Был на Устюрте еще один ориентир — памятник и колодец. Памятник Серебряковой, не художнице, а путешественнице. Каким-то образом она оказалась посреди этой пустыни, в одиночестве, без еды и питья. Однако, сумела найти чуть ли не единственный на всем плато колодец. И, разорвав всю одежду на мелкие полоски, привязала к ним кружку и пыталась зачерпнуть воду. То ли колодец был слишком глубок, то ли самодельная веревка коротка…

Эту историю ему рассказывал все тот же водитель бензовоза — они в конце-концов сломались и, отстав от колонны, лежали на потрескавшейся сухой земле в тени цистерны. Кристофер помнил крупные мясистые помидоры и водку. Одна или две бутылки. К вечеру и Крис и драйвер были совершенно в хлам. А на следующий день…

На следующий день поднялся ветер. И Кристофер впервые увидел смерч. Издали. Высокий серо-коричневый столб, колонну, медленно бредущую по пустыне.

Кто-то говорил Крису, что смерчи рождаются от движущихся машин. Завихрение воздуха ветер разгоняет, крутит. Он вспомнил как в детстве лепил снеговики — чем больше ком, тем быстрее растет.

Как снеговики. Одновременно с этим сравнением сзади появилась машина. Легковая. Кристофер поднял руку. И улыбнулся. Улыбка давалась ему легко, на этой солнечной трассе он мог представить только два выражения лица — улыбающееся или уставшее. Усталости пока не было. И машина — пятерка, жигуль, остановилась.

— До Алма-Аты.

— Я поворачиваю. На Панфилов.

— Тогда до поворота.

Водитель кивнул. Аккуратная стрижка, футболка. Джинсовая куртка на заднем сиденье. Русский или немец. Массивные часы с калькулятором. Пингвин на присоске в салоне. Бумаги в папке. Вероятнее всего, коммерсант.

— Только я не заплачу.

Водитель снова кивнул.

— Ветер, — сказал Кристофер, усаживаясь на переднее сиденье. — Холмы, а ветер. Ремень накинуть?

— Не надо. — Машина плавно тронулась с места. — Скоро осень. Это еще не ветер… Ветерок.

Десять с лишним лет стопа научили Кристофера разговаривать с драйверами, причем так, что беседа протекала в русле, интересном и драйверу, и самому Кристоферу. Сейчас он думал о смерчах, и слово смерч само собой просочилось в салон машины, в речь водителя и вскоре Кристофер уже не говорил, а слушал, пребывая в мягкой полудреме.

— Ну, ты знаешь, эти вояки здесь везде стояли, — рассказывал водитель, — на каждом углу. Я двадцать лет, бля, на них отпахал. Ну вот, как назло, мне навстречу лейтенант на каком-то жопике. То что он лейтенант, я потом узнал… А я значит на этой, у меня уже эта была… Так, значит, вот он, ну, метрах в двадцати передо мной, навстречу прет. Значит, ветер был, да, но такой, знаешь, ни то ни се. А тут вдруг — ухх. Я и сообразить-то ничего не успел. Я даже по тормозам не того. Как на самолете — поднимает, бля, пыль, темно, хлобысь, хлобысь, я-то понять ничего не могу, все, пиздец, но знаешь так, по автомату, заносит — значит, рули в сторону заноса, а сам помню о том жопике, что впереди, меня же в его сторону крутит-то. Потом чмок — еду. Бля, не поверишь — по противоположной полосе. — Водитель сделал паузу. — А с лейтенантом, он еще с сыном был — обосрешься. Я в зеркало смотрю. На дереве. Дерево-то одно на сто километров было. Ну вот его как раз промеж веток и всобачило. Ну я задним ходом. Живые. Оба. Тоже ни хуя не поняли. Так быстро все было. Но лейтенант говорит, видел краем глаза. Он давно в этих местах. Смерч говорит. Черный столб. А если бы не дерево — они в лепешку. Судьба, бля… А ты, значит, сам из Алма-Аты…

— Нее, я из Питера.

— Ого… А здесь отдыхаешь, значит… — Разговор принимал стандартное течение.

— Вроде того. В гости еду. А ты здесь живешь?

— В Аягузе. Уж двадцать лет как. В Питере у меня тетка. На Кирпичном, значит. Знаешь такой?

— В центре? Около Садовой?

— Где-то там… И ты так, значит, всю дорогу… Пешком?

— Автостопом, — поправил Кристофер, — а где на электричках.

— Не, бля… В гробу я видел такой отдых. Грязь, пыль… Я вот сейчас в Хоргосе возьму товар, у себя сдам. Тысяча баксов навару… Тут тебе и телки, и кабак…

— Каждый оттягивается по своему, — сказал Кристофер. — С китайцами торгуешь?

— Больше не с кем… На этом, значит, и живем. Если бы еще бандитов поменьше.

— Много бандитов? — Кристофер знал, что много, предыдущий водитель уже сетовал на них, но этот вопрос возник спонтанно, так требовала сама беседа.

— До хуя… На этой трассе…

— То-то меня не сажали.

— Я бы тоже тебя не посадил. Любопытство разобрало. Что за человек такой — волосатый, бля, бородатый. Ни турист, ни геолог. С гитарой. Музыкант, что ли.

— Вроде как.

— Тут на повороте ГАИ будет. Я тебя, значит, высажу, они дальше посадят.

Кристофер улыбнулся: дальше посадят… Весьма двусмысленно. Гаишники, как и всякие менты начинают с расспросов — кто, откуда, зачем. И Кристофер старался обходить ментовские будки стороной. Можно конечно, подойти и прогнать какую-нибудь телегу типа Умкиной — я, дескать, пишу книгу об автостопе. Но это в крайнем случае. Когда трасса вконец обламывает. А обломать Кристофера было почти невозможно. Правда ему иногда добровольно помогали гаишники:

«Эй, парень, куда идешь?»

«Туда-то туда-то».

«А чего по трассе?»

«Денег нет».

И так далее, до:

«Сейчас я тебе быстро до «Туда-то туда-то» машину остановлю».

Но часто такая помощь оборачивалась подставой — водитель, посадивший пассажира по просьбе ментов (а попробуй откажи), но помимо своей воли, не испытывал к стопщику никаких симпатий. Это было насилием над драйвером, а Кристофер не любил насилия.

Поэтому он пешком миновал пункт ГАИ, затем прошел еще вперед. Ни одной машины. Нависающая над трассой будка вскоре превратилась в маленький белый прямоугольник — кусок сахара, возле которого копошился муравей-мент. Дорога хорошо просматривалась в обе стороны, сопки остались где-то сбоку, за пыльным маревом. Впереди трасса была пустынной — только несколько вертикальных треугольно-, прямоугольно-, и круглоголовых штрихов на обочине — дорожные знаки.

И среди них — едва различимая человеческая фигура.

«Стопит или торгует. Кому здесь торговать? — трасса почти пустая. Все торговцы дынями остались позади, на развилке».

Попутчики Кристоферу были не нужны. Разве что попутчицы — с герлой легче берут. Правда с ней и мороки больше. Вероятность встретить на восточных трассах попутчицу почти нулевая. Любая девушка, даже самая дурная дурнушка, путешествуя в одиночку, могла поплатиться не только честью-невинностью но и свободой-жизнью. Изнасилуют и пристукнут как нефиг де…

Кристофер замедлил шаг. Лучше быть первым. Да и вообще следует держать дистанцию между стопящими.

Он вспомнил Крым, лагерь в кипарисовом лесу, куда все добирались по трассе, и трасса просто была усеяна ярким волосатым и не очень волосатым народом, идущим по двое, поодиночке. «Надо держать дистанцию, чтобы не заморачивать водителя, — говорил тогда Доктор Хвост, — якобы мы едем не вместе, а каждый сам по себе, но на самом деле мы все едем… Едем…»

Воспоминания прервало появление колонны камазов. Кристофер развернулся лицом к машинам и поднял руку на западный манер — оттопырив большой палец. Это были так называемые поливальщики — торговцы дынями и арбузами, курсирующие с юга на север и обратно. Как правило, в них сесть было невозможно — в каждой кабине по три, а иногда и по четыре человека — водитель плюс хозяин плюс грузчики-охранники. Колонна промчалась, обдав Кристофера дополнительной порцией песка и пыли.

«А что поделывает тот, что впереди меня? Может, его таки взяли?» Любопытство заставило наклонить очки и приглядеться. Кристофер был близорук, носил очки слабее чем требовалось, и для большей остроты зрения приходилось наклонять их. Удивительно! На трассе стояла девица. Даже издали Крис понял, что она недурна собой.

Надо совсем не иметь башни, чтобы с такой внешностью выходить на эту трассу! Кристофер зашагал быстрее обычного. Девушка стояла неподвижно, лицом к нему. Вскоре он смог разглядеть ее полностью. Правильное лицо c европейскими и монгольскими чертами одновременно — маленький подбородок, скулы, большие темные глаза, длинные ресницы, белая, не слишком загорелая кожа, черные короткие волосы, челка, спадающая на лоб. Что-то необъяснимо притягательное было во всем ее облике. Она старалась смотреть мимо Кристофера, и когда он приблизился, отступила на несколько шагов, пропуская его. Крис же продолжал пялиться на нее почем зря, и подмечать все новые и новые детали.