УВАРОВ. Вы должны подумать и о себе, нельзя жить только ради сына. В конце концов…

МАТЬ. Может быть, вы и правы, не знаю. Но иначе я не могу.

УВАРОВ. Как минимум, это наивно.

МАТЬ. Наивность — суть женская логика. А я все-таки женщина.

УВАРОВ. Я о другом, Евгения Сергеевна. Вы же сами работаете там и не можете не понимать…

МАТЬ. Не надо, прошу вас. Да, я понимаю. Я все понимаю. Но я не имею права отнимать надежду у Андрея.

УВАРОВ. Однако рано или поздно…

МАТЬ. Это произойдет независимо от меня, и моя совесть останется чиста и перед ним, и перед мужем. Вам, мужчинам, этого никогда не понять, вы легче и проще относитесь к жизни.

УВАРОВ. Возможно. Но живые должны жить.

МАТЬ. Разумеется, но ради чего и во имя кого?.. Впрочем, мы начинаем повторяться.

УВАРОВ. Пройдет несколько лет, Андрей станет взрослым, и ему не нужна будет мать. Что вам тогда останется?

МАТЬ. То же, что остается всем матерям на свете. Хотя бы сознание выполненного долга и, простите за выспренность, чистая совесть.

УВАРОВ. Позвольте вам возразить, Евгения Сергеевна. Этого мало для человека, для женщины, наконец. Вы же молодая, красивая…

МАТЬ. Вы считаете, что чистая совесть — это мало?!

УВАРОВ. Одного этого мало. В жизни существует много…

МАТЬ. Для меня — нет. Для меня ничего больше не существует. И очень прошу вас, Кондратий Федорович, давайте раз и навсегда договоримся не возвращаться к этому… И еще об одном прошу: не приходите больше сюда. Не надо. Я благодарна вам за помощь и внимание, но так будет лучше.

УВАРОВ. Кому?

МАТЬ. Всем. Думаю, что и вам.

УВАРОВ. Всем — это всему человечеству и мне в том числе?..

МАТЬ. Не надо иронизировать. У каждого своя жизнь и своя судьба, которую не выбирают.

УВАРОВ. Но вы же делаете выбор?

МАТЬ. Нет, это не выбор. Выбор, когда есть из чего или из кого выбирать. И этот выбор я сделала давно. А если все-таки это выбор, то в пользу сына. Уходите, Кондратий Федорович, прошу вас, уходите. Сейчас вернется Андрей, получится некрасиво.

УВАРОВ. Хорошо, я ухожу, подчиняясь вашей воле. Но обещайте, что вы еще подумаете.

МАТЬ. Не обещаю. И не сердитесь на меня.

Под окно, на снег, упали две тени. Тень Уварова переместилась ближе к матери, он взял ее руку и поднес к губам.

Андрей забарабанил кулаком в окно. Уваров быстро вышел из комнаты. Проходя через двор, он на мгновение замешкался и, взглянув на Андрея, сказал:

— Эх ты, человек — один нос, два уха!

Что-то поразило Андрея в голосе Уварова. В голосе его не было обиды или осуждения. В нем была горечь. Горечь и тоска. Андрей готов был даже бежать следом за Уваровым, чтобы попросить прощения и вернуть его. Но тут во двор вышла Евгения Сергеевна.

— Это ты? — спросила она, вглядываясь в темноту.

— Я. — Андрей вышел на свет.

— Пойдем, сынок. Ужинать пора.

Они молча поужинали и сразу легли спать. Но уснуть долго не могли. Евгения Сергеевна лежала тихо, лишь время от времени глубоко и шумно вздыхала. Андрей же ворочался с боку на бок на своем топчане, шурша соломой, которой был набит тюфяк, и ждал, что мать окликнет его, спросит, почему он не спит, и скажет: «Спокойной ночи, сынок», как это бывало всегда.

Она не окликнула, не пожелала спокойной ночи, а он впервые, кажется, по-настоящему осознал, что отца нет в живых…

XXXI

НЕОЖИДАННО Евгению Сергеевну послали в командировку на отдаленный лагпункт[3]. Ехать она должна была вместе со своим непосредственным начальником майором Силаковым, чтобы провести ревизию.

Она была уверена, что ее командировка — предлог, что кому-то и зачем-то нужно, чтобы она выехала на этот лагпункт. Но кому и зачем?.. Хотела поинтересоваться у Зои Казимировны, которая знает все, что делается в управлении и даже за пределами его, однако не решилась, привыкшая уже никому не задавать лишних вопросов и никому особенно не доверять. В конце концов остановилась на том, что просто хотят проверить ее. Ведь одно дело текущая работа, с которой она справляется без труда, а другое — ревизия. Ну да, она числится по штатному расписанию старшим бухгалтером-ревизором, а настоящих ревизий с выездом на места не проводила. Или, может быть, собираются присвоить ей звание?.. В управлении. работали женщины, у которых были воинские звания, так что ничего нет удивительного, если решили присвоить и ей. Очень похоже на это. У Силакова вот уже полгода нет заместителя. Возможно, ее и прочат на это место, а должность эта офицерская. Начальство можно понять: удобнее и полезнее для дела, если она будет не вольнонаемной, а на службе. Вот и допуск к документам у нее сейчас все же ограниченный. Например, она не имеет права обрабатывать документы с грифом «СС», а это неудобно, потому что такие документы вынужден обрабатывать сам Силаков, а его часто не бывает на месте…

Правда, догадка эта как-то не стыковалась со званием жены «врага народа», зато объясняла многое. К тому же она не высланная и официально не привлекалась по делу мужа. А Силаков едет с нею в качестве проверяющего…

Рассуждения эти, надо сказать, выглядели вполне логично. По крайней мере, не было в них ничего невероятного, невозможного. Евгения Сергеевна знала, что в командировки на лагпункты, как правило, ездят кадровые служащие, а не вольнонаемные, однако все это не успокоило окончательно ее, а может, и растревожило еще больше, ибо никогда и ни за что, ни за какие блага на свете она не согласилась бы надеть военную форму. То есть даже не военную вообще, но именно эту, с голубыми петлицами. Она подумала, не лучше ли тогда отказаться от поездки, пусть увольняют, но почему-то не сделала этого. Может быть, из-за обыкновенного любопытства (в глубине души ей давно хотелось побывать на каком-нибудь лагпункте, посмотреть, что это такое, ведь нельзя исключить, что где-то в таких же условиях находится муж), а может, чтобы не подвести Алферова, поскольку он-то взял ее на работу как бы по знакомству. Если ей предложат потом перейти на службу и она не согласится — это будет естественно, объяснимо хотя бы тем, что она женщина, а если она просто не выполнит распоряжение — подведет человека, который устроил ее на хорошее — это надо признать — место. Двоих сразу подведет, в том числе и уполномоченного Фатеева.

Она договорилась с Валентиной Ивановной, что та присмотрит за Андреем и покормит его (продукты и карточки оставила ей), ему наказала вести себя хорошо и слушаться, прибавив к наказу кучу предостережений, и решила перед дорогой пораньше лечь спать. Дорога предстояла тяжелая: сначала часа три по узкоколейке, а потом Бог знает на чем. Лагпункт находился далеко в тайге.

Однако лечь пораньше не получилось. Неожиданно прибежал с дежурства запыхавшийся Алексей Григорьевич и вызвал Евгению Сергеевну в кухню.

— Человек один заходил, — шепотом сообщил он. — Велел вот передать вам…

— Что, что передать?! — вскрикнула Евгения Сергеевна, хватая Алексея Григорьевича за рукав, и высветилось в памяти давнее: вечер, осторожный стук в окно, комочек бумаги, упавший на пол…

— Чтобы осторожнее были.

— Осторожнее?.. В чем я должна быть осторожнее?.. — Мимолетно вспыхнувшая радость сменилась нехорошим предчувствием, страх охватил Евгению Сергеевну.

— Вообще, — пожимая плечами, сказал Алексей Григорьевич.

— А что за человек?

— Обыкновенный так-то мужчина. Я первый раз его видел. Пришел и говорит: передайте, дескать, вашей жиличке, чтобы осторожнее была. А если, еще сказал, что-нибудь случится, пусть стоит на своем, что никого и ничего не знает, ничего не слыхала и ни с кем никаких дел не имеет…

— Но я действительно ничего такого не знаю, — пробормотала Евгения Сергеевна, лихорадочно пытаясь понять, что бы это могло означать. Скорее всего, какое-то предупреждение, связанное с командировкой. Да, да, конечно!.. Кто-то дает ей понять, чтобы она была осторожна в разговорах с Силаковым?.. Похоже на то. Значит, он едет вместе с нею даже не просто в качестве надзирателя или контролера, но с целью прощупать ее, выведать какие-то мысли или, как они это называют, связи. Выходит, кто-то вспомнил о ней, вспомнил, что она не обычная эвакуированная, а жена «врага народа». — Как выглядел этот человек? — спросила она.