- До Зеты полсотни верст. Забирайтесь к нам!
- Не могу. Скажите лучше, где найти начштаба?
Подсказали.
Начштаба я не нашла, зато буквально через десяток шагов натолкнулась на комиссара штаба В. Г. Бахолдина. Он объяснил, что основная масса штабных работников и подразделения штаба совершают пеший марш.
- Пойдете в общей колонне, доктор.
Тронулись в путь в десятом часу ночи. Разбитая тысячами ног и колес степная дорога сразу запылила мелкой, удушливой пылью. Соблюдая приказ, люди не курили, команды отдавали вполголоса, старались не бренчать оружием и котелками: скрытность - залог успеха.
Но не прошло и часа, как в стороне Аксая заворочался орудийный гром, небо посветлело, застучали пулеметы.
- Обнаружили отход, сволочи! - Шагавший рядом командир из оперативного отделения зло выругался. - Теперь туго придется Пархоменко!
Я спросила, кто это - Пархоменко.
- Комбат-два из 299-го, - ответил сосед. - Прикрывает дивизию.
Я представила себе, как один батальон ведет бой с врагом там, где недавно сражались три полка, и ощутила сосущую пустоту под ложечкой.
Скажу честно, думала, что незнакомый мне Пархоменко и его бойцы долго не продержатся: враг ударит превосходящими силами, а человеческим возможностям, увы, есть предел. Может, так же, как я, думали многие. Во всяком случае, шагая степной дорогой, люди часто оборачивались, с тревогой прислушиваясь к звукам идущего на Аксае боя.
Но странно: бой не прекращался! Мы уходили все дальше и дальше в степь, а орудийные сполохи над рекой не гасли, гул орудий и стрекот пулеметов не затихали, только делались глуше, отдалялись. Через три часа они стали едва различимы...
Позднее из дивизионной газеты, из рассказов участников событий я узнала: батальон Пархоменко держался на северном берегу Аксая почти четыре часа. Не сумев сломить волю наших солдат и командиров, не сумев уничтожить их лобовыми атаками, противник через четыре часа окружил батальон.
Тогда комбат собрал коммунистов и комсомольцев, сказал, что поведет батальон на прорыв, на соединение с дивизией, и призвал их идти во главе атакующих.
Первую группу повел на врага сам. Отход прикрывала пятая рота под командованием лейтенанта М. В. Кузьменко. Фашистов смяли, в пробитую брешь вышли все и вынесли раненых. В ночном бою батальон уничтожил до 300 солдат и офицеров врага, захватил немало вражеского стрелкового оружия. Главное же - блестяще выполнил приказ командования, обеспечив отрыв главных сил дивизии от противника.
Вскоре старший лейтенант А. И. Пархоменко был награжден - первым на Сталинградском фронте! - орденом Александра Невского. А командир пятой роты лейтенант Кузьменко - орденом боевого Красного Знамени.
Едва рассвело, к урчанию автомобильных моторов, храпу лошадей, скрипу колес, людским голосам и далекому гулу орудий присоединился поначалу слабый, но неотвратимо усиливающийся прерывистый звук: к нам приближались фашистские самолеты. И вот они здесь. Но никто не кричит: "Воздух!", никто не бросается прочь с дороги, люди лишь приподнимают головы, кося воспаленными от недосыпа глазами на золотящуюся синеву: если первый удар фашистских бомбардировщиков придется по соседней колонне, мы движения не замедлим.
Я шагала налегке: шинель оставила в медсанбате, все снаряжение санитарная сумка да наган. Однако и они с каждым шагом прибавляли в весе. К тому же с пяти утра печет! Рядом брели бойцы комендантской роты. Люди в основном пожилые, с седой щетиной на щеках, они сутулились под скатками, вещмешками и винтовками, по темным от загара, морщинистым лицам стекал, засыхая, и снова тек пот. Я подумала: каково же сейчас тем, кто тащит на плечах длинные ружья ПТР, минометные стволы и плиты, станковые пулеметы?..
Вой самолетных сирен, визг бомб, первые близкие разрывы... Бросаемся ничком на вздрагивающую беззащитную землю. Лежим, пока бомбардировщики не отваливают, и тогда снова встаем, и снова шагаем по пыльной дороге. А степь уже горит, подожженная взрывами, и в горле першит от чада обугленных трав.
Потери от вражеских бомбардировок и от обстрела с воздуха в войсках, конечно, имелись, но не столь большие, как можно было ожидать при множестве "юнкерсов", "фоккеров", "хейнкелей" и "мессершмиттов", бороздивших степное небо.
Днем 12 августа довелось оказывать помощь немногим, хотя колонну бомбили часто и подолгу. Серьезнее оказались потери на следующий день - при первой же бомбардировке ранения получили сразу девять человек. Сильно пострадал начальник 5-го отделения штаба дивизии Ф. И. Коробко: большим осколком ему перебило бедренную кость.
Сделав обезболивающий укол, я накладываю на раненое бедро повязку, жгут, шинирую ногу. Подбегает начальник политотдела дивизии батальонный комиссар А. С. Киселев, просит поскорее осмотреть раненного в бок и плечо инструктора политотдела. Пока оказываю помощь инструктору, Киселев останавливает проезжающий мимо грузовик, приказывает уложить тяжелораненых в кузов и отвезти в медсанбат или в армейский госпиталь.
- Будете сопровождать раненых, - говорит Киселев.
- Слушаюсь. Но я не имею представления, где искать медсанбат или госпиталь!
- Должны найти, значит, найдете, - отрезает Киселев. И добавляет: Госпиталь вчера был в Абганерове.
И вот колонна идущих пешком работников штаба дивизии далеко позади, а я сижу в кузове тряского грузовика, поддерживаю раненую ногу Коробко и слежу за фашистскими самолетами, чтобы успеть забарабанить кулаком по кабине водителя, если на нас спикируют. Воняет бензином, дергает, раненые стонут...
Обгоняем одну группу солдат, другую, обходим артиллерийский дивизион. Едем в неизвестность: медсанбат наверняка снялся с места одновременно с остальными частями. Куда он направился - мне никто не сообщал. Где же его искать и, главное, надо ли искать? Не проще ли доставить раненых прямо в армейский госпиталь?
В пути нахожу интенданта, советующего ехать к Светлому Яру. По его словам, армейский госпиталь двинулся в том направлении. К вечеру действительно догоняем госпиталь. Мои раненые, слава богу, живы. Сдаю их, и словно камень с души сваливается. Но где теперь штаб нашей 29-й дивизии?
- А чего думать-то? - спрашивает шофер. - Приказано было ехать в Зеты, туда и поедем!
Снова степь, но теперь нет вражеских самолетов и нет раненых, которых шофер боялся потревожить. Поэтому грузовичок мчит во все свои "лошадиные силы" и к полуночи прибывает в Зеты. Поселок, насколько можно различить впотьмах, разрушен несильно, по улочке движутся люди, повозки, кое-где из распахнувшейся двери, из плохо замаскированного окна пробиваются полоски света.
Прощаюсь с шофером, иду искать штаб, возле ближайшего дома наталкиваюсь на группу людей.
- Кто вы? Кого ищете? - строго спрашивает молодой звонкий голос с грузинским акцентом. По голосу и акценту узнаю лейтенанта В. П. Телия, юного адъютанта нашего комдива.
- Вас ищу! - радостно отвечаю я.
- Товарищ военврач, дорогая, откуда вы? Живы?
Адъютант ведет в дом. Там, в прокуренной комнате, возле стола с керосиновой лампой сидят над картой командир дивизии Анатолий Иванович Колобутин, начальник штаба дивизии Дионисий Семенович Цалай, начальник артиллерии Николай Николаевич Павлов, дивизионный инженер, начальник связи дивизии и другие штабные командиры. То ли от слабого света, то ли от дыма, то ли просто от усталости лица людей кажутся серыми. Увидев меня, начсандив Власов встает со стула, подходит, крепко сжимает плечо:
- Добрались? А сюда-то зачем? Отдыхайте, голубушка, отдыхайте! Тут через дом обосновались связистки, идите к ним, поспите. Понадобитесь найду.
Власов угадал: единственное, чего мне хочется, это спать. Добираюсь до связисток. Дают напиться. Отыскиваю свободный угол, ложусь на затоптанный пол, санитарную сумку - под голову, и через мгновенье окружающее перестает существовать. Перестает существовать на целых десять долгих, счастливых, целительных часов!
