Однако уже в 1963 году благоприятный момент настал. В это время между Москвой и Вашингтоном наметился прогресс, лидеры двух стран -- Хрущев и Кеннеди -- искали точки соприкосновения, и Сахаров решил использовать это потепление. Он еще раз обратился к Хрущеву с предложением подготовить проект договора о запрещении ядерных испытаний в атмосфере, под водой и в космосе. Хрущев одобрительно отнесся на этот раз к предложению. Сахаров изложил письменно основные пункты договора, причем его формулировки были столь точны, продуманы и логичны, что практически без изменения были выдвинуты от имени СССР для обсуждения с американской стороной. За небывало короткий для подобного рода документов срок (около месяца) все детали пунктов договора были согласованы, и в том же 1963 году

"Н.Хрущевым и Дж.Кеннеди был подписан "Московский договор" о запрещении испытаний в трех средах, к которому присоединилось большинство государств" (174).

По второй линии -- борьбе с лысенкоизмом также имелось существенное продвижение вперед. Не только разговор с Сусловым, но и многие другие беседы, обращения и инициативы дали свои плоды. Начиная с 1958 года, Комитет по атомной энергии при Совете Министров СССР и Министерство иностранных дел согласились, что советские генетики будут принимать участие в работе Комитета по радиации при ООН (175). В Женеву для участия в работе Комитета выехали А.А.Прокофьева-Бельговская и М.А.Арсеньева-Гептнер. К этому времени уже были получены советские данные о минимальных дозах облучения, дающих эффект у человека, и эти данные (в их сборе приняли участие М.А.Арсеньева-Гептнер, Ю.Я.Керкис, Г.Г.Тиняков и др.) с интересом были восприняты мировой научной общественностью.

Всё это привело к тому, что ни в 1958, ни в 1960 годах при выборах новых членов Академии наук СССР лысенковские кандидаты не прошли, а вот генетики одержали победу. В 1958 году членом-корреспондентом АН СССР был избран Б.Л.Астауров (на заседании секции генетики МОИП по этому поводу было устроено радостное и волнующее чествование Бориса Львовича).

Присуждение советским ученым "Дарвиновской Плакетты"

Полнокровно текла научная жизнь в ряде лабораторий, особенно в Институтах атомной энергии, биофизики, химической физики, были опубликованы, и в немалом количестве, статьи по генетике (176). Советские генетики приняли участие во Второй Международной Конференции по мирному использованию атомной энергии в Женеве в сентябре 1958 года (177).

Во всем мире готовились к празднованию юбилея -- столетней годовщины со дня выхода в свет "Происхождения видов" Ч.Дарвина. В СССР этот юбилей собирались отпраздновать не только генетики, эволюционисты, экологи, но, разумеется, и лысенкоисты. Хотя последователи "мичуринского" учения так отпрепарировали дарвинизм, что от него остались "рожки да ножки", они уверенно причисляли себя к сторонникам дарвинизма (добавляя, правда, что они -- сторонники творческие: вольны модифицировать постулаты дарвинизма в соответствии со своими нуждами и вовсе не намереваются обращать внимание на протесты заскорузлых и твердолобых догматиков).

В послевоенные годы руководство страны выделяло значительные средства на поддержание за рубежом СССР "борцов за мир". Стараясь держаться на виду, Лысенко был не прочь поговорить на тему защиты мира (178) и пристраивал своих людей в руководство пацифистским движением. Так, Глущенко в 1950 году был введен в состав Советского Комитета защитников мира, затем в члены его Президиума, затем в члены Всемирного Совета Мира. Сам Лысенко, за границу практически не ездил (возможно, и сбежавший на Запад братец дорогу ему перекрыл). Зато Глущенко, как уже было сказано, побывал в ведущих странах мира, познакомился со многими крупными биологами и генетиками. После этого они получали приглашения из солидного учреждения Академии наук -- Института генетики -- посетить СССР за счет приглашающей стороны. Многие принимали приглашения, становясь, таким образом, друзьями страны и, одновременно, друзьями коллег из лысенковского института. Содержательным, плотным и глубоко профессиональным беседам с советскими коллегами всегда мешало то обстоятельство, что приезжавшие не знали русского языка, как, впрочем, вполне на равных условиях, лысенкоисты не знали языков иностранных. А много ли наговоришься через переводчиковы услуги?

