Элемент насилия лежит в основе любого государства. Но одно дело, когда под государством понимают собственность государя, а другое, когда государство — это state, Staat, etat, то есть латинский status — сословия, состояния, совокупность людей, граждан. Государственный в европейской традиции с древнейших времен, все средневековье, новое и новейшее время, — это publicus, public, то есть публичный, общий. Res publica — это не обязательно парламентская демократия. Начиная с античности это обозначение сути государства в западной традиции — «общее дело». Средневековая Франция — тоже res publica, и ни один из ее королей, даже самых безумных (каких было немало) не сказал бы своему князю: «Жаловать своих холопей мы вольны и казнить их вольны же», как бросил Иван Грозный Курбскому.
Государство, выросшее из военной дружины, именовавшейся «русью», по большому счету таким и оставалось, несмотря на европеизацию Петра, указ Павла о престолонаследии, Манифест 17го октября 1905 года, Октябрьскую революцию Ленина и Троцкого и даже революцию Ельцина в 1991 году, самую, надо признать, последовательную, хоть и неудачную, попытку изменить вековую систему.
Взглянем на ситуацию накануне крушения Российской империи. Доходы российского бюджета 1897 года составляли около 1,5 млрд рублей, за следующие 10 лет они увеличились на целый миллиард, еще через пять лет, то есть к легендарному 1913 году, возросли еще на миллиард — до 3,5 млрд рублей. Это не столько заслуга мудрого экономического курса последнего императора, который якобы раскрепостил русский капитализм, сколько следствие вотчинного характера российской государственности. В российской экономике еще и в начале XX века государство контролировало все стратегические высоты, будто старшие Даниловичи XIV века: монополии (свыше 25% давала только винная монополия), 70% всех железных дорог; огромный земельный и лесной комплекс при отсутствии каких-либо социальных обязательств перед населением, кроме чисто христианского сострадания по зову сердца. Российская казна превышала в стоимостном выражении всю внешнюю торговлю, в то время как в европейских странах вроде Англии, Франции, Германии или Италии внешнеторговый оборот был в 3-6 раз больше, чем их бюджеты. Растущие расходы казна покрывала, увеличивая свое участие в коммерческой деятельности так, что русский капиталист Рябушинский имел все основания критически заметить: «Нельзя одновременно управлять и торговать». При этом население России оставалось относительно бедным, что только подтверждает слабость предпринимательской активности в стране: среднегодовой доход на душу населения к 1910 году составлял 58 рублей, меньше, чем в некоторых балканских странах.
Сравнение с Соединенными Штатами было тогда гораздо более естественным, чем когда-либо после. Капиталистический подъем в США начинается примерно в одно время с Россией, в 60-е годы XIX века, когда в обеих странах практически одновременно будет отменено рабство. И каков результат? В России стоимость произведенной продукции, как добывающей, так и обрабатывающей, едва превышала 3 млрд рублей. В США одна перерабатывающая промышленность давала 27 млрд рублей. (Все эти данные взяты из бюджетных прений в Думах разных созывов. Я привожу их по интересной книге А. В. Пыжикова «Грани русского раскола», которую с удовольствием и рекомендую.)
Брежнев на охоте с товарищами
Имущественно независимая от общества власть могла себе позволить игнорировать любые требования демократизации и соправительства и вообще минимально заботиться о том, что там происходит под подошвой ее кованого сапога. Русский простор, который означал и неограниченность ресурсов, чем дальше тем больше — по мере открытия новых и новых видов ресурсов, рационализации их использования — работал на отчуждение власти от общества. В Западной Европе конечность ресурсов, находившихся в распоряжении даже самых богатых монархов, заставляет их уже в XIII–XIV веках соглашаться на те или иные формы участия податного населения в формировании и распределении бюджета, тем более что сам этот шаг лежал в русле римской правовой традиции. Как говорили средневековые юристы: «То, что касается всех, должно быть одобрено всеми». Так появляются первые европейские парламенты. В России первая Дума соберется в 1906 году, только через 641 год после первого английского парламента (1265 год). Характерно, что с самого начала около 40% расходов бюджета были исключены из ведения Думы.
Большевики начнут историю своего нового мира просто с захвата царской собственности и всех прочих богатств Родины, взгромоздятся на них и снова будут распределять государственную ренту в интересах очень узкого круга лиц, как делали до них и Рюриковичи-Даниловичи, и Романовы, и их преемники с 1761 года — Романовы-Гольштейн-Готторпские. Некоторое отличие будет заключаться лишь в том, что Советское государство возьмет на себя социальные обязательства (образование, здравоохранение, поддержание занятости), правда, их объем оно будет устанавливать по собственному произволу. Власть и в современной России — это прежде всего доступ к финансовым потокам, к собственности, к нефтегазовым ресурсам Родины, к «кормлению», как беззастенчиво именовали государственные должности в допетровской России.
«Ручное управление страной» — не особенность путинского стиля, это все идет оттуда, от варяжской «руси», Московии, империи и большевистской «диктатуры пролетариата», которая на деле была диктатурой партхозноменклатуры, возглавляемой вождями разной степени дикости. «Питерские мародеры» — не обидный неологизм уязвленных «масквачей», а выданная коллективным бессознательным тайна русской государственности. Власть здесь очень напоминает мародера, если смотреть на нее снизу. А если сбоку, то она кажется даже «мудрой», «единственным европейцем» или «гением всех времен и народов» (это когда бьют табуреткой по яйцам).
Власть очень любит рассуждать про «наследие Византии», «третий путь» и глубокое своеобразие нашего выбора. Эту шарманку она завела еще при Николае I. При коммунистах все это называлось другими словами, но смысл всегда был один: справедливый суд, частная собственность, честно выбранный парламент, свободная пресса и равенство всех перед законом — это происки Запада, американского империализма, а теперь еще и «голубого лобби», действующего заодно с террористическим подпольем. Якобы вредоносные идеи про свободу распространяются с одной целью — украсть у нас нашу самобытность. Между тем вся эта самобытность и сводится к присвоенному случайными людьми эксклюзивному праву распределять громадную государственную ренту в собственных интересах. И в этих интересах нет ничего самобытного, обычные такие интересы, общечеловеческие. Красивые часы, хорошая музыка, европейский автопром и прочее в том же духе. Что там любили Михаил Федорович с Алексеем Михайловичем?
Sent on Mon, Jan 13th, 2014, via SendToReader
