Ощущение мощи, силы наступающих армий всегда становится у солдат ощущением собственной мощи и силы. У людей повеселели лица, заблестели глаза, (Вот пишу об этом сорок один год спустя и чувствую себя помолодевшей, испытываю прилив бодрости, как тогда, в ноябре сорок второго...)

Наш Сталинградский фронт перешел в наступление 20 ноября. День рождался хмурый, тяжелые, серые облака висели низко, иногда порошил снег. Но плохая погода, мешая вражеской авиации, была нашей союзницей, и мы радовались ей.

После мощной артподготовки ударная группировка 64-й армии в 14 часов 20 минут перешла в наступление. Вступили в бой и другие армии фронта. Оборона противника была прорвана на нескольких участках, командование ввело в прорыв танковые и механизированные части, и они устремились на северо-запад, навстречу войскам Юго-Западного и Донского фронтов.

Мы в бой пока не вступали - готовились. С утра до ночи общевойсковые командиры всех рангов проводили рекогносцировку местности, уточняли полученные задания, договаривались о взаимодействии во время наступления. Артиллеристы вели разведку и пристрелку целей. Саперы по ночам уползали в нейтральную зону, делали проходы в минных полях.

По утрам во взводы и роты доставляли свежие газеты и размноженные политотделом дивизии последние сводки Совинформбюро, принятые по радио. Командиры, их заместители по политчасти, агитаторы дополняли сведения, содержащиеся в сводках, устной информацией об успехах наших войск, полученной по телефону штабом батальона. Капитан Юрков почти все время проводил на переднем крае, в окопах.

Приближение часа атаки волнует людей всегда. Сильнее других нервничают необстрелянные новички. Но и ветераны не остаются бесчувственными, хотя держат себя в руках: ведь пуля или шальной осколок с заслугами не считаются! В это время опасно оставлять людей один на один с тревогой за жизнь, надо направить их мысли на то, как разумнее действовать в будущем бою, как быстрее достичь победы.

И Юрков делал это, не только разъясняя бойцам роль дивизии и нашего батальона в предстоящем сражении, но и показывая, как лучше двигаться в начале атаки, где ни в коем случае нельзя залегать, чтоб не попасть под убийственный огонь вражеских минометов или пулеметов, а где, напротив, лучше собраться, сосредоточиться, преодолев первую фашистскую траншею. В то же время Юрков требовал, чтобы бойцы непрерывно улучшали исходный рубеж атаки, глубже зарывались в землю.

Разумеется, комбат не хотел преждевременных потерь от вражеского артогня. Однако, думаю, прежде всего он хотел сохранить высоким боевой дух командиров и солдат: ведь безделье - враг победы, оно способно разъесть человеческую душу. Не зря бывалые солдаты пошучивают, что от безделья тоска, а от тоски - вошка заводится...

Днем 22 ноября заглянул комбат и на медпункт: проверил, готовы ли к наступлению медики.

Вечером я пошла на КП за ужином. Возвращаясь с кухни, встретила парторга батальона Каца. Он спросил, когда я подавала заявление о приеме в партию. Огорчился, услышав, что еще весной.

- Моя недоработка... При первой возможности схожу в политотдел дивизии, переговорю. Вам пора быть в партии.

В ту ночь мы с Дусей долго не могли уснуть. Прикорнули друг возле друга только в третьем часу. Разбудил нас артиллерийский залп. Вскочили с нар, откинули заменявшую дверь плащ-палатку. В лицо - холод, снег, нарастающий грозный рев орудий.

* * *

...Перед мысленным взором - заснеженное, в черных пятнах воронок и толовой гари, полого уходящее на северо-запад, к хутору Елхи, поле.

В однообразный гул артиллерии то и дело вплетается звук, похожий на внезапное завывание сотен безумных сирен, воздух над головой будто разрывают, и сначала видны стремительно взлетающие над позициями врага черные столбы разрывов, мечущееся среди этих столбов пламя, а потом кажется, что начинает с бешеной скоростью бить в гигантский барабан сумасшедший барабанщик: "катюши".

С шуршанием проносятся над головой - вот-вот заденут! - тяжелые мины, выпущенные из установок, прозванных "Иванами Грозными". Земля гудит, дрожит, уши ломит от неутихающей канонады. В редкие промежутки между залпами и взрывами слышно, как тоненько, печально, словно жалуясь на что-то, посвистывают пули.

Разглядеть панораму боя невозможно: подниматься рискованно, а, приподняв голову, видишь только небольшое пространство, где залегли цепи рот, где торчат серые, как волдыри, вздутия вражеских дотов и бронеколпаков, остервенело извергающие огонь пулеметов.

Полдень 25 ноября. Вторые сутки непрерывного боя. Несмотря на мощную артподготовку, части дивизии ворваться в Елхи не смогли. Противник контратакует. Отбив контратаку, роты Отдельного учебного стрелкового батальона поднимаются, но, добегая до бетонированных колпаков, до мощных дотов, падают, как трава под косой.

Четыре танка, брошенные уничтожить бетонные колпаки, попали под огонь вражеской противотанковой артиллерии. Три остались гореть на поле боя. Четвертый вырвался к своим.

Приказано подползти к вражеским огневым точкам как можно ближе. Двигаюсь за стрелками. Держусь борозды, проложенной теми, кто впереди. Перед глазами подметки грубых солдатских ботинок. Бойцы попеременно подтягивают то одну, то другую ногу. И пока подтягивают - хорошо, значит, живы. А перестали подтягивать - надо спешить к людям: может, не убиты, а только ранены.

Ракета - сигнал к атаке - при дневном свете выглядит ненастоящей. А солдаты уже встают, и уже слышно набирающее силу "ура!"...

Выполняя приказ комбата оборудовать в случае успеха медпункт ближе к Елхам, то ползу, то бегу от воронки к воронке на стыке рот старшего лейтенанта Н. М. Ивченко и лейтенанта Ф. П. Стрелкова. Иногда подолгу лежу на одном месте - так часты и близки разрывы вражеских снарядов и мин. Ощущение холода пропало: передвижение по глубокому снегу согревает, да и нервы напряжены.

Появились раненые. Набухающие кровью ватники и брюки на морозе быстро превращаются в красноватый лед. Чтобы добраться до пораженного участка тела, разрезаю задубевшее обмундирование кривым ножом, похожим на садовый. Такие ножи имеются в каждой санитарной сумке, без них совсем худо пришлось бы.

Прежде чем перевязать раненых, надо снять варежки. Вот тут мороз берет реванш. На ветру, на холоде пальцы начинает ломить так, что слеза пробивает. А потом их вовсе перестаешь чувствовать. Но и двигаться они не могут - торчат окаменевшими сучками. Приходится растирать их полами шинели, совать в рот. И снова за нож, за индивидуальные перевязочные пакеты...

Первой достигла бронеколпаков, ворвалась во вражеские траншеи рота старшего лейтенанта Ивченко. Но сам Ивченко получил тяжелое ранение, а командир соседней роты лейтенант Стрелков, поднимая бойцов на захват второй линии фашистских окопов, был сражен наповал осколком мины.

Меня разыскал связной капитана Юркова, передал приказ не пробираться дальше к Елхам, а наладить доставку раненых на прежний медпункт. Выбираясь из-под огня, я вытащила с поля боя младшего лейтенанта Н. В. Прокофьева и пулеметчика Панасенко, перевязала обоих. Только вернулась на медпункт принесли старшего лейтенанта Ивченко.

Командир роты тяжело переживал гибель многих бойцов, с которыми воевал не первый месяц. Особенно сокрушался о сержанте Петре Шеенко. По словам Ивченко, отделение Шеенко первым ворвалось во вражеские окопы, сержант уничтожил трех фашистов, а потом упал. Убили!

Старший лейтенант ошибся, Шеенко не погиб, был только ранен, позже его доставили на медпункт. Помня отзыв о нем Ивченко, мы с Дусей обходились с сержантом особенно ласково.

В тот день батальон продвинулся на триста метров, ночь передышки не принесла. Больше ничего не помню. Не помню и подробности боев в последующие два дня. Лишь сражения 28 ноября видятся более отчетливо. Наверное, потому, что дивизия предприняла попытку обойти хутор Елхи, и наш батальон совместно со 106-м стрелковым полком наносил удар южнее хутора. А еще потому, что 28 ноября погиб парторг батальона старший лейтенант Ш. И. Кац.