Понятие священной войны, которое на протяжении стольких лет лелеяли и развивали такими разными средствами, получило полное и, возможно, окончательное выражение.
III
От появившегося таким образом энтузиазма выгоду получали главным образом папство и норманны. И в самом деле, едва ли было бы возможно воплотить идеи священной войны в жизнь, если бы не сотрудничество этих двух сторон. Известно, что папство уже в IX веке проявило инициативу по вопросам, имеющим непосредственное отношение к выживанию и целостности христианского мира. В 848 году тем, кто падет в борьбе за истинную веру, за безопасность своего жилища и защищая христианский мир, Папа Лев IV пообещал Божественное вознаграждение, а примерно тридцатью годами позже Папа Иоанн VII заявил, что убитые в сражении с язычниками воины могут быть уверены в своем спасении[237]. Однако вскоре папство вступило в длительный период политического упадка, и понятие священной войны долгое время использовалось для укрепления власти или для увеличения посмертного престижа светских правителей[238]. Утвердить себя в качестве настоящего лидера любой священной войны, в которой мог принять участие латинский христианский мир, папство смогло лишь во времена понтификата Льва IX, который взошел на папский трон в 1049 году. Добиться широкого признания притязаний Папы Римского на лидерство в следующие 50 лет удалось лишь благодаря поддержке норманнов.
Действия Папы Льва IX в 1053 году требуют особого рассмотрения. В тот год Лев IX не просто начал священную войну, причем начал с такой тщательностью, на какую ни один из его предшественников и не претендовал. Вдобавок к этому, он объявил войну не против язычников, а против христиан; по сути дела, против тех самых норманнов, которые вскоре, изображая из себя солдат Христа, извлекут из этого столь значительную для себя выгоду. Фактически, когда Лев IX решил выступить против норманнов в Италии, он действовал как признанный лидер войны, которая велась специально «ради освобождения христианского мира»[239]. И действительно, на том, что война носит религиозный характер, постоянно настаивал сам Папа, это же неоднократно подчеркивали и хронисты этих событий. Собрав войска в Италии и Германии, Папа благословил их со стен Беневенто, он отпустил им грехи и смягчил те епитимьи, которые они влекли за собой[240]. Далее воинов успокоили, что если они падут в бою, то на небесах их примут как мучеников. Говорят, еще перед этим обещанием Папа прокричал: «Если кого-то из вас убьют сегодня, то он будет принят на лоне Авраамовом». Нам также известно, что на смертном одре Лев IX воскликнул: «Я истинно возрадовался за наших братьев, убиенных за Господа в Апулии. Так как я видел их облаченных в сияющие золотые одежды и причисленных к мученикам»[241]. Это действительно была священная война, объявленная и проведенная Папой. Но велась эта война против тех, кто вскоре стал ее главным поборником.
При данных обстоятельствах поражение папской армии 18 июня 1053 года имеет особое значение для концепции священной войны и для роли норманнов в развитии этой концепции. Возможно, что это поражение продемонстрировало обреченность претензии на то, что ради продвижения политики христианского мира папство может прибегнуть к силе оружия и апеллировать к духовным мотивам. Как вскоре заметил хронист Лев Остийский, в битве при Чивитате имела место ордалия, и Господь отдал победу не Папе, а норманнам[242]. Как это можно объяснить? Заманчивой представляется мысль о том, что швабов считали недостойными носить имя воинов Христа, примечательно и то, что Петр Дамьенский, столь преданный сторонник реформирующегося папства, все же пришел к выводу, что военная политика Льва IX для усиления его репутации не дала ничего[243]. Несомненно, что после событий 1053 года как папство, так и норманны значительно изменили свою точку зрения на концепцию священной войны, и положение стабилизировалось только после их воссоединения шестью годами позже. Мы уже отмечали важность синода в Мельфи в 1059 году для укрепления власти норманнов на территории Италии. Но последствия появившегося тогда между папством и норманнами альянса сказались далеко за пределами полуострова. Примечательно, что заключению этого союза активно способствовал архидьякон Гильдебранд, так как ему (уже в роли Папы) преодолеть спад, который выпал на долю Льва IX в 1053 году, помогли именно события 1059 года. В роли Григория VII он осуждал светских правителей и считал, что обратиться за помощью военных сил христианского мира ради утверждения христианских прав под руководством Папы — это право и обязанность исключительно самого Папы[244].
Постепенно, главным образом при поддержке норманнов, папство освободилось от зависимости Западной империи и с 1059 по 1085 год стало с еще большей, чем когда-либо, готовностью принуждать военную аристократию к войне ради нужд христианского мира, как это интерпретировалось Римом. Папство непрерывно поставляло освященные знамена для сражений, а убитым в сражениях воинах обещало блаженство[245]. Конечно же, процесс шел постепенно. Например, до вступления на престол Папы Урбана II награждение папским флагом можно было рассматривать просто как одну из форм феодальной инвеституры, а солдатами св. Петра — milites sancti Petri — могли называться как вассалы Папы, так и те, кто взял оружие в руки во имя Веры. Однако сомнений по поводу того, как именно в годы папства Гильдебранда интерес к священной войне удалось превратить в единое объединяющее настроение на Западе, быть не может. Солдат Христа (Militia Christi) уже не представляли как отшельников, или «атлетов Христа», или той армией молящихся монахов, чьи обязанности изложены в военных символах св. Бенедикта[246]. Теперь это понятие (Militia Christi) обозначало военную мощь Запада, мобилизованную для войны под руководством папского престола. Как мы увидим ниже, возможностей исказить или извратить эти мысли было предостаточно. Однако правдой остается и то, что в течение всего этого периода — между синодом в Мельфи (1059) и смертью Григория VII (1085) — из Рима вели пропаганду чего-то такого, что было бы уместно описать как теологию вооруженных действий.
В связи с попыткой папства Гильдебранда отождествить цели священной войны и инструменты папской политики особый интерес приобретает поддержка, которую понтифики оказали норманнам в военных мероприятиях. В 1061–1062 годах, например (примерно через три года после синода в Мельфи), Александр II передал норманнам знамя и благословил их на войну на Сицилии[247], в 1064 году норманны (возможно, с одобрения Папы) отличились в экспедиции, в результате которой сарацины утратили Барбастро и он на некоторое время перешел под власть норманнов[248]. Двумя годами позже Папа вручил норманнам знамя для вторжения в Англию, а в 1070 году в Винчестере папские легаты торжественно провозгласили герцога королем[249]. Даже разногласия между Григорием VII и Робертом Гвискаром не нанесли ущерба этому сотрудничеству. В 1080 году этот самый Папа в своем знаменитом письме велел епископам Апулии и Калабрии покровительствовать «нашему самому великолепному сыну герцогу Роберту» в его походе против Византии[250] и приказал, чтобы все, кто последует за ним на войну, вели себя, как и подобает воину Христа. Герцога Апулии, об этом мы еще будем говорить, от Церкви отлучали. Но союз между папством и норманнами полностью возродился еще раз, и Гвискар у Дураццо сражался под знаменами Папы[251].
