"Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук имени В.И.Ленина значительно отстает в своей работе от требований и запросов, предъявляемых к ней сельским хозяйством, замкнулась в узком кругу агробиологических проблем... Лысенко" (82).
Затем было раскрыто без всякой утайки бедственное положение с кадрами руководителей ВАСХНИЛ, сказано, что многие члены академии прекратили в ней работу из-за несогласий с Лысенко, а вице-президент Цицин по той же причине даже перестал посещать пленарные заседания. Поэтому авторы доклада считали, что нужно срочно провести довыборы настоящих ученых в ВАСХНИЛ, чтобы улучшить качественный состав этой вотчины Лысенко. Из доклада становится понятной позиция самого Лысенко. Он, конечно, понял тяжесть надвигающейся угрозы и решил крайними мерами добиться восстановления своей монополии. Он буквально потребовал, чтобы Совет Министров СССР признал факт идейной борьбы между его сторонниками (теперь помимо названия "мичуринцы" он добавил слово "дарвинисты") и остальными биологами, признающими законы генетики (их Лысенко обзывал "менделистами-морганистами" в одном месте и "неодарвинистами" в другом). Признав этот факт, правительство, как этого требовал Лысенко, должно было объявить директивно, что правда в многолетних спорах -- на стороне лысенковцев-мичуринцев. Если такого политического (можно назвать иначе: полицейского) решения принято не будет, то Лысенко объявлял о своем несогласии проводить довыборы новых членов академии. Он сделал даже еще более жесткое заявление: не нужно довыбирать академиков, нужно их просто назначить специальным Постановлением Совета Министров СССР по списку, который он представит.
Ответ на такое демагогическое по сути заявление, казалось бы, был очевиден. Борьба мнений в науке -- единственный залог её рационального развития, однако это было справедливо для любого общества, но не для идеологизированного советского общества. Вместо отповеди монополисту, требующему для себя еще большей монополии, Борков, Суворов и Сороко заняли иную позицию. Сохранявшаяся годами поддержка Лысенко лично Сталиным была фактором, который аппаратчики из ЦК ВКП(б) не могли не учитывать. Поэтому, всё понимая, свой документ они писали очень осторожно. Требование Лысенко было описано без лишних эмоций, будто в нем ничего противоестественного не было, а научные оппоненты Лысенко были представлены не в розовых тонах. Их обозвали "метафизиками", вслед за тем была высказана досада, что "...менделизм-морганизм... к сожалению, преподается во всех наших вузах, а преподавание мичуринской генетики по существу совершенно не ведется" (83).
В резюмирующей части документа его авторы, правда, заявляли, что, по их мнению, учитывая бедственное положение ВАСХНИЛ, нужно провести срочно довыборы, однако подходили к вопросу по-большевистски -- предлагали выборы провести под неусыпным контролем "комиссии ЦК ВКП(б)" (84).
Краткая запись в протоколах заседаний Оргбюро раскрывает, что же произошло на заседании. Протокол ╧ 303 сообщает, что в присутствии Булганина, Жданова, Кузнецова А., Маленкова, Мехлиса, Михайлова, Суслова и других был рассмотрен вопрос о положении в ВАСХНИЛ, что были выслушаны выступления по этому вопросу Боркова, Лысенко, Жданова, Маленкова и что было решено:
"Заслушать на Оргбюро ЦК ВКП(б) в первой половине июня 1947 г. доклад президента Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им В.И.Ленина т. Лысенко о деятельности академии.
Вопрос о выборе новых академиков в ВАСХНИЛ решить в связи с рассмотрением доклада т. Лысенко" (85).
Эта запись позволяет уверенно говорить то, о чем историки догадывались давно -- Лысенко в вопросе назначения академиков без выборов своего не добился, более того, нарвался на то, что ему было предложено сначала отчитаться полностью за деятельность академии, в которой он уже десять лет президентствовал.
Хотя это еще не было явным проигрышем, но положение становилось трудным. Надо было искать срочно выход из положения, потому что еще один неверный шаг мог привести к падению в пропасть. Лысенко это прекрасно понимал, так как оставался настоящим гением кабинетных игр. Он не мог не осознавать, что и поддержка Сталиным в одночасье могла прекратиться. Если на секретариате ЦК расклад сил окажется не в его пользу, то, не ровен час, вождь мог принять точку зрения коллегиального органа ЦК. Лысенко знал, что Сталину не раз было свойственно разыгрывать роль выразителя воли масс, решений коллективов, и он мог не пойти против своего же Секретариата в таком вопросе, как одним Лысенко больше -- одним меньше, при его теории, что незаменимых нет.
