За окном проклюнулся рассвет, ознаменовав свое рождение птичьими трелями. На стол грациозно взлетела тяжелая кошачья туша.

— Сидишь?

— Сижу.

— Может, спать?

— Сам разберусь.

Взгляд случайно зацепился за фотографию Левы, возникшую в левом нижнем углу экрана. «Сейчас на сайте», — подмигнула она фиолетовой надписью. Над довольной физиономией Гирина появилась бегущая строка, которая почему-то называлась администрацией сайта «статус участника». Всего несколько слов из песни их с Левой юности: «Ах, Алиса, как бы нам встретится…»

Алиса?

Алиса!

Вытесненная на время информация ворвалась в сознание с грацией грузового состава. Ну, конечно, Седых говорил об Агаповой. Алисе Агаповой! И это послание Левы адресовано ему — Севке. Выходит, королева школьных дискотек играет важную роль во всей этой истории…

Влад схватился за телефон и набрал номер Пермяковой — наверняка, Ленка знает, как найти Агапову. Часы на нижней панели экрана сообщили, что московское время пять часов тридцать две минуты. Влад приготовился проглотить порцию заслуженных упреков.

Один, два, три, четыре, — отсчитывали гудки глубину утреннего сна. В воображение возникла тонкая женская рука, которая слепо ощупывает поверхность тумбочки рядом с кроватью, чтобы пришлепнуть назойливого жука.

— Влад! Влад! — В тишину квартиры ворвался треск телефонного эфира вперемежку с ужасом, сквозившим в Ленкином голосе, — Помоги…

— Лена, где ты? Что с тобой?

— Кажется, я умерла…

Связь прервалась, оставив растерянного Влада перед погасшим монитором.

Дом спал. Зеленые металлические ворота были наглухо закрыты. Из-за высокого кирпичного забора не доносилось ни звука. Влад уже в десятый раз давил на кнопку домофона, но пока обитатели двухэтажного коттеджа с черепичной крышей и флюгером в виде силуэта таксы с задранным хвостом не подавали признаков жизни.

Может, там и нет никого? Может, Ленку с ее мужчинами украли какие-нибудь беглые зэки? Или рейдеры — вроде, у мужа был небольшой бизнес. Надели мешок на голову и отвезли в заброшенный карьер. Влад попытался вспомнить, есть ли в окрестностях заброшенные карьеры? Не вспомнил. Спросить было не у кого — телефон Пермяковой не уставал жаловаться, что «абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети».

Пришлось признаться себе: вторжение на частную собственность — пока единственный вариант в списке возможных действий. Он тихо выругался и пошел вдоль ограды из красного кирпича, пытаясь оценить ее высоту. Метров через десять ему попалась крепкая рябина, почти вплотную подступавшая к стене. Влад неловко вскарабкался по стволу, поминая недобрым словом тяжелые кулаки охранников Седого, облокотился о кирпич, затем осторожно перенес свое избитое тело на ограду. Поблагодарил судьбу за то, что паранойя хозяев не подсказала им посыпать ее битым стеклом или украсить колючей проволокой, и спрыгнул в голые кусты смородины.

Минут пять Влад лежал на освобожденной от грязного снега земле, прислушиваясь к гулу в голове, вызванному не самой мягкой посадкой. Наконец, когда он почувствовал, что джинсы и куртка уже достаточно намокли, встал в полный рост и решительно зашагал к крыльцу дома.

Аккуратная дорожка, выложенная цветной плиткой, привела его прямо к деревянным ступеням. Влад поднялся по ним, потянул за ручку двери и с облегчением вздохнул, узнав, что ему не придется осваивать профессию взломщика. Дверь была не заперта.

Он не раз удивлялся, сколько может сказать о доме его запах. Самый первый запах, который чувствуешь, едва переступив порог. Одни дома встречают гостя ощущением одиночества: ароматом увядших цветов, пустого холодильника, лежалого постельного белья и необжитых комнат. Другие — наполнены духом старости: запахом немощного тела, сердечных капель, поношенной одежды и старых фотоальбомов.

Этот дом пах счастьем.

Влад не смог бы объяснить, что рождало в нем такую уверенность. Может, густой аромат сосновых досок? Или едва заметный — апельсинов? Он постоял с минуту, наслаждаясь забытой атмосферой домашнего тепла, и шагнул в сумрачную глубину холла.

