— Рей… Рейван это правда? Вы… вы в своем уме? А гоблины? Ты забыл рассказать господину о кровожадных гоблинах?
— Да все я мессиру Черствому рассказал! Тем ни менее наша цель — Одноглазая Башня.
— Храни вас Аллон! Все святые! Так ведь это же верная смерть, Рейван! Зачем так рисковать? Что вам понадобилось в Башне? Она закрытый бастион, в нее не так легко еще войти.
— Это ты объясни мессиру Черствому. Ему понадобились книги…
— Книги?! — Ошарашено переспросил Руф, пятясь к табурету и умащивая на нем свой тощий зад. Видать давно его так не развлекали? — какие к Аллону, книги? Мало в мейдринских управлениях писанины? Стоит ли корячиться ради книг, рисковать своей шкурой из-за листов бумаги? Там что счета гномовских банков? Расписки мейдринских вельмож? Зачем напрягаться ради талмудов? А ведь, мессир Черствый, за Гранитную Балку не осмелился бы перебраться и сам капитан Рогвик со своим лучшим эскортом, а он еще тот головорез! Хобгоблинское племя изредка покусывает форт, проверяет стены на крепость, а защитников на силу воли и мужество.
— Что поделаешь, Руф! — и летописец Алькир на мгновение превратился в того, кто прошел Эльсдарскую Сечу и гнал остроухих аж до Необжитых земель. — Наша цель Одноглазая Башня! И только Башня! Какой бы исход миссии нас бы не ждал впереди — я и мои люди обязаны идти вперед. Только вперед! Слишком многое зависит от нашего похода. Слишком многое поставлено на нашу удачу. Мы не только обязаны дойти и проникнуть в Башню… а гораздо больше!.. — Алькир чувствовал и слышал, как сталью зазвенел его голос, как попросыпались Сэм, Родрик и Волчара. Как жадно стали вслушиваться в его слова люди. Впитывать важность и смысл его речи. — Мы обязаны вернуться в Мейдрин с результатом! С хорошим результатом!
Молчание оборвал пришедший в себя Руф.
— Я договорюсь с Ворком или Валеком, пускай кто-нибудь из них проведет вас до Кедровых рощ.
Вот это другое дело!
За такой ответ Алькир был сердечно старосте признателен, улыбался даже постоянно мрачный Рейван.
Мессиру Черствому показалось, что он лишь положил тяжелую от недосыпа голову на холодную подушку, а его тут же без всяких объяснений уже будят. Ну не наглость? Что они себе позволяют? В тепле и сытости вся миссия в тупик Дальнего Севера утонула в кошмарах и нереальных видениях, взамен сон заполнили воспоминания и отрывки из Серой Башни и полувечные разбирательства с герцогской канцелярией. Он с кем-то спорил и сорился. Кому-то хамил и безжалостно бил морду. Отъеденные и разжиревшие хари только успевали отлетать от его кулаков. Краем глаза мелькнула гнусная рожица господина Топщика, он уже подбоченился в нее заехать, когда гримаса скосилась, и из подлога рота, вылетели участливые, полуслышные фразы:
— Мессир Черствый просыпайтесь! Мессир Черствый уже утро. Господин Алькир просыпайтесь!
— Ааа? — он замотал головой, и попытался отмахнуться от приснившегося бреда. — Что такое? Сколько времени?
— Утро, ваша милость. Петухи пропели. — Над ним завис Кручень, услужливый и внимательный. Ну, прям паинька!
— Пропели? — летописец хлопал сонными глазами. — Все уже поднялись?
Наемник скосил в сторону.
— Почитай все.
— А почему меня последним… — Алькир зевнул во весь рот. — Почему меня последним…
— Так господин Рейван велел, — тихо отговорился ветеран.
Рейван? Ох уж этот Рейван. Ладно. — Архивариус живенько стал напяливать на свои тощие кости холодные одежки. И ведь топили избушку до самого утра и все равно кафтан и штаны отсырели. Одеваться пришлось в спешке и на скорую руку. Он зыркнул в уголок, где спали резервисты, солдатики одевались молча и понуро. Кому как не им не хотелось возвращаться в мороз и холод. Может оставить их здесь? — мелькнула мыслица в голове Черствого. Нет! Пускай тянутся до Балки, а там видно будет!
Он выскочил из избы на леденящий душу мороз, оставив за спиною тепло и кое-какой уют, в миг, продрогнув до костей. Голоса наемников и старосты доносились со двора, и Алькир едва переставляя ноги, побрел на шум. Обошел избушку и вышел к забору и центральной улицы и дороге через весь поселок, которые разрезали Вольный на две половины. Алькир задрав голову к ясному, облачному небу, вдохнул свежего воздуха. Огляделся вокруг. Тишина, изредка долетали до слуха щебет птах. Кто в такой мороз осмелится высунуть носа? Клюва? Х-хе, только люди!
Снега за ночь навалило по пояс. Черствый с первого шага утопал в кучугурах и сугробах. Аллон помоги жильцам Вольного, как только они выживают в этих краях? Тайна, покрытая мраком. Тем паче избушку занесло по самую крышу с правой стороны, а с левой, там, где на завесах еще держалась входная дверца, намерзло на пороге и щелям наледи. Мороз расписал шибки чудной вязью и архивариус с трудом усмотрел красноватый свет от печурки и редкие тени, снаряжающихся в дорогу солдатиков, вовсе не спешивших расставаться с теплом. Алькир повел плечами. Вояки! На соседский забор взлетел петух и закукарекал на всю округу. Утро. Проспали! Раннее утро — это серость на дворе и утренний туман. А сейчас что? Семь часов — минимум, а они еще не в седлах. Алькир пошел разбираться, в чем же дело? Почему задержка?
И какое ж было его удивление, когда за поворотом сарайчика натолкнулся на малознакомую компанию, состоящую впрочем, из наемников и селян. Среди общей свиты выделялись два супчика и это далеко не Рейван с Хальмом, а наоборот, жильцы из Вольного. Староста Руф — низенький и коренастый, в ватнике и ондатровой шапке. Рядом, до сего дня неизвестный им широкоплечий молодчик, широкоплечий, в грубых теплых одежонках. На фоне здоровяка Рейван и даже Рыжик с Волчарой выглядели детьми, нашкодившими и сбежавшими из дома от гнева родителей. Алькир без задних мыслей приблизился к ним, оборвав спор на полуслове.
— О мессир Черствый, вы уже встали? Не хотелось вас будить загодя, мы дожидались Валека с его группой, он вызвался пойти с нами…
— Ого! Мое почтение господину Валеку и его свите и тем более вам, милостивый Руф, оказывается у вас смелые и отчаянные люди?
— Что вы, господин Алькир! — поспешно вступается в разговор староста, слегка улыбаясь, — вы, наверное, неправильно нас поняли, Валек проведет вас до Дикого и повернет назад. Мы проверяем по границе редколесья свои силки и капканы на пушного зверя. Торговля, как ни как наш хлеб. Да и родственников проверить, тоже не помешает.
И всего-то делов? До Вольного и обратно?
Алькир бегло вспомнил, что-то самое Дикое — это последнее "живое" прибежище человека до самой Гранитной Балки, дальше — действительно край дикости и лютой ярости.
И на том спасибо.
Черствый изобразил на лице улыбочку — только не гримасничать, эти люди в дальнейшем еще могут быть полезны, так сказать, еще пригодятся в деле. Не сегодня, так завтра.
— Благодарствую, староста Руф.
Хруст снега за спиной — о, и солдатики подоспели!
— Эй, воины, марш помогать Сурку и Рыжику, быстро! — резко распорядился бывший десятник, а теперь новоиспеченный командир их жиденького отряда Рейван.
Молчаливое повиновение.
Подал голос Валек, все время державший руки в карманах.
— Лучшей дороги, чем сейчас не будет. Два-три дня должна продержаться ясная погода, потом снова начнутся метели, так что я рекомендовал бы проскочить Радушный, тем более хутор стоит в стороне от дороги, а уже прямиком брать курс на Дикий и там отдохнуть да переночевать. Смысл сворачивать и терять полдня в Радушном?
Алькир вгляделся в лица лесничих, старосты и поискал ключевого ответа в глубокомысленом выражении Рейвана, Хальм замерзал в кожанке и ему, видать, было не до разговоров.
— До хуторов день-два ходу, посмотрим по дороге, может, так и поступим? — десятник огляделся, словно ища вразумительного совета, хоть у кого-то, да хоть у курей и петуха за огорожей. Квохтанье и кухкудахтанье. — А пока… собираемся, пора выезжать!
Конь Родрика захромал насовсем и Рейван с Волчарой даже не могли определить по какой причине? Черствый пару секунд понаблюдав за суетой в конюшне, плюнул на все и распорядился купить у старосты или другого хозяина в поселке новую лошадь, да оставить хромающую здесь в Вольном, на попечение Руфа. На что Рейван с согласием только выругался и пробурчал неразборчиво что-то насчет непредвиденных растрат. Алькир с недоумением попросил объяснений на сей счет, и почему Рейван вдруг ни с того ни сего начал беспокоиться о его деньгах? Когда до этого не проявлял к его карману ни малейшего участия?
