Миф об ужасном «византинизме» формировался еще на средневековом Западе, который относился к Восточно-Римской империи с подобострастием, завистью и ненавистью младшего брата к старшему, примерно так, как теперь смотрят на Америку (хотя тут со старшинством получается путаница). Собственно, само слово «Византия» к Византии стали применять именно западноевропейцы. Византийцы по праву называли себя «ромеями», то есть римлянами, и считали свою страну Римской империей. Да, на месте ее столицы когда-то было небольшое греческое поселение Византий, пока император Рима Константин Великий в 330 году не перенес туда свою резиденцию. В 395 году империя разделилась на Западную и Восточную. В 476 году начальник германских наемников в Риме Одоакр отослал инсингнии последнего западно-римского императора в Константинополь, тем самым признав константинопольского цезаря единственным римским императором. В мировой истории, пожалуй, только Китай со своей непостижимой перспективой почти в 5000 лет может сравниться с Восточно-Римской империей, которая от основания Рима в 753 году до н.э. до своего падения под ударами турок в 1453 насчитывает 2206 лет.

В 800 году, с возрождением Западно-Римской империи Карлом Великим, расхожим в Европе стало убеждение, что империя от греков перешла к франкам. Примерно тогда же в западной хронистике начинает мелькать слово «Византий», которое в новоевропейской историографии окончательно вытеснит подлинное название этой страны. Длительное политическое соперничество с Восточным Римом, осложненное религиозным расколом, работало на создание негативного имиджа Византии в Западной Европе. Да, погром Константинополя крестоносцами в 1204 году вызвал шок, например, у римского папы, но он, этот погром, был вполне закономерен. Крестоносцы — обычные люди не семи пядей во лбу — считали греков уже чужими, «схизматиками» и «еретиками». Этот взгляд был усвоен и западноевропейской историографией, а через нее Чаадаевым: «Ведомые злою судьбою, мы заимствовали первые семена нравственного и умственного просвещения у растленной, презираемой всеми народами Византии». И это еще не самые ужасные слова. Обычно история Византии изображалась как сплошной упадок, примерно так же в советской прессе писали о загнивающем Западе, а в путинской — пишут о разложении нравов и мультикультурализме в Европе. Правда, загнивала Византия по меньшей мере тысячу лет, если отправляться от Константина Великого.

Доменико Тинторетто «Штурм Константинополя крестоносцами 1204»

В 988 году князь Владимир принял византийское православие. Очевидно, что никакой другой религии или конфессии он в этот момент принять не мог, в силу прежде всего тех жизненно важных связей из варяг в греки, которые собственно образовали наше первое государство. По сути, у князя Владимира вообще не было выбора. Византийское православие являлось неизбежностью так же, как русский простор и удаленность от морей. Иудаизм хазар в X веке был уже анахронизмом: отец Владимира, Святослав, нанес хазарам тяжелое поражение в 965 году, после чего о них имеются только неутешительные данные в источниках. Ислам арабов и католицизм немцев были слишком удалены от Руси, а связи с этими народами не играли существенной роли в жизни Киева.

Для тех, кто все-таки интересуется, был ли у князя Владимира хоть малейший шанс принять католицизм, объясняю. Согласно исследованиям доктора исторических наук Назаренко, уже в начале X века, действительно, фиксируются торговые контакты неких славян-«ругиев» с немцами в Восточной Баварии, которые, возможно, начались столетием раньше, в IX веке. В одной  грамоте XII века из Регенсбурга даже упоминаются «русские ворота». Связи с Германией, очевидно, существовали. Вероятно, поэтому княгиня Ольга в 959 году отправила к немецкому королю Оттону I послов с просьбой прислать католического епископа для крещения Руси. Но послы, «как показал впоследствии исход дела, во всем солгали», негодует хронист из Хильдесхайма. В Киев миссионера даже не пустили, вероятно, потому что около этого времени (961 год) началось самостоятельное правление Святослава, не желавшего креститься вообще: «А дружина моя сему смеятися начнуть». Надо признать, что это была единственная точка в русской истории, когда существовала реальная возможность принятия католицизма. И инициатором этого шага была бабка Владимира — княгиня Ольга. Впрочем, ее демарш с посольством к Оттону I был продиктован не стремлением выбрать «прогрессивный» католицизм вместо «темного» православия, а разочарованием в переговорах с Константинополем об условиях создания русской церкви. За Константинополем всегда был приоритет — даже западные источники сообщают о том, что Ольга к моменту своего посольства к Оттону крестилась в Константинополе. Так что выбор католицизма мог стать только исторической случайностью в 961 году.

К 988 году Византия стала, по-видимому, относиться к Руси много серьезнее, чем во времена Ольги. Уже случилась длительная война со Святославом, который вообще мечтал о переносе центра своей державы в Переяславец на Дунае, в опасное соседство с Константинополем. Да и внутреннее положение в самой Византии было критическим, так что в 988 году базилевс просит  Владимира прислать варяжскую дружину для подавления мятежа. В награду вместе с христианством Владимир получает еще и женщину — порфирородную сестру императора Анну. Для Византии последнее обстоятельство, возможно, было уже некоторым перебором, но сам по себе этот перебор свидетельствовал, что Русь Владимира Святославовича была Византии необходима: из стана варваров-врагов, вьющихся шакалами по ее границам, Русь перевели в разряд варваров-друзей.

Альфред Ретель «Примирение Оттона Великого с его братом Генрихом», 1840Вредительная тьма приятна была

Западники нередко говорят о пагубных отличиях православия от католицизма, но с тем же успехом можно сравнивать эти конфессии с буддизмом и сетовать на то, что Русь, не приняв буддизм, осталась там, где осталась. Православие, как и католицизм, одинаково опираются на античное культурное наследие, их догматика и мистика не могут быть поняты без глубокого знания философии Аристотеля, Платона и неоплатоников, античных аскетических практик и этических учений. Естественно, в Византии существовала прекрасная академическая традиция, много превосходившая каролингскую и оттоновскую, если говорить о времени крещения Руси, предполагавшая глубокое изучение и грамматики, и риторики, и философии, и математики, и античной литературы. С самого начала интеллектуальный труд был важнейшим социальным лифтом, уже хотя бы потому, что Восточно-Римская империя, как собственно Рим вообще, была бюрократическим государством. И блестящие карьеры, на светском и духовном поприще, для хорошо образованных простецов здесь всегда были нормой.

Поэтому православие Византии отнюдь не было темным. Проблема совсем в другом. Кроме собственно православия Русь почти ничего из Византии не взяла. Ни кодекса Юстиниана — вершины римской правовой культуры, ни системы образования, ни философской или хотя бы теологической традиции, ни светской языческой литературы. Богослужение, каноническое право, общие принципы храмовой архитектуры и иконописи — вот и все, что Россия заимствовала у Византии. Доцент Шпет полагал, что виновниками столь малого влияния Византии на Русь были Кирилл и Мефодий, создавшие славянскую письменность. Если бы не они, Русь приняла бы православие на греческом, а через него приобщилась бы ко всей полноте византийской традиции: «Какое у нас могло бы быть Возрождение, если бы наша интеллигенция московского периода так же знала греческий, как Запад — латинский, если бы наши московские и киевские предки читали хотя бы то, что христианство не успело спрятать и уничтожить из наследия Платона, Фукидида и Софокла». Антихристианский пафос Густава Густовича Шпета следует списать на год издания этой работы — 1922-й. Впрочем, его все равно расстреляют в 1937 году.