Элиоту хотелось с кем-нибудь поговорить об этом звуке, хотелось, чтобы кто-нибудь еще его услышал. Но рядом никого не было, только увязавшаяся за ним собака, вот он и заговорил с собакой.

— Слышишь, какой это чисто американский звук? Занятия кончились, флаг спущен. Какой грустный американский звук! Иногда его слышишь, когда садится солнце, поднимается вечерний ветерок и повсюду в мире садятся ужинать.

К горлу его подступил комок. Это было прекрасно.

И больше до самой пилгородской кофейни с Элиотом никаких приключений не произошло. В кофейне не было никого, кроме хозяина и единственной посетительницы. Посетительницей была четырнадцатилетняя девчонка, забеременевшая от собственного отчима, в результате чего тот пребывал теперь в тюрьме. Фонд платил ее врачу. Кроме того, Фонд сообщил полиции о преступлении отчима, а потом тут же нанял для него за большие деньги лучшего в Индиане защитника.

Девицу звали Тони Вейнрайт. Когда она явилась к Элиоту со своими несчастьями, он спросил, как у нее с настроением.

— Нормально, — ответила она. — Ничего такого не чувствую. В кинозвезды, по-моему, можно и так пробиться.

Сейчас она пила кока-колу и читала «Любознательного американца». Один раз она украдкой взглянула на Элиота. В последний раз.

— Билет до Индианаполиса, пожалуйста.

— В один конец, Элиот, или обратно тоже?

Элиот не задумался.

— В один, если можно.

Тони чуть не опрокинула стакан. Едва успела его подхватить.

— В один конец до Индианаполиса, — повторил хозяин громко. — Извольте, сэр! — Он зарегистрировал билет, остервенело шмякнув на него печать, передал билет Элиоту и тут же отвернулся. Он тоже больше не взглянул на Элиота.

Элиот, не замечая, как накалилась обстановка, проследовал к стойке с журналами и книгами — выбрать себе что-нибудь на дорогу. Его привлек «Любознательный». Он раскрыл его, полистал и наткнулся на рассказ о том, как в 1934 году в Йеллоустоунском парке медведь откусил голову семилетней девочке. Элиот положил газету обратно и взял книжку Килгора Траута в бумажной обложке. Она называлась «Трехдневный отпуск домой, в Пангалактику».

С улицы донеслись утробные звуки автобусного гудка.

И Когда Элиот вошел в автобус, на улице появилась Диана Лун Ламперс. Она рыдала. В руках у нее был белый телефонный аппарат, оборванный шнур тащился за ней следом.

— Мистер Розуотер!

— Да?

Она швырнула телефон на тротуар возле дверцы автобуса.

— Больше он мне не нужен. Кому я теперь позвоню? И кто мне позвонит?

Элиот от души пожалел ее, но не узнал.

— Простите, не понимаю.

— Не понимаете? Это же я, мистер Розуотер! Диана. Диана Лун Л ампере.

— Счастлив с вами познакомиться.

— Познакомиться?

— Я действительно очень рад. Но… при чем тут телефон?

— Он был мне нужен только из-за вас.

— Вот оно что! — сказал он с сомнением. — Но ведь у вас, конечно, много других знакомых.

— Ах, мистер Розуотер, — зарыдала она, припадая к автобусу, — вы мой единственный друг.

— Ну, вы непременно обзаведетесь другими, — обнадежил ее Элиот.

— О боже! — воскликнула она.

— Можно, например, примкнуть к каким-нибудь верующим.

— Я верую только в вас. Вы для меня все! Вы — мое правительство. Вы мой муж. Вы — все мои друзья.

От этих притязаний Элиоту стало не по себе.

— Очень вам признателен за такое мнение. Будьте счастливы! А мне пора ехать. — Он помахал ей рукой. — Прощайте!

Элиот погрузился в чтение «Трехдневного отпуска домой, в Пангалактику». За окнами автобуса происходила какая-то суматоха, но Элиот считал, что она не имеет к нему отношения. Книга сразу увлекла его, да так, что он и не заметил, когда автобус тронулся. Это была захватывающая история про человека, который работал в экспедиции, подобной экспедиции Кларка и Льюиса, но только в космическом веке. Звали героя сержант Раймонд Бойль.

Экспедиция достигла самой крайней и окончательной границы Вселенной. По-видимому, за пределами солнечной системы, в которой они находились, больше ничего не было, и они принялись налаживать оборудование, чтобы уловить любые, пусть самые слабые сигналы из любого, пусть самого дальнего закоулка в этом черном бархатном Ничто.

Сержант Бойль был землянин. Единственный землянин в экспедиции. Точнее сказать, он был единственным с Млечного Пути. Остальные члены экспедиции были кто откуда. Эта экспедиция осуществлялась совместными усилиями чуть ли не двухсот галактик. Бойль не имел отношения к технической стороне. Он преподавал английский язык. Дело в том, что Земля была единственным местом во всей их Вселенной, где разговаривали при помощи языка. Язык был присущ исключительно землянам. Все остальные обитатели Вселенной общались при помощи телепатии. Так что куда бы земляне ни попали, они всегда могли хорошо устроиться. Их всюду просили преподавать язык.

Остальным жителям Вселенной так хотелось заменить телепатию разговором вот почему: они выяснили, что, разговаривая, можно добиться куда большего. Да и сам становишься куда разворотливей. Общаясь телепатически, каждый ежеминутно вываливает собеседнику все подряд, и постепенно вырабатывается полное безразличие ко всякой информации вообще. Другое дело — разговор: он течет медленно, вертится вокруг чего-то одного, мысли не скачут, то есть голова начинает работать планомерно.

Бойля вызвали с урока и попросили немедленно связаться с начальником экспедиции. Он ломал себе голову, в чем дело. Пошел в кабинет начальника и отсалютовал старику. Собственно говоря, начальник вовсе не Походил на старика. Он был с планеты Тральфамадор и ростом не больше бутылки, в каких на Земле держат пиво. Да, по правде сказать, и на пивную бутылку он был не очень-то похож. Скорей всего он смахивал на вантуз — лучшего друга водопроводчика.

В кабинете он сидел не один. Там же находился священник. Этот был с планеты Глинко-Х-3. Он напоминал огромную медузу и помещался в чане с серной кислотой, поставленном на колеса. Священник был серьезен. Случилось что-то страшное.

Священник сказал Бойлю, чтобы он крепился, после чего начальник экспедиции сообщил, что его ждут очень скверные вести из дому. Их дом посетила смерть, сказал начальник, и Бойлю дают внеочередной отпуск на три дня, так что ему надо собираться и ехать немедленно.

— Кто умер? Мама? — спросил Бойль, сдерживая слезы. — Или отец? Может быть, Нэнси? (Нэнси была его соседка.) Или дедушка?

— Сын мой, — сказал начальник, — мужайся. Мне тяжело говорить тебе об этом. Умер не кто-то. Умерло что-то.

— Что же?

— Млечный Путь умер, сынок.

Элиот оторвался от книги. Округ Розуотер остался позади. Элиот о нем не скучал.

Когда автобус остановился в Нэшвилле, главном городе округа Браун, штат Индиана, Элиот снова выглянул в окно, заинтересованно рассматривая пожарные приспособления. Он подумал, не купить ли Нэшвиллу оборудование получше, но решил, что не стоит. Вряд ли местные жители смогут правильно с ним обращаться.

Больше Элиот в окно не смотрел до тех пор, пока автобус не достиг пригородов Индианаполиса. Он был поражен, увидев, что весь город охвачен огнем. Он никогда не видел таких огромных пожаров, но, конечно, читал о них и много раз они снились ему во сне.

У себя в конторе он прятал одну книгу и сам не мог понять, почему ее прячет, почему чувствует себя виноватым каждый раз, когда достает ее, почему боится, как бы его не застали за чтением. Эта книга и притягивала его и пугала, как порнография — слабовольного пуританина, хотя трудно было представить себе книгу, более далекую от эротики. Она называлась «Бомбардировка Германии». Написал ее Ганс Румпф.

А в главе, которую Элиот обычно читал и перечитывал, — бледный, со вспотевшими ладонями, — было следующее описание бомбежки Дрездена: