Подниматься мучительно не хочется, ты весь оцепенел от истомы, в голове стоит ядовитый туман, точно с похмелья, но, с другой стороны, непереносимо противно сниться себе рекламной вывеской, которая таращится на рубиновую звезду. Однако же поднимаешься, суешь ноги в шлепанцы и неверным шагом идешь к умывальнику почистить зубы, умыться, причесаться и в конечном итоге прийти в себя.
Заметно свечерело, смотреть на солнце уже не больно, тени сделались длинными и фиолетового цвета, на что ни глянешь, на всем увидишь знак приятной утомленности, и даже птицы, кажется, пересвистываются и порхают исключительно оттого, что еще не вышло время им пересвистываться и порхать. Откуда-то волнующе потягивает дымком, — видимо, это где-то жгут прошлогодние листья, у соседа слева начал было кричать петух, но словно соскучился и замолк.
В эту пору хорошо бывает посидеть за столом между здоровенным тополем и древней яблоней, выпить стаканчик водки с лимонным соком и призадуматься над тем, зачем существует смерть, если твое сознание ориентировано на вечность, отчего цены растут не по дням, а по часам, меж тем как достатков не прибавляется, почему ты не генерал и какого черта твое сознание ориентировано на вечность, если, как ни крути, существует смерть? Однако же водочка исподволь делает свое дело, и думается совсем о другом, а именно: видимо, души точно имеют свойство переселяться из тела в тело, по той простой причине, что от человека всего приходится ожидать, но что до меня, то цепь моих реинкарнаций определенно пресеклась на последнем теле, то есть на мне нынешнем, поскольку моя жизнь — своего рода нирвана и я несомненно живу в раю. Эта мысль мне до того нравится, что я весело оглядываюсь по сторонам и убеждаюсь, что точно живу в раю. Думается: какие же мы все неисправимые идиоты, если никак не поймем, что живем в раю!
Вдруг из-за забора вырастает мой сосед справа, Сергей Ефимович Стрюцкий, и говорит:
— Опять кто-то увел у меня мою любимую канистру и порядочный куль гвоздей. Ну до чего же вороватый у нас народ!
— Чья бы корова мычала, — бурчу я себе под нос и делаю отсутствующее лицо.
Кирилл Ковальджи
Смена светотени
Ковальджи Кирилл Владимирович родился в 1930 году в Южной Бессарабии. Поэт, переводчик, прозаик, критик. Автор многих стихотворных сборников. Живет в Москве.
1 января 2001
Белое утро.
В снежном сугробе бутылка из-под шампанского.
Пустые почтовые ящики,
непочатый,
еще ничем не заполненный век.
Холодок пустоты.
Чистый лист новогоднего снега…
* * *
* * *
Что в сердце прозвучало,
когда вокруг темно?
От Господа — начало.
Гадай: к чему оно?
С небес перо уронит,
как молнию в ночи;
завороженно гонит
вперед себя лучи,
сияет, но при этом
неуловима суть…
Конец обратным светом
преображает путь.
От смены светотени
безжалостен итог.
Уборщики на сцене;
вот Бог, а вот порог,
и сердце забывает
свой собственный секрет.
Зачем конец бывает?
К чему обратный свет?..
* * *
Кто переступил порог смертельный,
не вернется, говоришь, оттуда?
Может быть, в другой сосуд скудельный
перельется влага из сосуда?
Жизнь моя подключена к потокам
вечного космического света, —
трепещу, вибрируя под током
галактического Интернета.
Может быть, покорны общим срокам,
мы избегнем воцаренья мрака:
саваном прикидывался кокон,
выпорхнула бабочка, однако…
* * *
И солнечно, и холодно —
черемуха цветет
в укор тому, кто хлопотно
живет, как серый крот.
Какое небо синее!
А ты седой как лунь.
В черемуховом инее
пронзительный июнь.
* * *
Все не то, не то, не то,
жизнь шагреневая.
Происходит черт-те что —
обесценивание.
Сто рублей уже не сто,
вместо крыши — решето:
у никто в руках ничто, —
где любовь сиреневая?
Мир не храм, а шапито —
обесценивание…
Беспредельный Интернет —
он пованивает,
наводнение газет —
оболванивание.
Наркотический укол —
обезболивание,
сыр и масло, сытый стол —
обезволивание,
Виртуальный вольный секс —
обезлюбливание.
В небоскребах взрывов треск —
обезумливание.
Если мир вопит и врет,
если слов невпроворот
и тотальное грядет
обессмысливание,
лишь поэзия спасет
от инфляции и от
обезжизнивания.
* * *
Опять перестрелки и взрывы,
опять в тупике мудрецы.
История несправедлива —
границы горят, как рубцы.
И, если врачующий раны,
от нас отвернется Христос,
столкнутся народы и страны
и пустят себя под откос…
Борис Екимов
Оставленные хутора
Екимов Борис Петрович (род. в 1938) — прозаик, очеркист, лауреат Государственной премии за 1998 год. Постоянный автор «Нового мира». См. также: 2003, № 5.
Весной, словно перелетную птицу, тянет меня из городского жилья в родное гнездовье, на Дон. Прошлая зима кончилась рано: в середине февраля сошел снег. Чего ждать, в календарь заглядывая: пора — не пора? «Не для меня придет весна, и Дон широко разольется…» — пусть по тюрьмам поют, а мы, слава богу, казаки вольные.
Поехали. Наскучав за зиму по земле и людям, ездил и ездил: Ярки-Рубежные, Бузиновка и, конечно, к Виктору Ивановичу Штепо, в Береславку, близкие Ильевка да Мариновка, а потом — Задонье. Станица Пятиизбянская с просторной округой: хутора Светлый лог да Гремячий лог, Липов лог, Ложки, Кумовский, могучие, а местами глухие, Грушевая да Петипская балки. Станица Голубинская. Старинные казачьи Голубые городки с хуторами и вовсе — край немереный: Большая Голубая да Малая Голубая, Большой Набатов да Малый Набатов.