Собор на основании Священного Писания и свидетельств из писаний святых отцов утвердил иконопочитание, выразив, что следует чествовать святые иконы и им кланяться не как Богу, а как Его и святых Его воспоминательному начертанию. Собор опроверг все пункты иконоборческой ереси. Определения Собора были сообщены всем Церквям. Римская Церковь приняла их вполне.
Но этим Собором еще не закончилась иконоборческая смута. Ирине довелось царствовать недолго.
Сменивший ее император и его преемники были нетверды в правой вере, а с 813 года, при Льве Армянине и потом при Михаиле и Феофиле, возобновились гонения на иконы и на всех поборников иконопочитания с лютостью, напоминавшей времена Ко-пронима. Возобновилась борьба, в которой прославились новые мученики за Церковь и ревнители закона: в числе последних Церковь прославляет в особенности святого Феодора Студита. Наконец в 842 году вступила во власть правоверная царица Феодора. Собранный по ее велению Поместный Собор снова и окончательно осудил иконоборческую ересь и установил Торжество Православия, совершаемое доныне в Православной Церкви в первый воскресный день Великого поста.
Так окончилось безумное иконоборчество, которое в течение целого века терзало Церковь, жестоко нарушало свободу совести, в порывах дикого невежества разрушало монастыри, сжигало драгоценные рукописи, истребляло памятники искусства и вносило раздражение и разлад в жизнь человека.
Но не может грубая сила принудить верующий народ отречься от того, что освятило святое предание, что стало заветно дорого: именно в эти тяжкие времена в честь поруганных святых икон слагались те церковные песнопения, которые и поныне поются в церкви, составляя красоту и поэзию нашего богослужения.
Самым вдохновенным песнопевцем этого времени был великий обличитель иконоборчества святой Иоанн Дамаскин. Сказание о том, как он светлую радость своей жизни принес в жертву Господу и как потом вновь воспринял ее по заступничеству Пречистой Девы — доводит душу до неизъяснимого умиления…
Презрев величие и почести, Иоанн, как о нем повествует сказание, покинул пышный двор Дамасского калифа. Среди блеска и шума светской жизни душа его томилась… ей нужен был простор, общение с миром невидимым. Все свое великое богатство он раздал неимущим и один, с посохом в руках, направил путь свой к обители святого Саввы. Давно уже он взирал на эту святую обитель как на желанное пристанище, на безбурное жилище, в котором чаял найти то, чего искала душа его. Путь его был трудный, шел он одинокий и нищий, но на душу его сходила благодать в чувстве бесконечной любви ко всему Божиему миру, в ней все возрастала сила вдохновения — и одна за другой в чудных звуках лились восторженные хвалебные песни.
Когда он достиг святой обители, игумен и братия, которые уже немало слышали о великом защитнике православия, дивясь его смирению, с восторгом приняли его; но никто из иноков не дерзал взять его, как требовал устав, под свое духовное руководство. Наконец один старец, известный своей строгой жизнью, изъявил желание принять его своим учеником. Когда же обрадованный Иоанн подошел к нему, чтобы от него принять благословение, старец, остановив на нем пытливый взор, промолвил: "Отныне наложи печать молчания на свои уста… таково первое мое тебе послушание". Как громом поразило Иоанна это слово, которое сразу отнимало у него всю красоту, всю радость, весь свет его жизни. От богатства, от почестей он отказался без сожаления, трудов и лишений он не боялся, давно душа его относилась безучастно ко всему земному и жила лишь восторгами святого вдохновения. Тут Иоанн понял, где для него скрывалось настоящее отречение, и безропотно, смиренно отдал Богу чудный дар свой — песнь свою. Разом в нем и вокруг него все точно погрузилось во тьму; дни за днями тянулись в томительном однообразии; с ужасом он прислушивался к тишине: ему все казалось, что замолкшие звуки снова пробуждаются в душе его, — и он со страхом следил за собой… Но его крепкую волю сломило чувство жалости к чужому горю: однажды пришел к нему юный инок, безутешно плача о смерти своего брата, и умолял его со слезами — уврачевать его страждущую душу умильной надгробной песнью. Против слез его Иоанн не устоял — и из души его полились дивные звуки, сложилась чудная надгробная песнь. Кая житейская сладость печали не причастна? — песнь эта и ныне вносит в скорбные души ту усладу и успокоение, которые принесла в ту пору бедному, одинокому иноку.
