Где позади меня воют собаки. Протяжно, жалобно. Точно пытаются посочувствовать мне, типа сказать: "Подумаешь, Кесси. Вот фигня. С тобой ведь еще и не такое бывало, ведь правда?" И правда, как я могла забыть?

Но только такая неудачница как я может самовольно отправиться на встречу с совершенно незнакомым ей злобным и кровожадным маньяком и вот так вот сесть в лужу.

"Даже сдохнуть нормально не дадут", — ворчливо думаю я и делаю большой глоток горькой жидкости из холодной бутылки.

Мне категорически не нравится, но я уперто продолжаю пить, пытаясь этим что-то доказать себе, доказать Киму. Он меня сейчас не видит, но для меня это имеет небольшое значение: всегда можно представить, что он рядом.

Такое ощущение, что омерзительное пойло уже течет мимо рта — просто по подбородку, стремительно капая на мой ну просто замечательный синий жакет с мысленно оторванными пуговицами.

И тут кто-то выхватывает у меня бутылку из рук. Движение резкое, стремительное, но я не могу почувствовать в нем мужскую силу.

— Эй, Шон! — возникаю я. — Отдай!

Кто-то осторожно опускает бутыль на холодные ступени — достаточно далеко от меня, хотя я и прекрасно слышу, куда именно, — и садится рядом со мной. Тело теплое, незнакомое.

Но незнакомое до того момента, пока мой собеседник не открывает рот.

— Тебе не следует так делать, Кесс, — заверяет меня ТупицаДженнифер (именно так, в одно слово).

— Только тебя забыла спросить, — огрызаюсь я и громко икаю. — В конце концов, от пива не пьянеют.

— Пьянеют от отчаяния, от боли, от безысходности, от злости, от зависти — от чего хочешь можно опьянеть, — возражает моя собеседница.

Я поворачиваюсь в ту сторону, где — предположительно — должна находиться очаровательная мордашка Дженнифер.

— Слушай, Джен, что ты со мной как с ребенком разговариваешь? — Мне кажется, я вкладываю в вопрос больше сожаления и откровения, нежели планируемой язвительности.

— Прости. Просто я привыкла. — Джен негромко хихикает. — Понимаешь, я детский психолог.

Наверное, это и есть тот момент, когда я начинаю относиться к этой слегка помешанной девушке немного по-другому. Весь мой разум тут же точно делится на две половины, одна из которых хочет засмеяться вместе с девушкой, а вторая — врезать ей прямо в челюсть, чтобы не зазнавалась.

— Хорошо, — я пытаюсь расслабиться и пойти на попятную. — Тогда расскажи мне лучше, как давно вы знакомы с Кимом.

— А он, что, обо мне совсем не рассказывал?

— Только в очень общих чертах, — вру я и посылаю своей новой знакомой самую наидоброжелательнейшую улыбку из всего своего небольшого запаса эмоций.

Джен не колеблется. Она думает, мне интересно слушать, что она говорит про Кима. Мне и вправду интересно, если не брать в расчет некоторые обстоятельства.

— С чего бы начать? — мечтательно закатывает глаза Джен. Я не вижу — по ее голосу я чувствую, что она это делает. — Мы познакомились пять лет назад здесь, в Нью-Йорке. Я была к нему равнодушна — знаешь, я, по секрету, до сих пор больше люблю блондинов. Но он всегда чувствовал что-то большее, чем просто дружбу…

Джесс самозабвенно мелет всякую чепуху, и мне кажется, что она рассказывает мне совсем не про того Кима, которого я знаю. Про какого-то другого Кима с каштановыми волосами и темно-синими глазами ("как у меня, только не такими мутными", — заканчиваю я про себя).

И что самое странное — мне даже нравится Джен, нравится слушать, как она рассказывает про то, какое у них с Кимом было первое свидание, первый поцелуй и даже про то, какой у них был "первый раз" рассказывает. Доверяет мне все свои тайны.

— Он давно тебе звонил? — я прерываю ее рассказ как раз на том месте, где Ким признается Джен в любви. Я не верю в это. В Кима-по-уши-влюбленного-в-Дженн. Не верю в то, что вот такая пустоголовая барби, омерзительно растягивающая слова, может именоваться никак иначе как "невеста Кима".

— Вчера, — пожимает плечами Джен (знаю, что пожимает). И говорит она это таким равнодушным тоном, точно для нее реально существующий Ким, ее "официальный жених", не имеет никакого значения — важен только тот романтичный Ким из ее воспоминаний.

— И как он? — спрашиваю. Стараюсь не выдавать сжигающего меня любопытства.

— Говорит, что нормально. Только… — внезапно Джен замолкает и делает шумный глоток. Вот дрянь — пьет мое пиво! — … просил приглядывать за тобой.

Последние свои слова она говорит очень тихо, почти шепотом, слишком серьезно, чтобы я не почувствовала неприятное головокружение.

Сказывается выпитый впервые алкоголь.

…

Когда я возвращаюсь, его уже нет. Не знаю, как он вышел из дома мимо меня, но так, что я его не заметила, но в одном Шон был уверен точно: я непременно вернусь.

В это мгновение думаю о том, что они с Кимом, возможно, и не так похожи, как мне кажется. Ким — он все продумывает до мелочей, сто раз все проверит и ничего не будет делать, если не будет на сто процентов уверен в результате. А Шон и так уверен, что все получится само собой. Он не запирает двери, не пытается меня насильно остановить, не отбирает у меня пиво (а вот Ким всенепременно бы отнял), а все потому, что он просто уверен, что я вернусь, что я не стану допиваться до состояния свиньи и что я, что бы ни говорила, все равно буду делать так, как он говорит.

Похоже на то, как люди манипулируют сознанием друг друга. И, кажется, Шон уже залез мне в мозги.

Я знаю, что уже начинает светать, но мне все равно решительно не хочется спать. Вероятно, мне уже просто начинает не хватать этих маленьких граненых таблеточек с громким названием "успокоительное". Вполне возможно, что на самом деле это никакое не успокоительное, но разве меня волнуют такие мелочи?

От безделья я начинаю обходить по периметру "крошечную" квартирку Шона и трогать все попадающиеся под руку предметы. Некоторые вещи я с легкостью узнаю — начищенные ботинки, выключатель от плоской потолочной люстры (Шон сказал), висящая на стене рамка с какой-то малозначащей картинкой. Я двигаюсь дальше, но понимаю, что должна вернуться.

"Картинка" вынимается из рамки с трудом. И это даже не картинка — это фотография.

У нее обтрепанные края — это значит, что кто-то с завидной регулярностью вынимает ее из рамки, — и еще она матово-гладкая. И мне доставляет удовольствие бездумно поглаживать ничего не значащий для меня снимок.

Мне не кажется — я чувствую — от карточки веет теплом и Кимом. Я подношу фотография к лицу и начинаю глубоко вдыхать сладкую пыль, так глубоко, что она сразу же въедается мне в легкие. Я не знаю, кто изображен на снимке — только знаю, что Ким брал его в руки много раз. Слишком много раз.