— Очень хорошо, — сказал Брайан Делани. — Значит, миллион долларов уже фактически у вас в кармане.

— Да, — ответила Бренда. — В моих мечтах.

— И еще вам принадлежит часть коттеджа, в котором вы сейчас живете. Вы могли бы продать ее своей сестре.

— Нет, — сказала Бренда. Половина коттеджа — это единственное имущество Бренды. Если в Нью-Йорке у нее ничего не получится, ей придется жить в Нантакете круглый год. Она найдет себе работу ландшафтного дизайнера или продавца в одном из местных магазинов. Ей придется подружиться с другими здешними обитателями, которым не удалось устроить свою жизнь в реальном мире. — Я уж и не знаю, сколько раз я вам говорила, что моя сестра больна. У нее рак. Я не могу сейчас беспокоить ее или ее мужа вопросами недвижимости просто потому, что мне нужны деньги.

— Но вам действительно нужны деньги, — заметил Брайан Делани. — Мы не можем оставить это дело открытым. Земля не перестала вращаться только потому, что на улице лето и вы в Нантакете. Университет потащит нас в суд, где, я вас уверяю, мы проиграем, — вам придется выплатить сумму в три раза больше плюс заплатить мне за подготовку к суду. Я не знаю, что вы сделали этой женщине, Атела, но она в ярости. Она хочет справедливости, сказал мне университетский юрист. Справедливости! — прокричал Брайан Делани. — Вы хотите, чтобы я закончил это дело и согласился на их условия, или нет?

Справедливости нет, подумала Бренда. Есть лишь «вверх и вниз».

— Соглашайтесь, — сказала она.

Началом конца был тот момент, когда Бренда выдала студентам их зачетные работы. Она знала, что студенты сравнивают и обсуждают оценки, однако никак не ожидала, что Уолш тоже будет этим заниматься. Но опять-таки, она никогда и не говорила ему (хотя, должно быть, и следовало): «Никому не рассказывай, какую я тебе поставила оценку». На самом деле Бренда и Уолш вообще не обсуждали его работу или оценку за нее. Это не имело никакой связи с их взаимоотношениями; кто-то другой поставил бы Уолшу то же самое.

В первый день апреля в аудиторию Баррингтона никто не пришел. Половина одиннадцатого, ни единого студента. Бренде это показалось весьма странным, но она наслаждалась тишиной. Она очень устала. Прошлую ночь она провела в доме родителей в Филадельфии; они с Вики ходили в адвокатскую контору своего отца и подписали бумаги, которые сделали их официальными владелицами дома номер одиннадцать по Шелл-стрит. Эллен Линдон уговорила Бренду остаться на ужин (жареная курица и несколько бутылочек вина), чтобы отпраздновать это событие. Бренда опоздала на последний поезд в Нью-Йорк и провела ночь в своей детской кровати. Она проснулась в шесть часов утром, чтобы добраться до станции «Тридцатая улица». Ее жизнь была калейдоскопом поездок на метро, «Метролайнере»[23] и междугородных автобусах.

И, ожидая студентов, Бренда положила голову на стол эпохи королевы Анны. От него пахло лимоном. Она закрыла глаза.

И вдруг резко проснулась! Через минуту, две? Было уже пятнадцать минут двенадцатого, но в классе до сих пор никто не появился. Бренда проверила свой учебный план; до весенних каникул оставалось еще две недели. Но затем она вспомнила, что было первое апреля, День смеха. Студенты ее разыгрывали. Ха, ха. Но где они были?

Бренда прошла по коридору к столу миссис Пенкалдрон и по пути встретила университетских поставщиков продуктов, которые несли подносы с салфетками и тарелками в направлении аудитории Баррингтона.

Миссис Пенкалдрон говорила по телефону. Она увидела Бренду, но посмотрела сквозь нее. Лаборантка говорила что-то о креветках в пасте, на которые у доктора Барретта была аллергия, и, если он их съест, он умрет. Затем миссис Пенкалдрон раздраженно повесила трубку.

— Это просто невозможно! — воскликнула она.

— Что-то случилось? — спросила Бренда.

Миссис Пенкалдрон фальшиво засмеялась. За этот год Бренда успела понять, что миссис Пенкалдрон относилась ко всем профессорам кафедры как к домашним животным, которых она усердно пыталась выдрессировать, но все бесполезно.

— У вас же занятие, — сказала миссис Пенкалдрон. — Что вы здесь делаете?

— В аудитории Баррингтона никого нет, — сказала Бренда. — Правда, сейчас, кажется, там накрывают какой-то ленч.

— Весенний ленч для работников кафедры, — объяснила миссис Пенкалдрон. — Уведомление об этом было отправлено вам еще десять дней назад.

— Правда? — удивилась Бренда. Она почувствовала себя виноватой, поскольку никогда не проверяла свой почтовый ящик.

— Правда. Вместе с заметкой о том, что из-за ленча ваше занятие переносится в аудиторию Парсона, номер 204.

— Да?

— Да, — сказала миссис Пенкалдрон. Она выглядела очень нарядно в весеннем платье с цветочным узором. Может, Бренде тоже стоило принарядиться?

— Я тоже приглашена на ленч?

— А вы член этой кафедры?

Это прозвучало как риторический вопрос, но был ли он риторическим?

Миссис Пенкалдрон вздохнула так, что Бренда почувствовала себя безнадежным случаем.

— Увидимся в час.

Бренда направилась в аудиторию Парсона. За окном был прекрасный весенний день — и университетский двор был похож на одну из картинок с университетского веб-сайта. Там росли трава и нарциссы и студенты ели биг-маки, расположившись на пляжных полотенцах. Бренда спешила в аудиторию, но она была практически уверена, что все ее усилия напрасны. Через двадцать минут после начала лекции ее студенты наверняка ушли, и как она могла их в этом обвинять, когда за окном был такой прекрасный день? Итак, один драгоценный семинар пропал. Бренда молилась о том, чтобы по крайней мере Джон ее дождался. Погода навевала кокетливое настроение. Они с Уолшем могли бы сходить куда-то вечером. Бренда рассказала бы ему о коттедже в Нантакете, половина которого теперь принадлежала ей.

Подойдя к аудитории Парсона, Бренда услышала голоса. Она открыла дверь и увидела свою группу. Студенты увлеченно обсуждали книгу, которую должны были прочитать к сегодняшнему дню. Это был рассказ Ларри Мура «Недвижимость». Все были настолько погружены в обсуждение, что даже не заметили, как она вошла, и Бренда чуть не лопнула от гордости.

После лекции настроение Бренды стало еще лучше — Уолш улыбнулся ей, когда она пригласила его вечером на свидание, а затем — поскольку они были в чужой аудитории на кафедре биологии — они поцеловались.

— Мне нужно бежать, — сказала Бренда. — Меня ждут.

Весенний ленч для представителей кафедры был уже в полном разгаре, когда там появилась Бренда. Аудитория Баррингтона выглядела очень впечатляюще. На столах стояли цветы, многоярусные серебряные подносы с сандвичами из тунца и яиц, редисом с несоленым маслом и пастой без креветок и кубки с настоящим пуншем. У двери столпились аспирантки и ассистенты преподавателей, которые приветствовали Бренду так, как группа подростков приветствовала бы Хилари Дафф. Бренда была восходящей звездой кафедры, но в общении с ассистентами преподавателей старалась быть приятным, обыкновенным, земным человеком. Она сделала Одри комплимент по поводу ее юбки и сказала Мэри-Кейт, что с удовольствием прочитала первую главу ее диссертации. Бренда поболтала с доктором Барреттом, специалистом по русской литературе, который дружил с тетушкой Лив, а затем была вовлечена в разговор с Нэн, секретарем Элизабет Грейв, о прекрасной погоде и о прогнозах на выходные. В другом конце комнаты Бренда увидела миссис Пенкалдрон, Сюзанну Атела и аспиранта по имени Оги Фиск, который был специалистом по Чосеру и приглашал Бренду пообедать уже как минимум три раза. Очень благородным поступком было бы отвести в сторону Оги Фиска и поболтать с ним, мудрым поступком было бы посплетничать с Сюзанной Атела — но Бренда устала и проголодалась. Она взяла себе тарелку и села на один из стульев, стоявших у стены, рядом с крепким мужчиной в сером костюме.