее псковском имении в ближайшее время. Он буквально забросал ее письмами в то лето, в которых то просил беречь себя в деревне, то предлагал прислать ей книги в Михайловское, то просил поручить ему снять для нее и детей зимнюю квартиру в столице. В своих посланиях Петр Андреевич становился все откровеннее: «Целую след ножки вашей на шелковой мураве, когда вы идете считать гусей своих»; «Любовь и преданность мои к вам неизменны и никогда во мне не угаснут, потому что они не зависят ни от обстоятельств, ни от вас».

Наталья Николаевна — брату Дмитрию из Михайловского.

«10 сентября.

Только вчера, 9 сентября, я получила твое письмо от 18 августа. Спешу ответить тебе сегодня же, чтобы засвидетельствовать тебе мою поспешность исполнить твое желание. Но прежде всего я хочу поздравить тебя и твою жену со счастливым событием в вашей семье. Я не сомневаюсь, что рождение дочери это исполнение всех ваших желаний. Вместо покровительства, которое я не имею возможности оказывать кому бы то ни было, я обещаю перенести на всех твоих детей искреннюю и глубокую привязанность, которую я всегда питала и никогда не перестану питать к тебе. Ты конечно не сомневаешься в искренности моего пожелания счастья новорожденной. Пусть она всегда будет приносить своим родителям только удовольствие и радость. Ты возьмешь на себя труд, не правда ли, передать твоей жене, как я была обрадована узнав, что она уже родила и быстро поправилась.

А теперь перейдем к вопросу, который тебя интересует. Граф Строганов вернулся в Петербург. Но если твоя поездка имеет целью только предложить Опеке купить Никулино[131], то я сомневаюсь, что это твое намерение удастся осуществить. Покупка имения, мне кажется, не входит в их намерения. Впрочем, смотри сам, я не очень в этом уверена. Но если ты хочешь предложить эту покупку мне, увы, дорогой брат, это выглядит грустной шуткой. Мои скромные богатства составляют 50 000 рублей, может быть, немного больше. Этот несчастный маленький капитал приносит нам дохода всего 3000 рублей, которые помогали нам жить до настоящего времени. Но теперь, поскольку мой доход уменьшился до 14 000 я может быть буду вынуждена его затронуть этой зимой, чтобы нанять учителей моим детям.

Вот блестящее состояние моих дел. Ты извинишь меня, что я подняла этот вопрос, но положение мое очень невеселое, обескураживающее, и к несчастью я вынуждена тебе писать в один из таких моментов, когда мужество меня покидает и когда я лью слезы от отчаяния, не зная кому протянуть руку и просить сжалиться надо мной и помочь.

Для меня это печальная новость, что ты мне сообщаешь, уверяя в намерении прислать мне лошадей. Мое желание не осуществилось, они мне были нужны летом, но лето прошло, а зимой я прекрасно обойдусь без них. И я не могу отказаться добровольно от 1500 рублей, что получаю от тебя. Если ты хочешь оказать мне услугу, то не посылай мне лошадей. Бог знает, смогу ли я еще держать экипаж этой зимой. Занятия детей начинаются и потребуют следственно большую часть моего дохода.

Я покидаю тебя, дорогой брат. Сашенька тоже хочет приписать тебе несколько слов. Разреши мне поцеловать тебя и пожелать тебе больше счастья, чем до сих пор. Прощай, нежно целую жену и детей. Ты ничего не пишешь, у вас ли Нина. Если да, то скажи, что я ее люблю и нежно целую. Ничего не поручаю тебе передать матери, так как я ей пишу с этой же почтой»^{675}.

В тот же день, 10 сентября, Наталья Николаевна, ясно осознавая всю безвыходность своего материального положения и понимая, что обещания брата так и останутся пустыми обещаниями, вынуждена была обратиться в Опеку с прошением о выдаче ей дополнительного денежного пособия на содержание и образование детей. Она действительно «лила слезы от отчаяния, не зная кому протянуть руку и просить сжалиться над нею и помочь». Д. Н. Гончаров оставался глух к законным требованиям сестер. Мать, Наталья Ивановна, еще в январе 1841 г. в категорической форме отказала Наталье Николаевне в материальной помощи, написав ей: «…Я предупреждаю Вас, что у меня нет ни какой возможности выполнить свое обещание и выдавать Вам аккуратно 3000 рублей в год…»

Мало того, Дмитрий Николаевич, так нерегулярно выплачивая денежное содержание обеим сестрам, предложил Наталье Николаевне «затронуть» ее капитал, который она получила за посмертное издание сочинений Пушкина, всячески ею оберегаемый от любых посягательств как родственников со стороны мужа, так и членов своей собственной семьи, т. е. Гончаровых.

Судя по ответному письму к брату, отношения между главой гончаровского рода и сестрами, оказавшимися в полной изоляции в деревне, были далеко не идеальными. Положение вдовы Поэта с каждым годом становилось все печальнее. Она не могла не понимать и не замечать, что ее семья в лице матери и старшего брата отказывает ей не только в участии, но и в сострадании. На их помощь Наталья Николаевна вряд ли продолжала рассчитывать, иначе она бы не обратилась в «Опекунство, учрежденное над детьми и имуществом А. С. Пушкина».

Попытка же Дмитрия навязать Наталье Николаевне покупку одного из гончаровских имений — Никулино, когда Опека только в январе 1841 г. приобрела для семьи Пушкина его родовое Михайловское и вдове Поэта едва удавалось сводить концы с концами, действительно, по меньшей мере, «выглядит грустной шуткой».

Окружной суд г. Пятигорска, не удовлетворенный показаниями Мартынова на следствии, направил ему новые и весьма детальные вопросные пункты, ответы на которые остались лишь в черновиках:

«Вопросные пункты.

От Пятигорского Окружного Суда отставному Майору Николаю Мартынову, по делу о произведенной им дуэли с поручиком Лермонтовым по которой Лермонтов убит.

Данные 13-го сентября 1841 года.

Вопросы

1. Как вас звать и прозывают, чей сын, где родились и сколько имеете от роду лет.

Ответ: Имя мое Николай Соломонов сын Мартынов, родился в Нижнем Новгороде; — имею от роду двадцать пять лет.

2. Какого Вероисповедания, из какого звания происходите, холосты или женаты на ком.

Ответ: Вероисповедания Греко-Российского, происхожу от дворянской фамилии, — женат никогда не был.

4. С какого года поступили на службу, какие имели отличия и Высочайшие за то награды и с какого времени в отставке.

Ответ: Поступил на действительную службу в 1832 году, из знаков отличия имею орден Св. Анны третьей степени с бантом; — в отставке нахожусь с Марта месяца нынешнего года.

(Следует заметить, что согласно формулярному списку Мартынов „в службу вступил в Кавалергардский Его Величества полк 17-го Октября 1832 года, произведен в Корнеты 6-го Декабря 1835-го года; уволен в отставку Майором 23 года Февраля 1841-го“. — Авт.)