В каждый приезд Реутов, наскоро напившись воды, хвалил санинструктора 5-й батареи рядовую А. Н. Агееву и санинструктора 6-й батареи Г. Ф. Баранову.
- Ну, девчата... - говорил старый солдат. - Ни черта не боятся!
Саша Агеева действительно была смелой до безрассудства. В батарее ее очень любили и со Сталинграда иначе, как "спасительницей", не называли. В первый день боев на Северском Донце Саша вынесла из-под огня и, искусно перевязав, надежно укрыла в щелях девять тяжело раненных артиллеристов. Отправив их в тыл, она снова ползла туда, где свирепствовали огонь, дым, осколки. Туда, где стояли возле орудий ее друзья.
О военфельдшере Рите Максимюковой я уже упоминала. Ей пришлось 5 июля орудовать не только индивидуальными пакетами и шинами, но и автоматом. Нелегко было и военфельдшерам 2-го и 3-го дивизионов И. Е. Мелентьеву и И. А. Сайфулину. Работали они под обстрелом, рисковали жизнью и долг свой выполняли безупречно.
Во втором часу дня создалось крайне тревожное положение. От капитана Чередниченко прибежал связной и, сообщив, что штаб отходит, передал приказ отвести медпункт на восточную окраину Шебекинского леса. Нас и без того беспокоили пули, нет-нет да посвистывающие над головами, теперь же сомнений не оставалось: противник близко.
Но как выполнить приказ? Ведь не в том дело, чтобы самим перебраться на четыре километра восточнее, а в том, чтобы вывезти раненых, которых скопилось не меньше сорока человек!
Словом, оставались мы на прежнем месте еще часа два и прибыли на восточную окраину леса лишь в шестом часу. Чередниченко сгоряча наговорил мне резкостей. Оправдываться и возражать не стоило - не та была обстановка, да и понимала я, что позже начальник штаба на все посмотрит по-другому.
Уже совсем стемнело и утих рев орудий, когда на медпункт один за другим стали собираться военфельдшеры дивизионов. Усталые, в испачканных кровью и землей гимнастерках... Первым делом спрашивали Таню Коневу, заведующую нашей аптекой, а потом набивали санитарные сумки и вещевые мешки перевязочным материалом, медикаментами.
Мы угощали их чаем, расспрашивали о потерях, об эвакуации раненых... И тут Сайфулина прорвало:
- Видели бы вы, что на медпунктах стрелковых полков творилось!
Мы не видели, но догадывались, что эвакуация раненых из полков оставляла желать лучшего.
- "Лучшего..." - кипел Сайфулин. - С одиннадцати утра к ним ни одна машина из медсанбата не пришла! Только случайный порожняк да повозки. Хоть на закорках людей за пять верст таскай!
- Да, да. Медсанбат должен был перебазироваться...
- Не надо было его в пределах досягаемости вражеской артиллерии располагать, - перебил Сайфулин. - Тогда и перебазироваться не пришлось бы и машины не имущество медсанбата перевозили бы, а раненых!
Рита Максимюкова негромко добавила:
- К нам из баталовского полка раненые шли. Агапонов раз пять Гаджиева присылал: помогите, захватите наших людей...
А Мелентьев рассказал, в какую он попал передрягу, пробираясь на 5-ю батарею мимо санроты 224-го гвардейского стрелкового полка.
* * *
...В расположение санроты просочились вражеские автоматчики, а раненые не только в землянках, но и просто на земле, под кустами, лежат, многие даже пошевелиться не способны. Гитлеровцам же все равно, кто перед ними здоровые или раненые! Строчат из автоматов, убивают людей...
Еще хорошо, командир санроты капитан медицинской службы А. П. Окишев не растерялся: собрал персонал, человек двадцать легкораненых, атаковал гитлеровцев и вышиб из своего расположения. А потом стал ругаться - мол, если так дальше с транспортом пойдет, раненые без вражеских автоматчиков погибнут...
Попив чаю и немного отдохнув, военфельдшеры заторопились в дивизионы: назначить новых санинструкторов, вручить им санитарные сумки, поспать, если удастся... Прилегли и мы на медпункте. Но фронтовые летние ночи коротки!
Глава двадцать первая.
