— Ну ты забрался!
— Зато надежно. Незамеченным не пробраться, а чужой так и вообще не пройдет.
— Я что, теперь свой? — хмыкнул Владимир Александрович.
— Временно.
Утренний собеседник Виноградова был одет так же, как в ресторане, но почему-то органически сочетался с окружающей убогой обстановкой. Очевидно, сменится еще не одно поколение, пока эти «новые русские» превратятся в настоящую элиту не только аксессуарами, но и на генном уровне.
— Излагай! — Последнее, что видел капитан, прежде чем потерял Николая Николаевича из виду, была поравнявшаяся с ним очкастая студентка в пончо и с раскрытым путеводителем. Потом обзор загородил троллейбус — и парочка исчезла в одном из многочисленных дворов Петроградской стороны.
— А что тут скажешь? Как писал мудрец: «Непосредственность — это посредственность, живущая не по средствам».
— К чему бы это?
— К тому, что, может, твой приятель и профессионал экстра-класса, но он настолько зациклился на собственной идее! Устроили старичку театр юного зрителя. Ты все правильно сказал: уязвленное самолюбие, начальство не ценит, власть ушла… очень хочет участвовать в большой политике.
— Вилял?
— Нет, почти сразу же признался, что действует по собственной инициативе. Они, дескать, с Пограничником всю жизнь мечтали, сил нет больше терпеть развал… ну и так далее.
Вспомнив что-то, виноградовский собеседник вдруг рассмеялся:
— Ну, класс! Тот парень, который представителя Центра изображал, умудрился сразу и подписку с него взять, и задание дал: собирать информацию о чекистах, склонных к демократии, и ментах, замешанных в коррупции.
— А насчет…
— Как договаривались. Твоему приятелю строго-настрого указано: самому на связь не выходить, сидеть в глубокой конспирации. О существовании капитана Виноградова забыть напрочь. Понадобится — в час «Икс» найдем! Все материалы по магазинной истории уничтожить.
— Не перестарались?
— Фотографии сделали, запись есть. Можешь послушать.
— Нет. Спасибо. Давай расстанемся «при своих»: вы меня от домогательств этого придурка избавили, я в ваши с Барковым дела не лезу… И все! Закончили знакомство, при встречах ограничиваемся легкими рукопожатиями.
— Зря. Но дело твое, Виноградов! Сейчас не то время: ну сколько ты еще проболтаешься сам по себе, одинокий и гордый? Месяц? Год? Потом все равно придется прибиваться — туда, сюда. Или тонуть…
— Всего доброго. Не кашляй.
— Пока! Надеюсь, сам выберешься?
— Я всегда сам.
* * *
— Ну и живот у тебя!
— Это не живот. Это желудок! Комок нервов, — обиделся Виноградов.
Майор Сычев со вкусом выпустил папиросный дым и отложил газету.
— А чего это ты сегодня такой красивый?
— В гости иду! — Рабочий день закончился, форма уже висела на спинке стула, и Владимир Александрович аккуратно подгонял узел галстука под крахмальный ворот рубашки. Оставалось надеть пиджак.
— К даме? — поинтересовался из соседнего кабинета инспектор Шахтин.
— К другу!
— А вот я тебя как сейчас оставлю на вечер дежурить…
— Добрый вы человек, товарищ майор! Просто беспощадно добрый.
— Да, я такой, — с достоинством подтвердил Сычев, сделав глупую мину, — мне плохо, когда другому хорошо!
С чувством юмора в отделении все было в порядке.
Без своей машины, брошенной в преддверии предстоящей выпивки, добираться до холостяцкого лежбища Андрея Петровича Валентинова пришлось часа два. Да еще в самый пик. Как пошутил однажды начальник виноградовского отделения, в стране с таким общественным транспортом никогда уже не будет революционных катаклизмов: добравшись в урочный час из дому на работу и обратно, граждане настолько исчерпают свою социальную и физическую энергию, что на классовую борьбу сил у них просто не останется.
Оказавшись, наконец, на тихой и чистой остановке где-то между проспектами имени расстрелянных красных маршалов, Владимир Александрович с прискорбием оглядел свой туалет: галстук съехал набок, бежевый ботинок почернел от досады после соприкосновения с огромного размера резиновым сапогом. Пропотевшая рубашка вызывала стойкое отвращение к самому себе.
