«Извини, сегодня коммутатор плохо работает», – сказала она. «Но я двадцать минут прождал!»
«А, я не думаю о времени. Я думаю о ПОДРОБНОСТЯХ! – проорала она. – Я думаю об уборке, которую мне надо сделать! Когда я закончу вычищать ящик с канцелярскими принадлежностями, когда пропылесошу все простые белые блокнотики и конверты авиапочты, выну их все, положу их все обратно, у меня еще остается нижний ящик, ящик с фотографиями. В этом ящике много конвертов с надписью „Разное". Одна из тех вещей, которую я всю жизнь пытаюсь побороть, – это слово „разное". Оно должно исчезнуть. Потому что нет такой вещи „разное". И я решаю вынуть все из „Разного" и положить в другую папку. Я вынимаю такие вещи, как расписки и конверты, в которых мне отослали обратно фотографии, посланные мной уже умершим людям, а также фотографии из книг и все такое. И я говорю: „Действительно ли мне нужны все эти расписки?" Я открываю пакеты и смотрю. Ну я не буду сохранять все расписки, сохраню только важные. Остальные я выкину. Я избавлюсь от восьмой части дюйма, если выброшу что-нибудь вроде Ли Толлберг. Какого черта, кто такой Ли Толлберг? Роттен Рита? Ну, может быть, Роттен Риту стоит оставить. Питер Хагалл… ну, может быть, я оставлю расписки. Может, я выпущу книгу расписок. Я буду держать их в этом же конверте, так и издам их. „Расписки в конверте". Теперь мне нужно посмотреть папку с гарантиями. Ведь не надо сохранять гарантии, которые превышают девяностодневный гарантийный срок. Я просматриваю конверт и избавляюсь от целого дюйма, когда выкидываю гарантии 1965 года, ты знаешь, на магнитофоны и кинокамеры, я как-то отправила по почте гарантийный талон и сохранила купон, но они послали мне через год напечатанную на компьютере открытку, где говорилось: „Если вам нужны услуги по любой из этих деталей, уплатите $17,00". Потом, конечно, у меня хранятся расписки по налогам за три года и за каждый месяц – я храню их очень аккуратно, они в деловых конвертах – они не очень хорошо помещаются, но все за 1973 год я храню в картонной папке, на которой написано „Квитанции". Потом ксероксы того, что я храню, и раз у меня была причина когда-то эти бумаги отксерить, то сейчас мне их просматривать не нужно. Потом „Идеи". Ну конверт для идей пустой, но мне ведь могут прийти идеи, так что я сохраняю конверт. „Счета к оплате". Ну вообще-то эту папку не следует хранить в ящике, и если я хочу быть хорошей хозяйкой, мне надо бы вынуть эти счета, которые, возможно, придется оплатить и держать их на виду. „Адвокат". Ну все письма от адвоката датированы, и я держу их в порядке, так что последнее лежит наверху. Эту папку я оставляю. „Письма, которые надо написать". Это еще одна глупая папка, потому что там только одно письмо, Хейнеру Фридриху и Джону Джорно, чтобы они мне что-то вернули, и я знаю, что никогда не отправлю его, поэтому я собираюсь его выбросить и таким образом избавиться от еще одной восьмой дюйма. Теперь „Копии писем". Это хорошая папка – смешные письма, которые я написала. „Возможности кинофильмов". Это тоже хорошая папка. Я еще ничего не придумала, но все время думаю. Мой конверт „Бухгалтерия" я сохраняю. Даже добавляю к нему материалы каждый раз, когда я вижу такую статью, как в журнале „Нью-Йорк Мэгазин" о том, как рассчитать свой капитал. Я вырезала ее и положила в папку для бухгалтера – „Возможные скидки" – списание со счетов министерства внутренних дел – чтобы знать мои возможности на следующий год. „Нарко-юрист". Это сценарий. Сценарии сохранять незачем. „Школьная пьеса". Это оригинальный киносценарий, написан от руки. А