Гнев старца за нарушение возложенного им послушания был велик: он изгнал Иоанна из обители; однако, вняв просьбам всей братии, согласился оставить его, но с тем, чтобы в знак своего раскаяния он очистил своими руками все нечистоты монастыря. Иоанн с глубоким смирением принялся за исполнение этого нового послушания; он чувствовал себя виновным, соразмеряя степень своей вины с той всеобъемлющей радостью, которая исполнила его душу, когда он снова услышал песнь свою!
В ту же ночь, гласит предание, Владычица мира, Пресвятая Дева, явилась старцу в сонном видении и, взирая на него, с тихим укором сказала ему: "Зачем ты заградил источник воды живой, той воды, которую возжаждал пить Давид, которую обещал Христос Самарянке? Оставь Иоанну песнь его, да разольется она широко по всей вселенной, претворяя печаль в сладость, возвещая пророческим гласом радость Воскресения Христова!"
Поутру проснулся старец и тотчас послал за Иоанном. Поведав ему свое видение, он сказал ему: "Прости мое неведение, ты — сын послушания Христова, возвещай отныне своими устами то, что от Бога приняло твое сердце!" И с той поры потекли сладкими струями дивные песнопения Иоанна и исполнилось слово Пречистой Девы: многим претворяют они печаль в сладость, а в пасхальную таинственную ночь ими чудно выражается в нашей церковной службе торжество неба и земли, соединенных в одной совершенной радости — в радости общего Воскресения!
Кроме службы пасхальной Иоанн составил множество кондаков и ирмосов на великие праздники Господни. По особой благодати, он украсил наше Богослужение величественными "догматиками", которые в таинственно-поэтических образах проповедуют догматы — о Святой Троице, о двух естествах Христовых, о почитании Пресвятой Богородицы, и являют собою как бы опровержение всех ересей, которые волновали Церковь.
Стройное, мелодичное церковное пение уже ранее вошло в употребление, но окончательное определение церковных напевов принадлежит Иоанну: он установил 8 гармоний, или голосов, на которые положил составленные им же воскресные службы, и таким образом составился Октоих, который служит основой всей нашей церковной музыки.
Святой Иоанн Дамаскин первый составил основное руководство к богословию: в своих писаниях он является великим учителем и Востока, и Запада. Он написал историю всех ересей, возникших в Церкви, начиная с первого века и до его времени, а также множество отдельных сочинений в их обличение. Особенно много писал он против иконоборчества, которое так оскорбляло его душу, грубо попирая его святыню — образ тех, к кому он с любовью притекал.
Долгие годы в уединенной своей келье трудился он на пользу Церкви Христовой, пока не прейде ко Христу и к Пречистой Его Матери, да уже не в образах, но в зрении самого лица Их в небесной славе, покланяется Им.
Герман, преподобный Феодор Студит, Косма Маиумский также были вдохновенные песнопевцы этого времени, и все они сложили те исполненные высокой красоты церковные песнопения, которые каждому православному так знакомы и дороги!
Вот еще два имени, которых нельзя не упомянуть в числе великих песнопевцев, хотя они и не принадлежат к этому веку: инокиня Кассия и святой Роман Сладкопевец.
Не сложно, но глубоко трогательно краткое сказание о святом Романе. Смиренный, кроткий, незлобивый, он находил особую усладу в церковном богослужении, любил молиться именно в церкви Божией и в ней на молитве нередко простаивал целые ночи. Патриарх, заметив его ревность к церковной службе, поставил его в чтецы, хотя в чтении он разумел мало. За такое отличие его возненавидели другие церковнослужители и всячески старались оскорбить его: однажды в присутствии царя заставили его читать и петь на амвоне посреди церкви, но — начав, он докончить не мог… Горько и долго рыдал он перед образом Матери Божией; не было злобы в душе его, была лишь печаль о том, что не умеет он выражать все то, что душе его понятно, что так возлюбила она. В ту же ночь во сне увидел он Матерь Божию, Которая тихо, ласково улыбаясь, вложила малый свиток в уста его… Проснувшись, он припомнил сон свой и сердце его при этом воспоминании исполнилось неизъяснимою сладостью. Он почувствовал в себе прилив неведомой силы и, трепетно радуясь, поспешил в церковь, где уже шла утреня. Когда настало время петь канон, святой Роман вошел на амвон и запел сладкозвучно вдохновенную, еще никем дотоле не слышанную песнь: Дева днесь Пресущественного раждает…Тихое умиление охватило всех присутствующих, и с тех пор святой Роман стал известен под названием Сладкопевца.
