Я хотела помочь ему, ринуться вниз, с обрыва в самое поле битвы, но к своему ужасу осознала, что, как и тогда на холме, проход был отрезан невидимой стеной. Эльфы сами заперли себя в этом вакууме, и теперь они всего лишь дожидаются того момента, когда окончательно истребят друг друга.

Но я не хотела, чтобы они умирали. Я кричала, колотила руками в невидимую стенку, но все это было в пустоту. Они меня даже не видели — что уже говорить о том, чтобы услышать меня. Вскоре от долгого протяжного крика у меня сел голос. Но, черт возьми, это же был всего лишь сон? Правда?

Я очнулась, почувствовав прикосновение к моему лбу чего-то прохладного. Резко распахнув глаза, я увидела перед собой мир, из которого ушла. Я лежала в кровати, крепко сжимая вспотевшие ладони, а сверху по покрывалу метался обеспокоенный ягненок, жалобно блея. И мне показалось, что он оплакивал тех, кто сейчас погибал там, в гроте… Что за чушь? Не было никакого грота, никаких эльфов. Ничего не было… Ничего!

На краю кровати сидел дядя Рей. Серьезно поджав губы, он держал на моем лбу холодную марлевую повязку. Рука снова болела. Черт.

— Ты кричала, Джинджер, — сказал дядя, но голос его дрогнул, когда он произносил мое имя. Это было не обвинение — просто констатация фактов. Дескать ты кричала. Ты постоянно кричишь.

— Психи… атр. Я схожу к мистеру Брауну, — хриплым голосом попыталась успокоить я дядю, но он, казалось, не поверил моим словам.

— Дело не в мистере Брауне, а в тебе. Что с тобой случилось, Джинджер? Ты так изменилась за последнее время. Где та маленькая девочка, которая лазила по деревьям и пальцами ног сбрасывала переспелые груши в корзинку?

Вопрос дяди остался без ответа, потому что я сама не могла понять, в чем было дело. Я изменилась, он был прав, но как вернуть все на прежние места? Как забыть все: холм, эльфов, реки черной и белой крови, которые, точно море, затопляли грот, унося за собой бездыханные тела? Как избавиться от всего этого? Умереть?

"Тебе захочется умереть, но смерть не придет к тебе так быстро…"

Это был тупик. Лабиринт без выхода. Лабиринт, где меня поджидал огромный жаждущий моей крови минотавр. Я хотела найти решение для ситуации, где решения не было.

Я должна вернуться домой.

Эта мысль ударила, как гром посреди ясного неба. Я должна была додуматься до этого раньше. Но убежать от проблемы вовсе не означало ее решить. Тем не менее, это было самым правильным решением за последнюю неделю. Это же так просто — уехать из Мак-Марри и никогда больше сюда не возвращаться.

— Я могу позвонить… папе? — выдохнула я, и дядя, кинув в мою сторону недоверчивый взгляд, кивнул.

— Подумай, о чем я говорил тебе. — Дядя вышел из комнаты.

Меня все еще немного трясло после пережитого кошмара, но я прижала к себе ягненка и почувствовала исходившие от него волны спокойствия. Вскоре мне стало лучше и, шмыгнув носом, я набрала на телефоне номер отца. Странно, но трубку никто не брал. Я подумала, что, возможно, папа забыл телефон дома, но вскоре я услышала на другом конце провода тяжелое дыхание.

Ллевелин Макэндорс, кто бы сомневался.

— Солнышко, как ты там? Мы по тебе так скучаем, — защебетала мачеха.

Я скривила лицо, радуясь, что еще не изобрели телефоны с экраном. Ллевелин тогда бы увидела, как меня тошнит от ее словечек.

— Мне нужно поговорить с папой.

— Папы сейчас нет дома, солнышко, он уехал в Перт на три дня, а телефон, глупышка, оставил, — с сожалением произнесла Ллевелин. Я едва сдерживала себя, чтобы не съязвить ей что-нибудь в ответ. Хотя даже если я и скажу ей что-нибудь дерзкое, боюсь, она все равно ничегошеньки не поймет.

Ллевелин была недалекой женщиной. Из разряда тех, у кого цвет волос совпадал с количеством серого вещества. А после того, как она покрасилась еще на тон светлее, поглупела окончательно. Весь ее маленький мирок вертелся только вокруг глянцевых журналов и ресторанов с вегетарианской кухней. Ну хорошо, ей еще нравилось называть меня "солнышко" и строить щенячьи глазки, когда я отказывалась убираться в своей комнате.

Однажды на мой четырнадцатый День рождения мачеха пригласила своих подружек с силиконовыми грудями и вечно недовольно поджатыми губами. Одна из них — кажется, ее звали Глория, — подарила мне пару дорогущих туфель на огромной шпильке. Проблема была всего одна: они были не моего размера — зато прекрасно подходили на "изящную" ножку Ллевелин. Да, не всегда сказка о Золушке воплощается в реальной жизни. Точнее, воплощается, но уж больно в искаженном виде. В сказке хрустальная туфелька была миниатюрной, а отнюдь не восьмого размера.

— Передай, что я звонила, — быстро бросила я и отключилось. Меня не прельщало еще два часа выслушивать бредни о новых нарядах моей мачехи.

Все. Теперь мой план обломался с обоих концов. Я оказалась запертой в Мак-Марри, точно птица в клетке, так что теперь мне осталось испытывать на себе весь этот кошмар еще целых три дня. Господи, я не выживу еще три дня в этом сошедшем с ума мирке!

Ладно, два дня из этих трех я проведу в школе, но сегодняшний день обещал быть адом, особенно с таким замечательным началом в виде "увлекательного" сна.

Чтобы не терять времени даром, я решила навестить Дейзи, а затем заглянуть к Эовин. Кажется, она обещала показать мне фотографии с фестиваля. Несмотря на то что воспоминания об этом мероприятии у меня были не самые приятные, мне все же нужно было как-то развеяться.

Дяди снова не было дома. Но на ферме всегда работы хватает: убраться в конюшнях, покормить животных, собрать последний урожай слив за домом… Я чувствовала, что дядя избегал разговоров со мной, потому что понимал, что происходит что-то не то. То, как он отзывался о Шварце, уже о многом говорило.

Ягненок сначала порывался пойти вместе со мной, поэтому мне пришлось пойти на хитрость: я налила ему в блюдечко немного молока, и пока тот жадно пил, потихоньку выскользнула из дома.

На улице дул сильный порывистый ветер, и воздушный поток вздергивал с земли опавшие листья, унося их куда-то далеко за пределы окраины. Поговаривали, что именно здесь, на Западе, и кончался мир. Он просто обрывался в определенном месте, и затем начиналась пустота. Там, вне нашего мира, должно быть, даже холоднее, чем на Северном пике, но точно никто сказать не может: из экспедиций живым еще никто не возвращался, приборы же уже через сотню миль от последнего поселения начинают барахлить.

Туман не рассеялся еще со вчерашнего дня, но мне даже нравилось быть поглощенной этим неощутимым дымом, нравилось чувствовать, что здесь я сама по себе, одна, и никто меня не заметит. Мне нравилось это ощущение одиночества, которое давал мне туман. На короткое время я точно становилась никем. Девочкой из ниоткуда.

Рыхлый мягкий воздух обволакивал мое тело, позволяя забыться. Я могла не беспокоиться о том, что где-то вдалеке внезапно мог возникнуть холм с одиноко стоящим посреди него дубом: туман все равно скрыл бы его от меня.