— А все-таки, все вы, друзья, (поете) в полголоса, у всех у вас хвосты поприжаты. А жаль, потому что голоса есть сильные, чистые. Вознесенский, Евтушенко, Л.Мартынов и др. И невольно вспоминается Монтень:

«Я говорю правду не всегда до конца, но постольку, поскольку осмеливаюсь…» То-то и оно-то. Настанет ли когда-нибудь для русской литературы время, когда цензура (какая бы она ни была) будет упразднена окончательно и бесповоротно, как нечто оскорбляющее достоинство Человека?

***

7/ IX Илийск

А кто знает теперь Андреевского «Сашку Жигулева» — одна из лучших вещей Андреева.

22. 4/X

Иван Васильевич. Устроился кладовщиком. Поворовывает, но так, соблюдая, по его словам, меру. Однако на поллитра хватает каждый день. Получает немного, 55 + 45 пенсии. Инвалид войны. Танкист. Офицер резерва. Горел в танке. Потерял глаз.

Русский богатырь. Жена работает уборщицей в К.Г.Б. Вероятно, имеет 40 р., 6-ти летняя дочка.

За поллитрой:

— Живу я один раз и на… мне все остальное а жизни нет!

Словом — счастливое завтра его мало устраивает. Откровенная философия мещанства, но имя-то им — легион!

И может ли обыкновенный, средний человек — имя которого тоже легион — жить «завтра», если оно отодвигается за предел жизни?

Иван — читающий человек. Перебрал у меня в библиотеке массу книг. Любит Есенина. Даже цитирует. Восторженно отзывается об Эренбурге. На фронте его стихи имели большой успех.

— Вот мой учитель говорил мне: «Прочитай Толстого!» Я говорю: их три, а ты всех трех прочитай, прочитай классиков — вот и поймешь жизнь. — Иван возводит руками как бы пирамиду и говорит: — А как ее понять, жизнь-то?

Но современная газетная публицистика — приводит его в ярость, как и многих.

— Ведь врут без зазрения совести, славословят! А ведь жизнь-то у нас, у работяг, — трудная.

Беда в том, что человеку свойственно сравнивать, оценивать свой собственный жизненный опыт, свой отрезок времени, и, если он видит улучшение жизни и своей собственной в особенности, он это дело одобряет. Да и то — прошедшие, пережитые трудности временем сглаживаются, забываются, и, не смотря на то, что уровень жизни у человека, объективно, растет, новые трудности — искажают перспективу.

На моих глазах за 7 лет жизнь очень изменилась и к лучшему. Стало гораздо легче жить — в смысле питания, ширпотреба и т. д. Но затруднения наших дней, естественно, вызывают скулеж.

Я не говорю уж о мире интеллигентного человека. От времен, когда, по словам Бабеля «откровенно разговаривать можно было только с женой, ночью и то закрыв голову одеялом», до наших дней — дистанция огромного размера.

Но наша система, конечно, ставит проблемы очень сложного характера. Растет и усложняется духовный мир интеллигентного человека, особенно молодых, и естественно, ставит все новые и новые проблемы, раздумья и искания. В этом и есть движение жизни.

Новые деньги на практике несомненно привели к росту цен, в особенности, на базаре. Качан вареной кукурузы стоил 50 коп., теперь дерут 15–25 коп., сиречь 1,5–2,5 рубля! Меньше 10 коп. никому не придет в голову взять за пучок луку или редиски, а будет это 1 рубль. Веник стоил 5–6 рублей, а теперь 1 руб. (10 рублей). А эти копейки расходятся совершенно незаметно. 90 коп. — чепуха, а ведь прежде чем заплатить 9 рублей, я, может быть, и подумаю. Повысились цены и официально. Теперь ввели ограничение с покупкой хлеба. Существовал, мол, — qaspillaqe. Но, конечно, все понимают, что все вызвано сложностью современной и внутренней, и внешней обстановки.

Поднять уровень сельского хозяйства — вещь нелегкая. Избавиться от гонки вооружений мы тоже не можем. Хлеб — это наша валюта, и т. д. А обывателя все это раздражает.

Положение, конечно, не из легких. Америка хочет задушить нас экономикой. Рассчитывая, что ее экономика крепче и может выдержать больше.

Кроме того, гонка вооружений (хоть это и не экономика) спасает ее от армии безработных и поддерживает ее экономику на военных заказах — на известном уровне. Америка надеется, что наша гонка вооружений если и не подорвет нашу экономику, то во всяком случае заморозит, а то и снизит уровень нашей жизни, то, естественно, вызовет недовольство среди населения. Помешает нашему мирному строительству, улучшению жизни. А сейчас очень трудно убедить население во всем мире, что «пушки лучше масла».

В общем: давлеет дневе злоба его.

Все больше и больше людей понимает, что пушки стали полной бессмыслицей. Ведь эти страшные орудия разрушения фабрикуются с мыслью, которая не может не быть в глубине сознания, что пустить их в дело нельзя. Ибо единственный результат ядерной войны — всеобщее самоубийство. Гибель планеты. Но помимо «случайности», «роковой ошибки», разве нет на земле маньяков и безумцев? Разве мир гарантирован от них? Пока существуют узаконенные государством и обществом профессиональные убийцы в генеральских погонах, разве можно быть спокойным, что не произойдет роковой ошибки? Нападение и оборона, «справедливые» и «несправедливые» войны в равной мере требуют «науки об уничтожении противника», «об истреблении людей». Все, включая мирное население, стало «военным объектом». Потенциал разрушения вырос до таких размеров, что сделал войну невозможной. В конце концов, все это понимают, а, однако, мир, может быть, психологически никогда не был так далек от разоружения, как в наши дни.

И вся эта болтовня в Женеве и в ООН — бесстыдное лицемерие. И бесплоднейшие попытки пока все стоят на той же «позиции силы». Бессмысленная «сила». Бессмысленная «позиция». Смехотворнее всего политика Де Голля и Аденауэра — «третья сдерживающая сила».

Кого она может сдержать?

Сколько бы лягушка не тужилась, до вола ей далеко и до нас, и до Америки. К чему, кроме идиотской гонки вооружений, может это привести? Кого убедить в результате подобной политики? Ну, a «aire ta que?»

Надежда Александровна Теффи поистине обессмертила это выдуманное ею выражение. Бессмертен образ генерала-эмигранта (…) p.d.l. Concnole. Да, все это прекрасно. Но que faire! К Faire ta que?

Вот именно.

Из Илийской тетради (разговор с самим собой).