Жильвич растеряно закашлялся, ему стало неудобно, ведь Илена и не думала отступать, отводить взгляда. Ощутив это всеми хрящами и позвонками, Хоруз задрал голову к потолку, а Рамир опять принялся вытираться от пота.
За дверьми послышались шаги и отзвуки бессвязной беседы, у двери кто-то задержался, переговариваясь с кем-то. По голосам Илене показалось, что это Ешкан и Форт, но в кабинет вошел один только Тревор, закрыв сразу за собою дверь. Потуже. Тиберий, значит, ускакал по делам?
Тревор ни на кого, не глядя, прошел к столу, рассеяно, морщась, скользнул по бумагам и папкам, пригладил жиденькую бородку, отсутствующе уставился на коллег, увидел Илену, прищелкнул языком, но промолчал. Может, Рерих чего-то напутал? Ей здесь не место. Но Тревор не негодовал относительно ее присутствия, а наоборот зло покосился на тройку партнеров.
— Да-да-да… что и требовалось доказать, господа хорошие! Все мы не безгрешные овечки, тому пример: магистр Лойф Жонак. — Ешкан особо серьезно посуровел. — И с чем мы будем постоянно бороться, публично пресекать и наказывать без остановки за малейшую измену. И не нужно строить из себя невинных младенцев, господин Хоруз! На вашей совести трущобы за столичной чертой. Когда вы соизволите разобрать тот клоповник? Ко дню Воздаяния Святому Фодару? Или ваша вера преклонила колени Шиарру? В государстве творится, Фодар знает что! На сегодня не народ бунтует, а мы бросаемся друг на друга. Сумасшествие какое-то! До дня Фодарской Воли было спокойно и комфортно, что успело произойти за эту жалкую неделю? — Тревор кипел от ярости, бессильно свалился на спинку кресла. — Мы все сорвались с цепи. Цепляемся друг другу в глотки! Юржана нет… Мой сын… — По лицу магистра пролегла тень тревоги, — куда-то пропал. Жонак уже лишился головы. Кто способен оставить столицу — бежал. К родственникам или просто в загородные дома, забились в норы кроллами. Словно кроме ублюдочных собственных жизней, им больше нечего беречь и о чем-то подумать. Продажные шкуры!
Илена с замирающим от волнения сердцем вслушивалась в поучительное откровение врага. Ага! Каково сейчас однопартийцам Ешкана ерзающим от стыдливого негодования, восседающим в кожаных креслицах? Забота — потеть и нервничать. А нагрузка на мозги продолжала нарастать, Рерих с Лоа так просто не собирались отрекаться от своих мстительных планов, будут выкорчевывать паразитирующий сорняк до последнего росточка. Так что, те, кто, хорошо обдумав все и взвесив, дал стрекача — сделал единственное, правильное решение за всю свою жизнь. Но где не факт, что вседостающие ручки адъютанта и колдуна и там не достанут вас. Илена подумала, что примером рассуждений можно применить и себе, воспользоваться мысленным советом для своего опыта.
Биар Рамир участливо и громко ойкнул, обтекая все кресло, руки невесомо уронились на подлокотники, то бледнеющее, то местами, краснеющее личико дергалась, будто от нервного тика.
— Биат, вы там хоть перестаньте! До вас очередь пока не дошла!.. — Тревор позволил многозначительную паузу, и толстячок на нее клюнул.
С тресками и скрипами кресло закачалось, запрыгало под массивными боками магистра, утопая колоноподобными ножищами в ворсистом ковре.
Илене внезапно стало не чем дышать, остро запахло страхом и потом, но больше всего она запереживала стать свидетелем несчастного случая, чтобы Рамир ненароком от перепугу не испустил дух от инфаркта.
— Госпо… господин Еш-шкан, вы поймите меня правильно, я…
— Ах, не надо! — перекосился Тревор, он уже жалел, что зацепил мнительного визави.
Хоруз с Жильвичем окаменели в уголках кабинета, не решаясь, и пикнуть, коса смерти просвистела над их бедными головешками.
— Вы же знаете, мой господин, я всецело предан магистрату! Вот перед уважаемыми милсдарями, стану в милостыне на колени!.. — и с решимостью нагнулся корпусом вперед, силясь выползти из цепких объятий кресла.
Илена картина заслонилась, прикрылась ручкой и задержала дыхание.
Хоруз с Жильвичем ошпарено наблюдали за карикатурной утопией, а Ешкан обомлевший и свирепеющий на глазах, мотнул головой и закатил к узорчатому потолку очи. Катастрофа! Из суеты сует заварилась вон, какая каша!
— Прекратите издеваться, Рамир! — зашипел дико Тревор.
Биат пристыжено запыхтел и снова съехал в кресло, дрожа губами и цедя невразумительные извинения. Он, почему ровным счетам не понимал, что от него хотели и требовали прекратить? Ведь, по сути, по его мыслию, он так ничего и не начинал?
— Вы хуже Кина! — в ярости швырнул ему в харю Тревор.
Всемилостивый Шиарр и всемогущий Фодар, куда я попала? Из огня да в полымя!
— Одинаковы! Что Кин, что Ложич!.. — Ешкан добивал своих соплеменников. — Черви! Безмозглые трусы!
Илене окончательно представилось, что она попала на закрытый шабаш, исключительно состоявшийся по слепой случайности, и по чистой случайности на этом действе очутилась она. Или возможно Тревор больше ставил ставку на поучительно-показательной муштре? По принципу: бей своих, чтобы чужие боялись? Весьма прямолинейная методика, знаете ли.
— Вы понимаете, остолопы, что связывающая нить власти завязана на нас? На вас! На мне и на вас! Чего вы хлопаете квадратными глазенками, понимаете, вы своими ослиными мозгами, зачем я вас сюда созвал?
Глубокая тишина. Мыслительные процессы.
— Сударыня Илена, не беспокойтесь, это я не в ваш адрес, к вам у меня исключительно теплые побуждения, — легкая улыбочка на фоне траура.
А чтоб ты жук зажужжал, если б дознался, что мы утворили с твоим любименьким сыночком! Небось, кинулся душить голыми руками или охрана подоспела с мечами и пиками.
— Хоруз! Рамир! В последний раз прощаю и объясняю: Южные Губернии Лафим на грани гражданской войны. Будете и дальше спать — я очень рассержусь, останусь сам расхлебывать весь кавардак, но вы!.. Вы! Последуете вслед Жонаку, ясно?
Он не прислушивался к ихним дрожащим пискам, уставился на разложенные, на столе бумаги и тихо, но властно прошептал:
— А теперь… пошли вон! Живо пошли вон! Долой с моих глаз!
Биат поднялся, трясясь и хрустя костями, делая мелкие шажки по кабинету к выходу, Лужан Жильвич плелся за ним, низко опустив голову. Да Тревор не даст им поблажек, возьмется за их воспитание всерьез. Илена чувствовала себя совсем неловко, лишним предметом интерьера, ведь Ешкан многозначительно промолчал о ее персоне, адресуя всю свою негативность трем магистрам, а не ей. Ее мысли разогнала последующая сцена с Рамиром, тот под градом эмоций разнервничался и утратил контроль над собою, а вернее сказать, над своим громоздким телом, пока извлекался из обтекаемого кресла. Пыхтя, отдувался и шмыгал носом, бормотал извинения под присмотром Ешкана.
Тревор исподлоба глумливо наблюдал за манипуляциями партнера, наконец, не вытерпел и каркающим голоском догнал Хоруза и Жильвича у самых дверей кабинета.
— Задержитесь господа! Не забудьте Биата… помогите ему подняться! — он едва сдерживался от грубых словцов. — А вы Илена, будьте добры, задержитесь, у меня к вам найдутся вопросы. Не возражаете? Чудесно… Да скорее же, господа! Уходите! Не задерживайте нас!
С кряхтением туша Рамира исчезла в проеме. И то только боком, за ним выскочили более шустрые Жильвич и Хоруз. За дверью еще некоторое время слышалась возня и шарканье ногами, а Тревор уже поднялся на ноги, обогнул стол, мирно подошел к дочери покойного властелина юга. На обиженные повизгивания Рамира в коридоре и у лестничного спуска Тревор даже не повел бровью. Такие мелочи его никогда не цепляли.
— Как утомили они меня!.. Честное слово, — магистр искренне улыбнулся, благодушно стараясь расположить к себе напряженную госпожу Лафимскую. — В трудное время мы живем, сударыня и хуже всего в этом бурном потоке, что тебя просто-напросто отказываются понимать. Человеческий фактор. Глупые насмешки недоумков. Скорбно говорить… вспоминать, но ваш покорный отец все-таки превосходно разбирался в людях. Во всяком случае, таких боровов как Биат и Кин в его подчинении никогда не было. Свиньям — свинячье место. А Кин, падлюка, и вправду выкарабкался, слыхали?