Когда подошел год 100-летнего юбилея выхода в свет дарвиновского "Происхождения видов", Лысенко и его заместитель по журналу "Агробиология" И.С.Варунцян решили повторить успешный опыт привлечения статей зарубежных авторов, испробованный в столетнюю годовщину Мичурина. Теперь они хотели отвести специальный выпуск журнала статьям зарубежных авторов, которые якобы сами обратились к редколлегии советского журнала со статьями, приуроченными к юбилею. Но как добыть такие статьи? Не без самолюбования Глущенко писал в своих воспоминаниях:

"Лысенко и его заместитель И.С.Варунцян дают поручение -- обеспечить в специальном номере "Агробиологии" статьи зарубежных авторов. Почему мне? К этому времени я совершил много поездок за рубеж. У меня большие связи. Выполняю поручение -- пишу письма знакомым и друзьям. В ответ довольно быстро получаю статьи от профессоров..." (179).

Далее Глущенко перечислял имена 18 человек, среди которых были и такие известные ученые как К.Х.Уоддингтон, А. Мюнтцинг19, К. Линдегрен. Полученных статей оказалось так много, что не один, а два номера "Агробиологии" (180) удалось заполнить статьями иностранных авторов. Естественно, лысенкоисты рассматривали этот факт как неоспоримое и наиболее авторитетное доказательство международного признания "мичуринского учения", хотя авторы прислали статьи без выражения восторгов в адрес этого учения.

Радость лысенкоистов, однако, сильно омрачило другое событие. Общегерманская Академия наук Леопольдина (объединяющая ученых и ФРГ и ГДР) -- одна из старейших академий мира решила присудить группе выдающихся ученых, внесших наибольший вклад в развитие дарвинизма (из ныне живущих), специальные награды. В число получивших эту медаль -- "Дарвиновскую Плакетту" не попал ни один лысенкоист, зато наград были удостоены несколько советских генетиков и в их числе С.С.Четвериков, его ученик Н.В.Тимофеев-Ресовский, а также Н.П.Дубинин, И.И.Шмальгаузен и В.Н.Сукачев.

Особенно важным было награждение Четверикова, полностью выброшенного из научной жизни (его уволили с работы из Университета, где он организовал кафедру генетики и где ряд лет был деканом биологического факультета, где закрыли и Лабораторию по селекции моновольтинной породы дубового шелкопряда, организованную им и разорив коллекцию шелкопрядов -- ценных продуцентов натурального шелка). Актом награждения Академия Леопольдина подчеркнула также, что школа Четверикова получила всемирное признание.

Я хочу сделать небольшое отступление, чтобы хоть кратко рассказать о Сергее Сергеевиче таком, каким я его застал в жизни.

В 1956 году я с замиранием сердца (поверьте, это не пустая фраза) стоял у дверей его квартиры (это было в Горьком, Четвериков жил неподалеку от крутого берега реки Волги, на улице Минина, рядом с Кремлем) и никак не решался нажать кнопку звонка. Внезапно на другой стороне лестничной площадки отворилась дверь, и оттуда кто-то вышел. Я совершенно смутился и ткнул пальцем в кнопку. Звонок дзинькнул, и теперь уже деваться было некуда. На пороге стоял слегка ссутулившийся высокий старик с профессорской бородкой, в очках. Я только и сумел выдохнуть:

- Сергей Сергеевич?...

- Заходите, -- просто и мягко сказал он и захлопнул за мной дверь. -- Сейчас я скажу брату.

В маленький коридорчик выходили три двери. Из одной высунулась мужская голова и подозрительно обыскала меня взглядом (позже Сергей Сергеевич рассказал мне, что когда-то вся квартира принадлежала его семье, но после выгона с работы в 1948 году их, как тогда называлось, -- уплотнили: вселили в одну из комнат человека из университета, по мнению Четвериковых сотрудничавшего с НКВД). Рядом была вторая дверь, она была распахнута, и я услышал фразу, произнесенную тем же негромким и мягким голосом: