…Вкрадчивые, медленные, тягучие аккорды «Сиртаки» незаметно окутали Бореля Марленовича. Приятно и ненавязчиво вплелись в отстраненное течение его мыслей, усыпили плавными струнными переливами. Не спеша, постепенно, как бы нехотя становились громче, наращивали темп, — все быстрее, быстрее, быстрее — пока до Бореля Марленовича не дошло наконец, что это звучит их общий, для всей экспедиции, сигнал вызова. Борель Марленович встрепенулся, захлопал ладонями по столу, по карманам и, ничего не найдя, начал крутить головой, на слух пытаясь вычислить местоположение источника мелодии, которая звучала уже в темпе перестука колес курьерского поезда. Наконец окончательно зашедшийся в музыкальном экстазе коммуникатор был найден и судорожно извлечен из-под груды приборов на столе — одновременно с этим в палатку вихрем влетел Иван Санин…
Борель Марленович понял, что у них что-то случилось. И что Иван уже в курсе того, что случилось. И, как всегда, чуточку раньше начальника экспедиции — впрочем, как и положено хорошему проводнику…
Случилось же следующее. Возле пещеры появился посторонний. Сработала сигнализация периметра, была объявлена тревога, работы остановлены, и далее все действовали быстро и грамотно, в соответствии с инструкцией, — то есть, попрятались кто куда. С помощью скрытых видеокамер было точно установлено, что в настоящий момент на территории фронта работ экспедиции пребывает в единственном числе некий легковооруженный человек, мужского пола, неопределенного возраста, с неопределенной целью, передвигающийся осторожно, но не так что бы очень, и не проявляющий никаких внешних признаков агрессии, о чем Савелием, выполняющим функции старшего группы, было немедленно доложено в базовый лагерь. «Это тот самый, Борель Марленович! Помните?.. Про которого я рассказывал!» — возбужденным шепотом закончил свой доклад Савелий.
Борель Марленович, конечно, помнил. Как и то, что после тогдашнего Савелиева рассказа трижды внутренне перекрестился, несмотря на свое более чем атеистическое отчество. «Сидите там тихо! Как мыши! Сейчас будем… — сурово приказал он Савелию и следом Ивану: — Бери карабин… Полетели!»
И они полетели…
…Савелий, весь утыканный зелеными ветками словно леший, встретил начальство новостями. (При этом ему даже не пришлось особенно понижать голос: все окрест заполнял невообразимый львиный рев — и не рев даже, а какой-то чудовищно надсадный, до неприличия вульгарный ор, без малейшего намека на царственность персоны и с абсолютно явными трансляциями: «Ну щас я выйду!!!») Новость же, собственно, была одна. Давешний Савелиев знакомец, подойдя непосредственно к штатному львиному лазу, внимательно его изучил и, не заходя в пещеру, совершил ее наружный обход — произвел, так сказать, разведку местности. Обнаружив еще один вход, он тут же принялся наглухо закладывать его только что вырезанными из массива каменными блоками, и за каких-то десять-пятнадцать минут героического труда привел стенку в изначальное состояние… Сейчас незваный гость, по словам Савелия, сидел перед оставшимся единственным входом и совершенно по-хулигански швырял туда камни, доводя несчастного льва до бешенства. «Представляете, Борель Марленович? Идиот какой-то!» — возмущенно сказал Савелий, оглядываясь на остальных пацанов, торчащих за его спиной одинаковыми кустами. Те согласно замотали ветками: ага, мол, точно идиот, — а еще кретин, дебил и просто ужас дремучий…
— Значит, он не знает, что лев в клетке, — задумчиво сказал Иван Санин, глядя на Бореля Марленовича.
— Значит, не знает, — сказал Борель Марленович.
— Перекрыл, значит, противнику пути отступления и теперь проводит плановую артподготовку. Работает по площадям…
— Атаку готовит?.. — предположил Борель Марленович.
— Скорее выманивает, — сказал Иван Санин.
«Какая атака? Какие пути отступления? — недоуменно закрутил головой Савелий. — Вы о чем?» — «Ты что же, Савелий, еще не понял, зачем он сюда явился — приятель твой?» — усмехнулся Иван и посмотрел на начальника экспедиции.
— Видишь ли, Сева, — сказал Борель Марленович, в силу профессиональной привычки стараясь быть деликатным. — Судя по всему, этот местный житель… Этот эллин… Решил эээ… убить нашего льва…
К чести мальчишек, успокоились они довольно быстро и возмущались не сильно — лишь немного посверкали глазами, грозно расправляя плечи и выразительно хватаясь за электрошокеры, — мужественными голосами возвестили о своей исключительной любви к дикой древнегреческой природе, диким древнегреческим животным, вспомнили мамонтов, зачем-то «Красную книгу» — словом, весьма натуралистично изобразили советский плакат «Не отдадим врагу ни пяди родной земли!» Убедившись, что пацаны вполне успокоились, Борель Марленович клацнул затвором карабина…
— У меня там это… на льва заряды, — вдруг сказал Иван Санин. — Я говорю, доза-то львиная. Может половинку?
— Половинку? — Борель Марленович на секунду задумался, оценивающе качнул на ладонях тяжелый «Хеклер унд Кох» и, видимо, припоминая свой предыдущий не очень удачный опыт, ответил: — Нет, пожалуй. Не надо половинку… Пусть будет львиная… — Потом, прикинув что-то в уме, добавил: — И вот что еще, Иван… Свяжись, пожалуйста, со своими — с кем-нибудь из аварийных мастерских…
Стрелком школьный учитель истории был неплохим. В том смысле, что плохим стрелком он не был. Как, впрочем, и снайпером. Тем не менее, никакой мысли о том, чтобы передоверить это серьезное дело кому-то еще — тому же Ивану, например — у Бореля Марленовича не возникло ни на секунду. «Не при чем здесь Иван, да и не его, не проводника, это дело…» И в самом деле, в сложившейся ситуации это само собой стало делом начальника экспедиции, личной его заботой, и к пещере он пошел один — с карабином в руках осторожно двинулся вверх по склону, сквозь кустарник, на львиный рев, а когда лев вдруг притих на мгновение, Борель Марленович ясно услышал позади голос Савелия: «А Бармалей-то наш — герооой…»
Начальник экспедиции ухмыльнулся. Кисленько так ухмыльнулся, невесело. Бармалей, значит, герой! Ну-ну… Молодцы, ничего не скажешь. Нашли, значит, себе героя… Сначала втянули в эту дурацкую, нелепую авантюру, навалились скопом, уговорили, уболтали как мальчишку, как какого-нибудь сопливого пацана (Пожааалуйста, Борель Марленович! Ну пожааалуйста! Такой слууучай!), а теперь Бармалей им, видите ли, герой… Охоту мы, видите ли, учинили. На львов. Страсть как нам приключений захотелось. Это, значит, вместо того чтобы, как положено по программе, искать ранние признаки влияния минойской культуры на ахейскую. А мы, значит, не признаки ищем — зачем нам признаки — мы приключения ищем! На свою… голову! А теперь, значит, Бармалей герой!.. Старый ты олух, Марленыч, а не герой. Старый безмозглый осел. Бегай вот теперь как Рэмбо с ружьем по кустам… Льва мы, видите ли, захотели! Пещерного! В живой уголок! Да ему одной жратвы нужно… — тут Борель Марленович очень живо представил себе каждодневный самосвал с «вискасом» перед их школьными воротами. — Ну, ничего! Погодите! Вот вернемся… Вы у меня каждый по реферату напишите! И темку я вам задам, други мои, соответственную. Такую, чтобы вам, значит, жизнь медом не казалась… Что-нибудь, к примеру…
Тему будущего реферата Борель Марленович так и не придумал, потому что заросли как-то сразу кончились и вместо них образовалась залитая солнечным светом пологая каменистая площадка, переходящая на дальнем своем конце в отвесную стену скалы. Из непроглядно-черного разлома в скале, как из репродуктора, беспрестанно бил по ушам оголтелый львиный рев… Эллина возле пещеры Борель Марленович не разглядел — вернее не успел разглядеть, потому что весьма поспешно рухнул за большой, нагретый солнцем валун, заняв таким незамысловатым образом огневую позицию…
Эллина Борель Марленович увидел уже через оптический прицел карабина. Увидел не сразу. Сначала, по малоопытности, долго шарил объективом по неохватной каменной стене, которая в оптическом увеличении растеряла все свои приметные ориентиры и стала совершенно неузнаваемой. Потом округлое пространство прицела целиком заполнило пятно какой-то непроницаемой космической тьмы и Барель Марленович понял, что это вход в пещеру. Он стал аккуратно нащупывать края входа и, нащупав, вдруг очень близко и отчетливо увидел на скале рисунок. На шероховатой плоскости, чем-то бурым, было изображено странное и убогое животное, напоминающее пуделя и павиана одновременно — кто-то из мальчишек явно пытался нарисовать льва, пользуясь йодом из походной аптечки. «И рисовать-то вы не умеете, троглодиты! — в сердцах подумал Борель Марленович и сразу же вынес коллективный приговор: — Ну, значит, будем учиться… С натуры… В дополнение к рефератам…» В этот момент образец наскальной живописи закрыла потная загорелая спина…
