Первые обвинения в адрес Кольцова прозвучали на этом активе из уст Президента академии Муралова уже в самом начале заседания (24). Говоря об идеологических упущениях, Муралов заявил:
"...на этом фронте мы не сделали всех выводов, обязательных для работников с.-х. науки, выводов, вытекающих из факта капиталистического окружения СССР и необходимости максимального усиления бдительности. Ярким примером этого может служить письмо акад. Кольцова, направленное президенту Академии после дискуссии, в котором говорится, что дискуссия не принесла никакой пользы или принесла только вред" (25).
Вообще говоря, этот партийный актив был организован странно. На него пригласили людей со стороны, вроде Презента (которого привез с собой Лысенко), не имевших никакого отношения к аппарату Президиума. Один из таких гостей -- А.А.Нуринов4, разыгрывая деланное возмущение, восклицал:
"...на активе всего 5 академиков... Это определенный политический саботаж" (26).
Нельзя исключить того, что члены Академии не приняли всерьез факт созыва актива, но, может быть, они не явились со страха, надеясь,что, не присутствуя, они не попадутся на глаза и не вызовут огонь на себя. Но Кольцов не испугался, пришел и, выслушав многократно повторенные обвинения в свой адрес, попросил слова и без всяких колебаний отверг несправедливые выпады. Он остановился и на декабрьской сессии ВАСХНИЛ, сказав:
"Газеты неправильно информировали о сути происходившей дискуссии. По ним нельзя составить ясного представления о том, что говорилось. В результате положение генетиков очень тяжелое. Стало трудно преподавать генетику" (27).
(Такое обвинение советской печати -- в искажении правды -- было в те годы событием экстраординарным: печатное слово обладало почти мистической силой, поэтому нужна была огромная смелость, чтобы выступить так, как позволил себе Кольцов).
Затем Николай Константинович упомянул посланное им Муралову письмо и отметил, что и сегодня считает его правильным, а вот поведение своих коллег, решивших отмолчаться, неверным, особенно их голосование по резолюции, предложенной им. Он сказал:
"Один из вице-президентов Академии сказал, что под моим письмом подписалось бы 2/3 собравшихся на дискуссии" (28).
При этих словах Муралов перебил его.
"Акад. А.И.Муралов. Тот же самый вице-президент голосовал за нашу резолюцию.
Акад. Н.К.Кольцов. Может быть. Кто слышал речи Завадовского и Вавилова [М.М.Завадовский и Н.И.Вавилов были в то время вице-президентами ВАСХНИЛ -- В.С.], те стали в полное недоумение. Они только что высказали свои взгляды, а потом сразу же голосовали за эту резолюцию [т. е. за резолюцию, предложенную Мураловым, а не Кольцовым -- В.С.]" (29).
О том, что Кольцов говорил дальше, можно понять из отчета об активе:
"Акад. Кольцов считает, что он прав, что ни одного слова из своего письма он не берет назад и что письмо и было подлинной критикой. "Я не отрекусь от того, что говорил", -- заканчивает акад. Кольцов" (30).
После такого заявления радетели чистоты партийных взглядов бросились в атаку. Стали вспоминать, что Кольцов был одним из основателей Русского евгенического общества, забывая, впрочем упомянуть, что общество было основано в 1920 году и прекратило свое существование в 1929 году по предложению именно Кольцова. Разумеется, политиканы не упоминали, что Кольцов уже при жизни стал классиком биологии, что создал лучший биологический институт России. Вместо этого один из руководителей Академии -- ее ученый секретарь и ответственный редактор "Бюллетеня ВАСХНИЛ" академик Л.С.Марголин сказал: "Н.К.Кольцов ... рьяно отстаивал фашистские, расистские концепции" (31), хотя никогда даже намеков на это в работах Кольцова не было. Линию политических обвинений использовал Презент и, откровенно перевирая сказанное Кольцовым, утверждал: "Акад. Кольцов выступил здесь, чтобы заявить, что он не отказывается ни от одного слова своих фашистских бредней" (32). Презент попытался затем доказать, что его политический нюх всегда был острее, чем у других товарищей, и вспоминал в связи с этим, что еще
"В 1931 году в "Под знаменем марксизма" была опубликована моя статья, которая разоблачала Кольцова, Пилипченко [здесь или Презент или составители отчета допускали ошибку -- речь шла о Ю.А.Филипченко -- В.С.], Левита, Агола и др." (33).
