— Рубите его! Падаль!..
— Достаточно! Он будет жить! Я верю в него! Мы — верим ему!
Знакомый твердый голос окончательно вернул ему ясность, толпа за спинами храбрецов, выступивших на защиту Ийлюта, отдалась назад, отступая перед новым натиском. Зато на упрямцев неслись с вершины противники-мстители, у которых на тот счет имелись свои мнения.
Со стоном Ийлют на четвереньках, а затем, перевернувшись на спину, поглядел на смельчаков, на столпотворение за теми смельчаками — сейчас будут линчевать.
— Ты что спятил вместе с ним, Рфуч? А ты, по-видимому, Балайз тоже? Чего, кретины, щеритесь, добивайте гада! — орал на взбунтовавшую шестерку озверевший Аш-Огран. — Эта же падаль прикончила Шахута и Горфуза!
С откровенным презрением Рфуч сплюнул в песок, так чтобы ненароком не попасть в Аршита.
— Подколодным клопом — вот кем был твой Шахут, а Горфуз и подавно — мантикоровской блохой! Насекомыми были — насекомыми и подохли!
— Что-о?! Что ты, жополиз, промя-м… — со звоном стрела вонзается в солнечное сплетение Аш-Ограну и опрокидывает его навзничь, отправляя в бездонные объятия смерти. Толпа за бунтарями с рыками шарахается, теснится. Брутт с Орзанном теряются, и их смелость тает ледяной корочкой под жарой пустыни, Улюн жалко копошится среди песчаных валунов.
— Вольнодумцы еще есть? — не встретив больше сопротивления, Рфуч оборачивается к многотысячной толчеи. От карапуза до старика робко молчали. Время перемен, наконец, добралось до народа странников. Аршит сие чудо видел в решительных лицах Рфуча, Балайза, Хумса, Уймоса, Лугума и Кулама. Даже те, кто еще секунды назад противниками стояли против семира Ийлюта, теперь сияли пламенным огнем веры в него, теперь обретали мудрость его слов и жажду перемен.
— Вставай Аршит! Хватит валяться на песке! — процедил сквозь плотно сжатые клыки Рфуч, — верши свою… революцию!
Семир Ийлют окровавленной гримасой улыбнулся, скалясь.
— Это слова верного солдата! Это слова великого полководца! — он посмотрел на обратившуюся в слух толпу. — Нас ждет Нильф! Нас дожидаются земли предков, испокон веков принадлежащие нам по праву! Мы — народ пустыни, обязаны их вернуть себе! Обязаны вернуть старикам и детям!..
* * *
Ее голосок уводил его вдаль…
В бездонную пропасть старых, не далеких и совсем недавних воспоминаний. В то время, которое он тщетно старался забыть. Которое, спустя два с половиной года-мига — для эльфийской реки времени, пытался вычеркнуть из памяти навсегда. Чтобы даже и намеков о том позорном "миге" не осталось и следа. Чтобы каждый эльф, живущий то в Эльфране, то в Черном лесу — в одночасье забыл о тех страдальческих и проклятущих мгновениях существования династии Эльсдина, перечеркнул прошлое двух ударов жизни ударом карательского палаша…
Но бархатный, журчащий голосок эльфарки Флавесс всепроникающими отмычками взламывали его потайные ниши в мозгу и вскрывали в сознании. Эльфы всегда помнили победы, но и никогда не забывали горькие поражения. И одно из них, после падения Эльсдара, им не забыть никогда, оно случилось на юге, на равнине Свит, когда отступающие Дома Общины Эльсдина и не подозревали, что их род вот-вот обречен на раскол, что динамичность пространственных порталов временно гарантировала передышку в нескончаемых стычках с дайкинами. А выстоять и умереть под натисками спецподразделений Серой Башни и эшелонов Королевской армии придется горстке смертников…
Перед глазами графа Дерлина хон Тольенна и подопечных ребят рассказ Флавесс выстраивал картину недалекого сумрачно-кровавого прошлого:
— …Кто даст гарантии, что храмовники не ударят нам в тыл? Если мы позволим себе и Хизельмашу сесть нам на "хвост", то боюсь, варханы поужинают нашими печенками!
— Родлен, к Дьену разговоры, мы не можем их больше ждать! Господа!.. — Министр Внешних Порядков Берхат Альрин с непробиваемой настойчивостью обводит полевой состав взором и тут же непререкаемо заявляет: — На наших плечах ответственность, господа! Огромнейшая ответственность! Два миллиона эльфов, милсдари! Среди них — старики и дети. Женщины… Мы не вправе рисковать и ждать больше королевский двор. Вполне вероятно, что Совет Круга без нас принял важнейшие решения и размежевал порталы с целью обмана противника. С чего следует очевидное: свита с королевскими особами были тайно переброшены в западные регионы континента. Тактический ход, господа, что тут попишешь? Мы должны понимать Совет Круга. Сейчас думают не о нас, а, наоборот, о целостности державы. О целостности династии! Шоркк с Вирданом своего не упустят — побеспокоятся о своих жизнях наперед.
— Я вполне согласен с господином министром, мы имеем то, что имеем — логическая ситуация: они локализовали выходы из порталов в других точках, скажем… — советник Галан Сольт с холодностью повел плечами, — на западе Южного тракта. Там земли абсолютно безлюдны и бесхозны. А еще западнее — лежит лесистая местность, вполне, где есть укрыться.
— Постойте-постойте, это что ж получается, милостивые мессиры? — опешил хон Вельфорн. — Что про нас банально забыли? Просто-напросто кинули? Бросили в этой… глуши?
Подул сухой ветер. Низкие тучи до самого горизонта забивали небосвод, было тепло, но совсем неуютно, неуютно оттого, что эльфы ощущали себя на открытых просторах, будто заяц на голом пятаке, где негде спрятаться от зоркого коршуна. Уйти от острых когтей и клюва. А куда податься эльфам за столько веков, не покидавших родных лесов, потерявших за короткое мгновение дом и очаг?
Берхат Альрин в душе перекривился: только не надо паники! Чего-чего, а этого у них в избытке. С севера тянулась нескончаемая масса беженцев, шла гигантской змеиной дугой, колыхающим потоком, и Берхат с рвущемся через край нетерпением дожидался, когда, наконец, прекратиться тот живой наплыв и оборвется тонкий "хвост"? Прекратятся наконец давка и плач. Он никогда не чувствовал что такое безвыходность и чувство горя, но за прожитые неимоверно долгих два дня — два мгновения — казалось вдосталь нахлебался самого едкого, болезненного и негативного. Прокралось на душе тягостное предчувствие, будто после роковых деньков эльфы больше никогда не научатся радоваться жизнью. Никогда с гордостью не поднимут поникшей головы и не расправят с высокомерием стройные плечи. Научатся ли они тому, чему никогда не учились, и чему с рождения им впитала матушка природа: железной уверенности в себе? Ведь обретаешь стабильность за века, за долгое-долгое… нестерпимо длинное тысячелетие.
…Высокомерие! Общину эльфов погубило хваленое высокомерие. Рожденные ползать никогда не взлетят! — это заявил не так давно генерал Карольт Римз. Это же объяснение можно было услышать из уст его же помощника: генерала Корнус Флая. Глумливые насмешки и сальные шуточки. О возможностях дайкин судили с презрением. С беспечностью и непрерывным посмешищем. Альрин в кругу Магического Круга и королевского двора натыкался на одно и тоже: "животные" споткнуться о первые оборонительные отряды. "Животные" споткнуться о Рарух. Дайкины не осмелятся ударить нам в лоб, а по флангам их будут ждать либо смертоносные лианы, либо полчища бестий. Путь к барьеру и тем более к Эльсдару защищен надежно и крепко. Смех и издевки. Один он чего-то переживал и чего-то боялся? А когда дайкины дошли до неприступного барьера… До купола Эльсдара: они, чванливые остолопы, зашевелились. Затрусили и засопели. Была б его воля, он распял их тела на столбах, у самого центрального парадного входа во дворец! И начал бы с Римза и Глая. Генеральчик затрясся от первых же донесений и поскакал за милостью к его величеству Эльсдину, замаливать грехи, а второй… второй… вон стоит! — за поникшими головами Родлена и Сольта. Затравлено помалкивая. Они свое накомандовали, сучьи потрохи!
— Тоже мне!.. Дьен его знает, что нам осталось ждать от милости богов? Но уповать на одно везение, господа, хватит! — скромно ухмыльнулся Альрин.