И Лысенко решает спустить обсуждение на Секретариате под откос. Его должны были заслушать в первой половине июня 1947 года. Чтобы быть точным, то есть не упреждая событий, но и не запаздывая по срокам, объявленным Секретариатом ЦК, тютелька в тютельку -- 14 июня, на бланке ВАСХНИЛ Лысенко пишет записочку из четырех строк Секретарю ЦК партии Жданову, в которой сообщает, что направляет докладную записку в Оргбюро и отчет о деятельности ВАСХНИЛ (86). Отчет был чистой воды похвальбой, которой Лысенко грешил всю жизнь. На одиннадцати страницах он перечислял 21 тему, по которым работали лысенковцы (87). Из отчета вытекало, что якобы всё, что надо, ученые под его руководством делают, потому сады цветут и нивы плодоносят. Но вряд ли кто-то в зданиях на Старой площади, где располагался ЦК, взялся бы читать весь отчет. А вот докладная записка была написана для начальства и содержала комбинацию двух жанров -- наступательного и плакательного. Эта смесь самодовольства с разрывающей сердце печалью (связанной с тем, что до сих пор партия не подавила его научных противников до конца), пронизывает всю записку от первой до последней страницы:
"...Думаю, что будет недалеко от истины сказать, что буржуазная биологическая наука настолько же метафизична и немощна, как и буржуазные науки... настоящую агробиологическую науку можно строить только в Советском Союзе, где господствует философия диалектического материализма, где Партией и Правительством созданы буквально все необходимые материальные и моральные условия для теоретического творчества науки...
Меня буквально, мучает то, что я до сих пор не смог, не сумел довести до сведения Правительства и Партии о состоянии биологической и сельскохозяйственной науки в стране...
В Академии с.х. наук есть много неполадок и ненормальностей, их-то я и прошу помочь исправить. Но эти неполадки и ненормальности вовсе не те, которые обычно указывают работники науки. Это относится и к ряду работников аппаратов учреждений, призванных помогать и руководить сельскохозяйственной наукой.
Я отрицаю утверждение, что Академия сельскохозяйственных наук находится в состоянии прозябания...
Беда только в том, что во многих случаях ...в проработку руководимых мною тем... не включались работники многих научно-исследовательских институтов... Поэтому мне и приходится без передаточных научных звеньев искать непосредственную связь с агрономами, колхозами и совхозами...
...Поэтому обвинять Академию в прозябании, в узости разрабатываемых проблем считаю неверным...
Пополнить состав Академии... нужно. Но... нужно обеспечить организационный порядок в сельскохозяйственной науке" (88).
Таким образом Лысенко снова использовал уже не раз помогавшее ему оружие в борьбе с учеными -- политические обвинения вместо научных аргументов -- и призывал усилить его позиции, перейдя к расправе с оппонентами. Формально можно было считать, что на поручение о постановке доклада он ответил, теперь в аппарате ЦК надо было изучить ответ, прежде чем выносить вопрос на Оргбюро ЦК. Это опять оттягивало время принятия решений и, в частности, решения о создании Института генетики и цитологии АН СССР.
Как Лысенко и думал, оттягивание пошло ему на пользу. Снова он переиграл всех критиков и в кресле удержался. А одновременно с откладыванием доклада Лысенко отпадал и привязанный Кузнецовым к этому вопрос о новом генетическом центре. Вполне возможно, что отодвинуть рассмотрение вопроса о новом институте на Оргбюро и Секретариате ЦК партии Лысенко удалось с помощью лично Сталина, который еще сохранял к нему доверие. Так или иначе, но партия не ответила согласием на предложение Академии Наук СССР создать новый Институт. 31 декабря 1948 года рукой Секретаря ЦК партии А.А.Кузнецова на письме Лысенко, к которому были прикреплены его докладная записка и отчет, была сделана окончательная надпись "В архив. А.Кузнецов". История с созданием так нужного стране генетического центра окончательно завершилась: партийные власти решили не создавать институт для генетиков и цитологов.