здесь у меня несколько иностранных монет. Наверное, сохранить мне стоит только копейки, английских денег здесь немного, здесь только русские деньги, так что их я сохраню. Вот теперь этот ящик чистый. Теперь мне надо достать салфетку „Хэнди-Вайпс" и протереть стол средством „Эндаст", хорошо вытирая все углы. Теперь мне надо вытащить из корзины, которая под раковиной в ванной комнате, самое ужасное на свете моющее средство. Оно называется „Ноксон". Это самое-самое вонючее средство из всех. Но мне надо начистить металлические детали письменного стола. Ручки ящиков. Я разрываю наволочку, потому что моя тряпка для этого не годится. Мне надо вычистить „Ноксоном" все уголки. Шесть металлических деталей на письменном столе и дверные ручки. Когда все высыхает, я наношу „Ноксон", а потом полирую еще одной тряпкой, чтобы все блестело. А потом еще с неделю, если я хочу, чтобы все осталось красивым и блестящим, я надеваю белые хлопковые перчатки каждый раз, когда открываю письменный стол. Затем я понимаю, что мне надо еще разобрать ящик бюро. И еще я вспоминаю, что забыла о серебряном стаканчике, в котором держу карандаши. Я вполне могу отполировать заодно все серебро. Я достаю мою единственную серебряную ложку – которую украла у мамы – и маленькую серебряную кофейную ложку, которой пользуюсь, когда у меня есть настроение, и серебряный стаканчик, и серебряную цепочку для ключей, иду в ванную и достаю полировку для серебра „Горхем" и надеваю мои желтые резиновые перчатки с подкладкой. С подкладкой, чтобы они не прилипали к пальцам. Но прежде я пудрю руки детской присыпкой „Джонсон и Джонсон" – полировка для серебра и „Ноксон" очень вредны для рук, они их сушат. Это очень странное ощущение, как будто пересохло во рту. Потом я чищу серебро маленькой тряпочкой, ополаскиваю его в теплой мыльной воде, затем полирую. Но мне не нужна еще одна грязная тряпка, поэтому я обычно полирую его туалетной бумагой. На письменном столе еще есть ваза, которую мне надо почистить; я кладу ее в мыльную воду и потом заталкиваю туалетную бумагу в горлышко, до самого дна. И после этого мне остается разобрать верхний ящик». «Ты уже разобрала верхний ящик», – заметил я с полным ртом джема.
«Это был верхний ящик письменного стола, – прорычала Б. – Мне еще остается верхний ящик бюро. А потом мне надо будет начать пылесосить, ведь если бы я пропылесосила сначала, вся пыль бы разлетелась обратно. Как бы там ни было, я разбираю верхний ящик. Я вынимаю его. Сколько бы я его ни чистила, он всегда в беспорядке. Я могу сохранить его в чистоте ровно час после того, как в нем разберусь. Мне приходится смириться с тем, что это бесконечно. Верхний ящик всегда будет в беспорядке, и мне всегда придется его пылесосить. То есть если утром я заказываю кофе и сыплю в чашку сахар из пакетика, несколько крупинок упадут на стол или на пол. Может быть, я не почувствую эту крупинку, но я знаю, что она здесь. Я могу не увидеть ее, но я знаю, что здесь грязь. К тому же часть ковра немного потерлась, знаешь, там где узор, просвечивает основа, и цвета не осталось. Я роюсь в моих фломастерах „Мэджик Маркерс", пока не найду подходящий цвет. Я пробую его на листе белой бумаге, потом очень осторожно пытаюсь закрасить серую линию, на которой не осталось ворса, чтобы цвет подходил к ковру. Теперь грязными выглядят мои очки. Я вынимаю их из ящика и кладу на кусок газеты. На полотенце, на кровать. Я не отваживаюсь положить газету на покрывало, которое принесли вчера из чистки. Ну посмотрим. Глазные капли. Здесь пять пузырьков глазных капель: „Коллириум", „Визин", „Мурин №2", „Французские Голубые" – сами-то пузырьки не грязные, а вот их крышки запылились. Их надо обрызгать „Фантастиком". И протереть. Я и их кладу на полотенце. Еще баночка вазелинового крема для интенсивного ухода за кожей. Она-то не грязная, но на крышке есть крошки молотого кофе, несколько кристалликов соли, волосок, какие-то волокна… если посмотреть через увеличительное стекло, возможно, я увижу, что когда-то на нее упала капля супа. И ее тоже надо протереть „Фантастиком". Я вынимаю все из верхнего ящика и кладу на полотенце. Потом я беру пылесос с щеткой-насадкой и чищу, пылесошу все пустые места и перегородки. Потом я иду в ванную и осматриваю раковину – действительно ли она чистая. Я беру чистящее средство для раковин „Лизол". Не освежитель воздуха „Лизол"-спрей и не „Лизол" для чистки унитазов. Именно „Лизол" для раковин и ванны. Это аэрозоль; я опрыскиваю раковину и сливное отверстие. На мне мои резиновые перчатки. Потом я мою мои щетки и гребенки, чтобы они были стерильными. Я кладу мои пять гребенок и щетку „Мейсон Пирсон", но сначала заглядываю в карман жакета, нет ли гребенки там, и в шкафчик тоже – и потом кладу их в дезинфицирующую жидкость „Айвори". Оставляю их отмокать минут пять-десять и после этого беру ручную щетку или щеточку для ногтей – те, что мне нравятся, продаются в магазине скобяных изделий и стоят тридцать пять или тридцать семь центов, там же теперь можно купить щетки с белой щетиной, я думаю, это красивее смотрится в ванной, чем натуральная щетина. Белая щетина выглядит приятно и опрятно. В мыльной воде я провожу щеткой по каждой гребенке вверх и вниз, по одному разу с каждой стороны. Потом спускаю мыльную воду из раковины, иду к ванне и споласкиваю каждую гребенку под краном. Потом кладу все гребенки и щетку на белое полотенце и заворачиваю их. Потом выкладываю на подоконник на пятнадцать минут, чтобы они высохли, но оставляю их завернутыми, чтобы они не запачкались от сажи. Итак, гребенки чистые. Остается пластмассовая коробка, в которой я храню маникюрные принадлежности, пинцеты, щипчики – пока я убираюсь, я все время помню, что мне нужно не только вычистить все и положить на место – надо и ВЫБРОСИТЬ ненужные вещи. И если у меня десять пар пинцетов, почему не достать поскорее зеркало и не вырвать несколько волосков, чтобы посмотреть, исправен ли пинцет. После того как я это сделаю, я разглядываю пинцет, нет ли там засохшего меда или чего-нибудь такого. Если пинцет чистый и им можно пользоваться, я кладу его в футлярчик. Если пинцет не исправен, я достаю из письменного стола конверт – белый конверт, закладываю в пищущую машинку и печатаю: „Пинцет – в починку". Потом я беру щипчики – обычно они в хорошем состоянии, потому что я храню их в специальных ящичках. Ящички выглядят грязными и пыльными, потому что у них крышка из прозрачной пластмассы. Но они не грязные снаружи, потому что все щипчики лежали в пластмассовых коробках внутри бюро; грязной и тусклой кажется внутренняя сторона пластмассы. И мне приходится взять тряпку, отрезать кусочек, нанести на него немного „Фантастика" и протереть ящичек изнутри, чтобы пластмасса стала прозрачной, как стекло. Понимаешь? Потом я кладу щипчики обратно. И высыпаю все остальное, отбеливатель для ногтей и еще деревянные палочки для ногтей. Если я вижу, что они грязные или затупились, то выбрасываю прямо в мусорную корзину и вношу в другой список. Вставляю лист бумаги в пишущую машинку и печатаю: „Надо купить". Подчеркиваю и печатаю: „Пилочки для ногтей". Так это называется. Потом просматриваю карандаши для бровей и…»