Заканчивал Презент, как он это умел прекрасно делать, -- на высокой демагогической нотке:
"Советская наука -- понятие не территориальное, не географическое, это понятие социально-классовое. О социально-классовой линии науки должна думать наша Академия, тогда у нас будет настоящая большевистская Академия, не делающая тех ошибок, которые она теперь имеет" (34).
Ничем иным, как подстрекательством к аресту Кольцова, было выступление директора Всесоюзного института животноводства Г.Е.Ермакова:
"Но когда на трибуну выходит акад. Кольцов и защищает свои фашистские бредни, то разве тут место "толерантности", разве мы не обязаны сказать, что это прямая контрреволюция" (35).
Составители отчета о прошедшем партактиве получили возможность благо-даря всем этим выступлениям выписывать такие строки:
"Негодование актива по поводу выступлений акад. Кольцова, пытавшегося защитить реакционные, фашистские установки, изложенные в его пресловутой брошюре, в пол-ной мере сказались и в последующих выступлениях участников собрания и в принятой активом резолюции" (36).
Были приведены в отчете и строки из резолюции:
"Собрание считает совершенно недопустимым, что акад. Кольцов на собрании актива выступил с защитой своих евгенических учений явно фашистского порядка и требует от акад. Н.К.Кольцова совершенно определенной оценки своих вредных учений" (37).
Выступивший на активе одним из последних Вавилов ни единым словом не поддержал Кольцова, а даже как-то отгородился от него патетическими фразами. Он говорил о необходимости проявления бдительности в момент, когда кругом орудуют враги, о срочной потребности в исправлении идеологических ошибок, его речь ни на иоту не отличалась от речей Муралова или Марголина. А в конце выступления он даже пошел дальше: решил поддержать антинаучные домогательства Лысенко, отойдя от своих же убеждений и прежде не раз произносившихся слов о вреде для практики улучшения сортов за счет переопыления. Ниже мы подробно познакомимся с отступлением Вавилова в этом принципиальном вопросе, а здесь приведем строки из отчета о партактиве:
"Вавилов считает целесообразным выезд президента с группой академиков в Одессу и обращение Академии в НКзем с рядом предложений по работе акад. Лысенко" (38).
Уже на следующий день после актива, 3 апреля, отчет о нем появился в газете "Социалистическое земледелие". Автором был все тот же А.А.Нуринов (39), выступивший на активе. Он назвал свой репортаж "На либеральной ноте" (40), подчеркивая, что даже тот резкий тон осуждений, который царил на собрании актива, был слишком мягким.
Разумеется, то, что и в аппарате Президиума ВАСХНИЛ, и среди руководителей академических институтов были проведены аресты, бросало тень на лидеров Академии (дескать, плохо присматривали за кадрами), но все-таки и Муралов, и Марголин, и Вавилов еще оставались на своих местах. Однако автор статьи поставил себе цель указать как на главный факт, вытекающий из рассмотрения дел Академии на партактиве -- что руководство ВАСХНИЛ не отнеслось серьезно к волне арестов, не ведет необходимой борьбы с вредителями. Было симптоматичным также, что всегда поддерживавшая Лысенко редколлегия газеты "Соцземледелие" публиковала эту статью, написанную к тому же приехавшим из провинции и далеким от верхов человеком. Судя по тому, в каких выражениях автор статьи, видимо, хорошо информированный из каких-то источников о том, что сейчас нужно писать и в каком тоне, говорил о Президенте Академии А.И.Муралове, вице-президенте Л.С.Марголине, главном ученом секретаре А.С.Бондаренко (работавшем вплоть до 1935 года вице-президентом ВАСХНИЛ), кому-то очень хотелось убрать и их с занимаемых постов:
