"Н.И.Вавилов в своем докладе заявил, что проводить внутрисортовое скрещивание не нужно, бесполезно... Вавилов указал, что есть много примеров, говорящих о столетней и больше долговечности сортов пшеницы, ячменя и других культур-самооопылителей... Пусть даже сортов-самоопылителей, живущих столетиями, будет во много раз больше, нежели количество, которое Н.И.Вавилов назвал в своем докладе, но ЭТИ ФАКТЫ СЕГОДНЯ УЖЕ НЕ НУЖНЫ" (/98/, выделено мной -- В.С.)12 .

Он оспорил научные положения и самого Вавилова, начав с закона гомологических рядов в наследственной изменчивости.

"Изложенное мной..., -- сказал Лысенко, -- конечно, в корне противоречит и "закону" гомологических или параллельных рядов изменчивости Н.И.Вавилова. Этот "закон" в своей основе зиждется на генетической комбинаторике неизменных в длительном ряду поколений корпускул "вещества наследственности". Я не чувствую в себе достаточно силы, знаний и уменья, чтобы по-настоящему разбить этот "закон", не отвечающий действительности эволюционного процесса. Но в своих работах я все время наталкиваюсь на неприемлемость этого "закона": сама работа говорит, что нельзя мириться с этим "законом", если ты борешься за действенное, направленное овладение эволюцией растительных форм" (/100/, выделено мной -- В.С.).

Раззадорившись, Лысенко начал крушить всех и вся. Он обвинил Константинова в злонамеренном обмане, Мейстера -- в непонимании (даже в нежелании понять) истоков и масштабов его работы (101). По его словам, критики нарочито перевирали его высказывания, неправильно цитировали, замалчивали успехи. Он обвинил в этом и Карпеченко, и Сапегина, и Серебровского, и Мёллера, и других (перечисляя по очереди каждого из "обидчиков" и сетуя на коварство и несправедливость по каждому пункту критики). По его словам, все они и, в первую очередь, Вавилов наносят вред социалистическому строительству. "Признать закон гомологических рядов -- это значит отказаться от проблем управления природой растений", -- сказал он (102).

Такую определенность в отказе от главного вавиловского положения можно понять. Согласно закону гомологических рядов у близких видов и родов растений наследственные изменения -- мутации генов должны были возникать преимущественно в одних и тех же гомологических участках хромосом. Тем самым вавиловский закон строго определял рамки изменчивости, исключал возможность легкого манипулирования наследственностью. Лысенко же считал для себя непреложным тезис о прямом и скором воздействии среды на растения, уповал на то, что природу растений менять легко, что никаких генов нет и нечего преувеличивать поэтому консерватизм мифических наследственных структур. Это положение он считал краеугольным и, опираясь на него, декларировал возможность скорого решения тех практических задач, которые считал самыми важными для успеха социалистического строительства.

Лысенко сообщил на сессии о своих ближайших планах, в частности, о намерении быстро переделать все озимые зерновые культуры в яровые (не яровизировать, как он хотел раньше, а полностью преобразить, так воздействовав на наследственные свойства озимых, чтобы они навсегда превратились в яровые). Ранее Вавилов и его сотрудница Кузнецова, изучая генетическую природу озимости и яровости, пытались определить, какие и сколько генов управляют указанными свойствами. По мнению Лысенко, занявшись этим, "они упустили из рук хорошую работу" (103). Его рецепт был прост: вот если бы они отказались от представлений о наличии генов, то тогда

"они легко могли бы придти к выводу, что озимые растения в известные моменты своей жизни, при известных условиях, могут превращаться, могут изменять свою наследственную природу яровости и наоборот, что мы довольно успешно экспериментально теперь и делаем. Приняв нашу точку зрения, и Н.И.Вавилов сможет переделывать природу озимых растений в яровые. Причем любой озимый сорт при любом количестве растений можно переделать в яровой" (104).