По счастью, бутылка осталась цела. Подарок не раздавили…
— Извини, припозднился! Поздравляю.
— Володя! Братан! 3-зах-ходи. — Прежде чем принять из рук Виноградова пакет и унести его в комнату, хозяин обернулся через плечо и подтвердил: — Свои! Нор-рмально…
Затем проверил запор:
— Чужие здесь не ходят.
Андрей Валентинов считался достаточно заметной фигурой даже для нашего, богатого целыми каскадами разновеликих звезд времени. Это был не человек, скорее — явление, политический фактор данной в ощущении реальности. Во-первых, он был никакой не Андрей, во-вторых, тем более не Валентинов. И имя, и фамилия были вымышленными и воспринимались чем-то вроде спецодежды: именно под псевдонимом «Андрей Валентинов» на первых полосах самых тиражных газет России выходили все блестящие и сенсационные криминальные репортажи этого питерского журналиста. Имея доступ в святая святых отечественной организованной преступности и слывя почти своим в кабинетах Большого дома, он постоянно балансировал между тюремной камерой и пулей в затылок где-нибудь на солнечной полянке за городом. И от печального конца его берег пока только сверхъестественный талант при всей скандальности газетных и телематериалов ни разу не использовать их в ущерб реальным интересам воюющих сторон: леденящие кровь подробности и одновременно достаточно академичные очерки о буднях мафии позволяли ей расти в собственных глазах, тешили самолюбие рядовых бойцов и бригадиров, повергая в панику широкие массы еще не охваченных рэкетом предпринимателей и нервных старушек. А сотрудники правоохранительных органов, сдерживая даже локальные победы, чувствовали себя истребителями драконов и вышибали из казны деньги, технику, штаты. Что, впрочем, было заслуженным и не лишним.
Безусловно подлинными у короля репортажа были: личная храбрость, владение пером и отчество Петрович, которым его обычно и называли друзья.
— Я вижу, ты уже… того?
— Нор-рмально! Проходи в комнату.
— Народу много?
— Чужие здесь — не ходят! — подняв вверх палец, многозначительно повторил хозяин. — Пр-рошу!
Миновав приоткрытую дверь кухни, Виноградов прошел крохотный коридор и очутился в помещении, служившем хозяину в зависимости от настроения и времени суток гостиной, кабинетом, спальней.
— Здравствуйте!
— Привет, Саныч…
— Здорово!
— Опять опоздал! За рулем?
— А мне это когда-нибудь мешало? — Владимир Александрович, не торопясь, развернул газету и водрузил в центр стола золотисто-соломенную емкость. — Чем богаты…
— Любишь ты, Виноградов, чужеземное пойло!
Бывший командир милицейского спецназа, легендарный Саша Следков, с годами не менялся: та же внешность Винни-Пуха, ленивый взгляд. После ухода из органов он возглавлял охрану мэра, а сейчас фактически контролировал всю охранную и частносыскную деятельность в городе. В разговорах соратников и оперативных сводках соответствующих служб он проходил под титулом Папа.
— У человека вкус есть, не то что мы — водку с пивом, да еще шампанского, — ловко свернув металлическую крышечку, главный советник Папы и вдохновитель всех его славных побед Эдик Минаев поднес бутылку к узкому чувственному носу. — Арома-ат… Сказка!
— Короче! Разливай! — С Эдиком Виноградов общался мало, в основном еще в период их совместной работы по делу о хищениях на «Арарате». Тогда, в середине восьмидесятых, территориальное и транспортное ОБХСС работали на одну следственную группу, молодые опера сразу нашли общий язык, но затем судьба их развела, ограничив знакомство редкими телефонными звонками. — За что уже пили?
— Да считай что за все.
Капитан осторожно уселся на шаткое подобие стула между пропустившим его Михаилом Анатольевичем и крупным спортивного вида мужчиной с короткой стрижкой и колоссальных размеров усами. Эти холеные стреловидные усы придавали ему вид средний между Буденным и фельдмаршалом Гинденбургом периода торжества германского империализма. Лицо казалось знакомым, но на всякий случай Виноградов представился:
