Темнота бесшумно поглощает каждый мой выдох, затягивает, точно в водоворот. А дыхание мое слишком частое, хотя и не такое частое, как у Кима когда-то. Кровь стучит в голове, и в такие моменты я чувствую особенно сильно. И не только других, не только то, что вокруг меня, — чувствую себя. Чувствую, в каком бешеном ритме работает сердце, почти могу вычислить скорость сбегающих, ускользающих мыслей. Ладони потеют, но ту, что зажата в крепкой ладони Джо, — пробивают переменные электрические заряды, выходящие потом через кончики пальцев.

Мне хочется замедлить шаг, хочется остановиться, встать и медленно, размеренно проникаться этой темнотой, так похожей на ту, в которой я находилась еще совсем недавно 24 часа в сутки. Мне вообще хочется никуда не спешить и все делать медленно.

Но не выходит. Потому что никогда и ничто не выходит именно так, как хочется мне.

Мы останавливаемся перед одной из дверей на последнем этаже. Дверь как дверь — везде такие. Правильные черты, темная обивка, поблескивающая в темноте ручка. Дверь как дверь, если бы эта дверь не походила на дуршлаг для макарон. Странные, крохотные, бесконечные дырочки по всему периметру. Сначала кажется, что так и должно быть, но…

Джо толкает дверь, и она открывается, не выказав ровным счетом никакого сопротивления, даже скрипа. В этот момент он впервые отпускает мою руку, и я оказываюсь снова одна, уязвимая и беззащитная. Кесси, про которую он думает, что она сама со всем справится.

В любой момент ожидая нападения, я неосознанно что есть силы напрягаю мышцы и мысленно все еще продолжаю вспоминать, куда же я засунула шприц с ядовитой жидкостью. Затем вспоминаю — Джо выбил его из моих рук там, на первом этаже дома с синими окнами.

Все это происходит в течение нескольких секунд — открывание двери, мои мысли насчет яда, резкий свет, моментально ударяющий в глаза и на мгновение лишающий всякой ориентации. Время стремительно ускоряет свой бег, и теперь счет уже идет даже не на минуты — на доли и доли долей одной-единственной секунды.

Каким-то мистическим образом в голове не остается никаких рациональных мыслей, и адреналин мощными выплесками заливает все мое тело. И я понимаю, что мне совершенно не хочется знать, что именно прячется за этой дверью, уже не в темноте — на свету. Но, по сути, какая разница? Монстры-то одни и те же.

В коридоре светло, тихо, неубрано и пахнет кошачьей мочой. А еще — только потом замечаю — здесь нет ни единого стекла. Даже зеркала нет.

Я задираю голову вверх и вижу большую тощую кошку с торчащими во все стороны ребрами, прячущуюся на шкафу и озлобленно наблюдающую за внезапными гостями. По напряженному телу зверя я понимаю, что он готов броситься на меня в любой момент. На меня — не на Джо — потому, что кошка смотрит своими зелеными округлившимися глазами именно на меня. Облизывается. Но я слишком крупная дичь для тебя, киса.

Джо дергает меня за рукав. Я поворачиваюсь к нему, и он прижимает указательный палец к моим губам. Я ухмыляюсь — не дура, понимаю.

Из одной из комнат доносится странное разномастное шипение. Телевизор.

Но в самой комнате никого нет. Ни дьяволицы с малиновыми волосами, ни ее двинутого муженька. Как будто они испарились, или, на худой конец, их засосал телевизор.

Во всей квартире такой же бардак, как и в прихожей. На кухне, как я уже успела догадаться, — ни единой стеклянной тарелки. Только на подносе одиноко стоят два перевернутых бумажных стаканчика.

Они боятся стекол. Тоже не верят в них, как и я, но наверняка боятся.

Когда я выхожу обратно на лестницу, Джо сидит на ступеньке лестничного пролета и задумчиво курит. Снова не смотрит в мою сторону.

Я сажусь рядом и начинаю наблюдать, как вспыхивает конец сигареты, когда он втягивает дым. Наверное, мой изучающий взор слишком настойчивый, потому что он бросает в мою сторону непродолжительный взгляд и усмехается. Он уже не спрашивает меня, хочу ли я закурить, — знает, каков будет мой ответ. Ему просто уже надоело брать меня "на слабо".

— Как ты думаешь, где они? — шепчу не ему, а, скорее, в темноту.

— Не знаю, — пожимает плечами.

Затем после небольшой паузы Джо спрашивает. Задает свой самый неожиданный вопрос, открывает припасенный запазухой ящик Пандоры:

— А что ты чувствуешь, Кесси? Сейчас, что ты чувствуешь?

— Раньше тебя это не интересовало.

— Ну, так что?

— Сигаретный дым. Смрадный запах из приоткрытой двери. Кошачий страх, голод. Чувствую храп этажом ниже. Слышу, как приоткрывается холодильник еще в одной квартире. Как копошится около мусоропровода маленький таракан. Как кто-то спускает воду в туалете. Чувствую, что ты сейчас думаешь о чем-то, прикидываешь, каков будет следующий шаг. Мой, этих ненормальных. Стараешься все продумывать, но потом оказывается, что это бесполезно.

— И ты все это чувствуешь?

— Одновременно, — киваю и тоже пытаюсь ухмыльнуться, скопировать его непревзойденную манеру. Но не выходит. Мне кажется, не выходит.

Где-то между вдохом и выдохом я прижимаюсь своими холодными губами к его — теплым, а он как будто именно этого от меня и ожидал. Сигаретный дым — новое, странное ощущение — попадает мне в легкие и остается там, кажется, навсегда.

…

Растянувшееся на несколько тысячелетий ожидание. У меня такое ощущение, что мы сидим вот так уже целую вечность. Джо, выкуривающий неопределенную по счету сигарету, и я, положившая голову ему на плечо и прикрывшая глаза в легкой полудреме.

Я не знаю, кого или чего мы ждем. Но Джо знает, и я пытаюсь на этот раз довериться ему.

Стараюсь ни о чем не думать, просто выкинуть все из головы и не чувствовать хотя бы в эти тридцать секунд. Но я в них не уверена, даже в эти секунды, и в голову снова лезет всякая муть.

Я представляю, что я — снова та слепая Кесси с обостренным чувством восприятия этого стухшего мира. Воображаю, что и сейчас я ничего не вижу. Так проще. Я не хочу зависеть от того, что вырисовывает моя фантазия, потому что все, что я вижу, — не более чем мое больное воображение. Я покрепче зажмуриваю глаза, сжимаю их так, что становится даже больно, а затем резко открываю. Темнота.

Но где-то в этой темноте, совсем рядом, вспыхивает и гаснет одинокая сигарета в чьих-то умелых пальцах. И сказка лопается, разлетается на тысячи маленьких кусочков; крохотных осколков.

И я — это снова я. Всего лишь Кесси, которая чувствует слишком много.

Кесси, потерявшая Кима в терминале одного из детройтских аэропортов.

Внезапно я слышу легкое шебуршание, где-то позади, там, в районе чердака. Шаги усиливаются. Две пары едва плетущихся ног. Сразу представляются потрепанные домашние тапочки и маленькие, тяжелые шаги старой бестии с малиновыми волосами и ее ручной собачонки. В суде она выглядела вполне адекватной, но я вспоминаю слова мистера Айрона: "Они могут быть нормальными, если захотят".