При ближайшем рассмотрении Ленкин дом не производил впечатления неуемной роскоши. Скорее — достатка чуть выше среднего. Что-то подсказывало: темный пол из нарочито грубо оструганных досок, стены, оклеенные фактурными обоями и выкрашенные в фисташковый цвет, икебаны из сухих цветов в огромных глиняных кувшинах — все это Пермяковы сделали своими руками. Хотя, нет, Пермякова — девичья фамилия Ленки, а сейчас она… Влад попытался вспомнить и не смог. Никогда не интересовался.

Из небольшого холла на второй этаж поднималась деревянная лестница, и вели куда-то три двери. Выбор пал на ту, что находилась справа, ближе других. За ней оказался коридор, залитый розовым светом утреннего солнца, который проникал через два огромных окна. Влад шагнул в него и замер, застигнутый низким утробным звуком.

Это звук он уже слышал несколько лет назад на фестивале музыкальных инструментов народов мира — его издавала толстая австралийская дудка. Голос иноземной флейты доносился из-за узкой двери в самом конце коридора. Влад толкнул ее и оказался перед круто уходящей вниз лестницей.

Звук повторился, обернувшись руладой от самых низких нот до пронзительного дисканта. Его источник обнаружился на крошечной площадке в конце лестницы. Там, перед еще одной дверью, лежала каштановая такса. Влад прекрасно видел ее филейную часть, распластавшуюся цыпленком Табака на сером коворолине. Упругий хвост метрономом мотался из стороны в сторону. Короткая лапа беспомощно скребла дверь не в силах дотянуться до щеколды. Что-то за дверью не давало собаке покоя.

Внезапно Влада охватил тошнотворный ужас. А вдруг там, в подвале, он увидит нечто страшное, вроде растерзанных трупов всех членов семьи? Подобный страх он испытывал однажды в детстве, когда вместе с младшей сестрой строил «африканскую хижину» в яблоневом саду их двоюродной бабушки, возле соседской пасеки. Неожиданно утреннюю тишину разорвал полный боли девчачий вопль. Катька неслась к нему через поляну, плотно зажав ладошкой правый глаз. Несколько мгновений испуганному Владу казалось, что сейчас он увидит на загорелом личике в бордовых точках, оставленных ночными комарами, кровавое месиво с вытекающим глазным яблоком. Сдерживая дрожь, он оторвал ручонку сестры от лица и едва не потерял сознание от нахлынувшего облегчения. Причиной крика стал укус пчелы — ее жало все еще висело на верхнем, уже порядком набухшем, веке. Ерунда по сравнению с тем, что нарисовало мальчишеское воображение.

Такса повернула к Владу острый профиль, скосила на него рыжий глаз и снова исполнила партию австралийской дудки, полную раздражения, вызванного нерешительностью человека. Пришлось спуститься, повернуть щеколду и толкнуть дверь в прохладную темноту…

Щелкнул выключатель. Под потолком вспыхнула неприлично голая лампочка, осветив небольшую комнату, забитую всякой всячиной. На стеллажах с правой стороны поблескивали запыленными боками банки с соленьями: пупырчатыми огурцами, оранжевыми помидорами, круглыми грибочками и зимними салатами, вызвавшими у Влада, не смотря на обстоятельства, бурное выделение желудочного сока. Эта часть кладовки, судя по всему, была Ленкиной вотчиной.

Левая половина принадлежала мужчинам. Здесь, на точно таких же стеллажах, лежали инструменты, куски дерева, обрубки труб, стояли жестяные банки и металлические ящики, о назначении которых можно было только догадываться. Внизу, рядком, дремали четыре велосипеда. Один, с низкой рамой, белый в кокетливую ромашку, наверняка, возил на себе мать семейства.

Трупов не наблюдалось.

Зато на полу, в центре кладовой, занимая почти все свободное пространство, стоял длинный, сколоченный из корявых досок, прямоугольный ящик. По размерам и форме он больше всего напоминал гроб.

Такса проковыляла к ящику, уткнулась дерматиновым носом в щель между досками и жалобно заскулила. То, что тревожило собаку, находилось, по-видимому, внутри грубого подобия последнего пристанища человеческих останков. Влад подошел ближе, положил руку на шершавую поверхность и тут же отдернул ее. Доски задрожали под глухими ударами. Ящик заходил ходуном. Кто-то очень хотел выбраться из него наружу.