Вавилов, видимо, не очень веря в серьезность такой бравады, прямо из зала переспросил Лысенко:

"Наследственность переделаете?"

На что Лысенко с вызовом ответил:

"Да, наследственность!"13

и продолжил:

"К сожалению, генетическая концепция с ее неизменными генами в длительном ряде поколений, с ее непризнанием естественного и искусственного отбора все-таки владычествует в головах многих ученых" (106),

не удержавшись опять от передержки: никто из генетиков, конечно, искусственный и естественный отбор не отвергал.

Дискуссии на сессии ВАСХНИЛ 1936 года было придано такое важное значение, что о её ходе всех жителей страны оповещали через центральную прессу (107). Причем материалы публиковались избирательно: взгляды критиков Лысенко излагались столь скупо, что ни сути критики, ни деталей понять было нельзя, а доклад Лысенко со всеми его выпадами против генетиков и генетики в целом опубликовали и "Известия" (на следующий день после доклада), и -- немаловажная деталь, иллюстрирующая то, как власти следили за формированием нужного общественного мнения по данному вопросу, -- одновременно "Совхозная газета" и "Социалистическое земледелие" (108).

А Вавилов еще продолжал верить, что можно вразумить Лысенко, что главная беда, мешающая ему получать добротные научные данные -- слабая методическая подготовка и отсутствие глубоких знаний.

Уже после посмертной реабилитации Вавилова стали известными некоторые материалы, подкрепляющие эту точку зрения. Так, было обнародовано заключение Н.И.Вавилова по статье Г.А.Машталлера, подготовленной им для журнала "Природа". В этой статье, озаглавленной "Учение Т.Д.Лысенко и современная генетика", автор описывал дискуссию, имевшую место на сессии ВАСХНИЛ 1936 года, представляя ее как полную победу Лысенко над его оппонентами. Статью прислали из редакции на отзыв Вавилову, и он еще раз продемонстрировал, что ни в коем разе не рассматривает всю деятельность Лысенко как неверную и опасную для науки, а видит в ней лишь отдельные ошибочные стороны:

"Сущность дискуссии весьма своеобразно понята автором. Острота состояла в том, что ряд экспериментальных положений академика Лысенко вызвал большие сомнения и вызывает таковые. Опыт доказателен только тогда, когда его можно повторить и получить определенные результаты. Ряд экспериментальных положений, выдвигаемых школой академика Лысенко, к сожалению, на основе всего огромного опыта современной генетики, требует дальнейших точных доказательств. Если доказательства эти будут, то тем самым значительно уменьшится острота дискуссии" (/109/, выделено мной -- В.С.).

Конечно, можно увидеть в этом высказывании и другое -- нежелание Вавилова открытым текстом выражать суть своих мыслей, а, играя в политическую игру, навязанную властями, отмечать лишь какие-то мелочи, но многие из знавших Вавилова склонны считать, что именно так он и думал, как писал. После этого отзыва статья Машталлера в журнале не была опубликована. Пока еще авторитет Вавилова в академических кругах оставался высоким.

Настала заключительная часть дискуссии. Лидеры трех спорящих групп -- генетиков, селекционеров и сторонников Лысенко, должны были выступить с завершающими речами, подвести итоги дискуссии, как они их поняли. Вот в этот-то момент и всё встало на свои места. Смысл и содержание критики Лысенко полностью испарились, как будто её и вообще не было, и получилось что первое в истории СССР важнейшее столкновение взглядов ученых и лысенкоистов завершилось полной и безусловной победой Лысенко.

Вавилов в заключительном слове предпочел не драматизировать обстановку и не давать никаких категорических оценок провала лысенковских обещаний, невежественности его теоретических взглядов и их научной абсурдности, а, как бы надеясь на благоразумие Лысенко и его сторонников, призвал к тому, чтобы проявлять "побольше внимания к работе друг друга, побольше уважения друг к другу" (110).