Выстоять, победить
Едва забрезжил рассвет, гитлеровцы начали мощную артиллерийскую подготовку, подняли в небо десятки бомбардировщиков, обрушили сотни авиабомб на передний край дивизии, на огневые позиции артиллерийского полка и минометчиков, на пути подхода к переднему краю. А часом позже двинули в бой танки с десантами на броне и пехоту.
Тяжкий, кровавый бой разгорался по всей линии обороны. Накал его нарастал. Стойко держался понесший накануне большие потери, поддерживаемый Отдельным учебным стрелковым батальоном 229-й стрелковый полк майора Баталова. Атаку за атакой отбивал окровавленный 224-й полк майора Уласовца. Ни на .шаг не сдвинулись с занимаемых рубежей 222-й полк майора Попова и наши соседи - 585-й стрелковый полк 213-й стрелковой дивизии.
Раненые поступали на медпункт непрерывно, и снова не только артиллеристы, но и стрелки. Во второй половине дня Реутов, уезжавший на левый фланг, возвратился с известием, что при перебежке на новый НП убит командир 3-го дивизиона старший лейтенант Почекутов.
Немного позже раненые из 2-го дивизиона рассказали, что НП капитана Михайловского и землянка с ранеными были окружены гитлеровцами. Михайловский вызвал огонь на себя. Гитлеровцев накрыли огнем точно. Командир дивизиона, его помощники, лейтенант медицинской службы Мелентьев и раненые чудом остались живы...
В бою представление о времени утрачивается: каждый занят своим делом, каждый до предела напряжен, думать можно только о сиюминутном, ни на что отвлекаться нельзя. И вдруг поражаешься тому, что стволы сосен вокруг медпункта из утренних, медово-желтых, превратились в вечерние, медно-красные, и небо не золотится, а розовеет...
Вот в такой предвечерний час - бой не утихал - примчался связной из штаба полка, от гвардии капитана Угриновича, помощника Чередниченко, с известием, что тяжело ранен командир артполка майор Ресенчук.
* * *
...Знакомая дорога к НП полка неузнаваема: вся изрыта воронками. Окружающий лес обгрызен, покорежен, повален снарядами и бомбами. За обочинами людские и конские трупы. В канаве лежит на боку обгоревшая тридцатьчетверка. Бредут в сторону передовой пополнения, их обгоняют грузовики с боеприпасами, навстречу - машины порожняком или загруженные ранеными. То справа, то слева, то впереди внезапно начинают рваться снаряды. Приходится лечь...
Наконец, привязав лошадь к уцелевшей сосне, я побежала на опушку, где высились столетние кряжистые дубы. На одном из них, укрытый густой листвой, находился наблюдательный пункт командира дивизии, на другом наблюдательный пункт командира артполка.
Ресенчук, раненые разведчики и телефонист лежали в огромной воронке от авиабомбы метрах в пятидесяти от своего дуба. Сидевший возле них ефрейтор сказал, что перевязки делал фельдшер с НП дивизии. Один из разведчиков был ранен в плечо, другой - в голень, телефонист - в спину. Все, кроме Ресенчука, находились в сознании, держались молодцом, а майор лежал с закрытыми глазами и дышал прерывисто.
Я осторожно приподняла его гимнастерку: на живот и на спину наложены большие асептические повязки, сквозь верхний слой марли просвечивает густо-красное. Спросила, как это произошло, куда все же ранен командир полка.
- Снаряд прямо в дуб жахнул, и товарища майора осколками в живот... ответил ефрейтор.
Бегу к дубу, взбираюсь по железным скобам на дощатый помост. Сержант, чье лицо помню еще с хутора Молоканова, вертит ручку полевого телефона. Рядом радист с наушниками. Водят биноклями разведчики. Не отрывается от стереотрубы Чередниченко. На мой голос резко оборачивается:
- Вы? Ну, что Иван Макарович?
- Срочно нужно эвакуировать.
- За машиной послал. Он-то как? Узнал вас?
- Нет. Состояние крайне тяжелое. Видимо, внутренние органы задеты.
Лицо Чередниченко болезненно морщится:
- Не повезло... Галина Даниловна, придет машина - отвезите Ивана Макаровича в медсанбат сами.
Чередниченко, что-то уловив в ходе боя или заметив краем глаза, тут же забыл про меня и обрушился на телефониста:
