Еще год спустя, в 1977-м, киевское «Динамо», хотя и стало чемпионом, попало под массированный обстрел. Уж слишком эта знаменитая команда стала напоминать тот пресный средненький «Днепр», в котором дебютировал Лобановский. Мастерами она не оскудела, а игра упростилась до предела, все ее помыслы были прозрачно нацелены на сбор очков. 15 ничьих сделали в том сезоне чемпионы, и многие из них достались им без борьбы. Динамовцам, естественно, подражали. Кому же еще? И другие тренеры вошли во вкус приобретений, достававшихся без волнений и без игры, по взаимной договоренности. Дух стяжательской арифметики, как дымовая завеса, повис над чемпионатом. Тогда-то и было принято решение ввести «лимит ничьих». Мера отнюдь не техническая, а охранительная, заслон от правонарушителей.
Тут всем захотелось разобраться, что же происходит, откуда появился этот сверхделовой футбол без игры? И возник в устном употреблении термин – «лобановщина». Вряд ли он лестен для того, чья фамилия взята в корень неологизма. Но признаем и то, что главе течения полагалось что-то из себя представлять.
Лобановский не делал тайны из своих взглядов, высказывался определенно,я бы сказал, теоретично. Для меня, когда я его слушал то ли на совещаниях, то ли с глазу на глаз, он прежде всего вырисовывался человеком с математическим складом ума. Еще будучи игроком, он закончил Политехнический институт, и цитаты (а он их любит) в подтверждение своим доводам брал из сочинений кибернетиков.
Взгляды его просты. В футболе успех принято расценивать прямо пропорционально числу добытых очков, оно, это число, и есть предмет забот тренера. Применительно к чемпионату заветное число в идеале складывается из побед дома перед своей публикой, которую полагается ублажать, и из ничьих на стадионах других городов. Если хорошенько отрепетировать модели игры – «домашнюю» и «гостевую» – и уверенно ими пользоваться, гарантируются три четверти возможных турнирных очков, что достаточно для первого места.
При подборе футболистов преимущество должно быть отдано не знающим устали, тем, по выражению Лобановского, кто представляет собой «безупречную машину». Этой же цели служит и жесткая тренировочная программа, обеспечивающая «функциональную готовность», атлетизм, в разработке которой тренер киевского «Динамо» по праву слывет мастером. Все матчи долгого сезона команда не в состоянии провести одинаково сильно, в каких-то случаях необходимо сыграть вполоборота, но не поступаясь очками, для чего и служит лжефутбол – мирные ничьи.
Практично – дальше некуда. Да и подтверждалось все это итоговыми таблицами, в которых команда стояла то чемпионом, то призером. Она оставалась у нас флагманом, с нее не сводили глаз как подражатели, так и критики. Что же беспокоило критиков?
Все можно было различить у киевского «Динамо» – и неукоснительную турнирную стратегию, и «модели», и физическую тренированность, и апломб лидера, перед которым заранее сникали слабонервные противники, смирявшиеся с неминуемым поражением. Не различима была только игра. Она, конечно, была, но сезон от сезона, чем дальше в прошлое уходил 1975 год, упрощалась – прямые линии, силовое давление. До поры до времени игровые достоинства хранили большие мастера – Коньков, Веремеев, Колотое, Буряк, Блохин, у них было в крови – играть. С их уходом упрощение, тактическая невзыскательность становились все более очевидными. Среди новых игроков были одаренные – Бессонов, Евтушенко, Заваров, которые наверняка рады были бы позволению играть, но их вынуждали «действовать». Строго по наставлениям, без фокусов, с оглядкой на свои ворота. Игрокам постоянно кричали с тренерской скамьи: «Назад!» Это была намеренная линия, таким – расчерченным загодя, исключающим малейший риск,- видел Лобановский футбол наших дней.
Дошел до меня слух, что в киевском «Динамо» запрещена атакующая комбинация «стенка». Это когда игрок отдает мяч другому на мгновение, с тем чтобы рвануться вперед и получить мяч обратно на открытой позиции. Комбинация из классических, испытанных, она основана на тонком взаимопонимании, быстроте, мягком обращении с мячом и способна застать защиту врасплох. Повстречав Лобановского, я спросил, правда ли, что «стенку» он упразднил.
– Эта комбинация несостоятельна, она слишком рискованна, антипозиционна. Если мяч перехватит противник, сразу двое наших окажутся за его спиной, будут отрезаны и не смогут выполнить оборонительные функции при контратаке…
Отмененная в киевском «Динамо» «стенка» как раз в это время бойко, весело- и с немалым успехом практиковалась в «Спартаке» с благословения тренера Бескова. Мне подумалось, не был ли запрет Лобановского своеобразным ответом на теоретическую «неправильность» спартаковской слишком откровенно атакующей игры?
Особенно крутыми становились завитки критических вихрей, когда киевское «Динамо» раз за разом безвольно, как обреченное, терпело поражения в розыгрышах европейских кубков от шведского «Мальме», французских «Сент Этьенна» и «Лаваля», софийского «Локомотива», тщетно следуя «гостевой модели». На наших стадионах она его выручала, а на европейских – обезоруживала.
Моду на «киевский вариант» в 1979 году поставил под сомнение К. Бесков, выигравший звание чемпиона со «Спартаком», который во главу угла безбоязненно поставил игру в комбинационном стиле. Той же дорогой пошел и Э. Малофеев с минским «Динамо», ставшим чемпионом в 1982 году. И у этой команды прежде всего заметна была игра, а атлетизм, быстрота и жесткость воспринимались не сами по себе, а как обязательное условие игры.
Наш футбол мало-помалу стал возвращаться на круги своя, вновь представать перед зрителями в естественном и привлекательном игровом облике. Немедленно затрещала и трусливая по сути своей (арифметическая практичность не могла этого затушевать) «гостевая модель», и тоже благодаря благодатному примеру «Спартака» и минского «Динамо». Более чем уверен, что это стало возможным из-за того, что команды опирались на твердо поставленную игру, которая им придавала веру в себя, разрешала в любых обстоятельствах, в любых стенах продолжать привычное, освоенное, ясное, доставляющее удовольствие занятие. И самолюбие мастеров не страдало, они играли, а не подстраивались, тошно им не было.
Сугубо практичный, атлетический, безыгровой футбол изобретен не у нас. Думаю, Лобановский его высмотрел в международных матчах. Невозможно представить, чтобы общая картина в мировом футболе была единой: здесь подвизаются сотни клубов, десятки сборных, все они в своей практике исповедуют те или иные вкусы, направления, тенденции. Наблюдатель может выбрать лучшие образцы, а может подпасть под влияние худших. Нетрудно запастись образчиками любого сорта и на стадионах, и в зарубежной прессе. Лишь бы знать, чего ищешь, какую волну ловишь. Лобановский настойчиво искал подтверждения своим обдуманным, вычисленным тезисам и, разумеется, находил. Он всегда оживлялся, розовел, сверкал глазами, потирал руки, когда видел торжество практического подхода у каких-либо зарубежных команд. На рассуждения о красоте игры, о зрелищном эффекте, о вкусах аудитории он не откликался, считая их досужими, «любительскими», отжившими свой век, твердил, что болельщика надо перевоспитывать в новом духе. Он хотел выглядеть без сучка и задоринки тренером-профессионалом, чтобы все его окружающее в работе было «профессионально» – это слово он готов повторять без конца. Профессионализма, как стиля работы, нашему футболу всегда не хватало, и в этом пункте мы с Лобановский сразу соглашались.
Что говорить, с тренеров спрос велик. И считать очки нужно, и практичность в иных случах не зазорна. Но проходит время, забывается нервотрепка подсчетов, нам трудно, да и недосуг вспоминать, кто кого догонял и обгонял десять лет назад. Остаются с нами – и навсегда – впечатления о замечательно, красиво и победно игравших командах. Согласно этим впечатлениям мы выстраиваем свои представления о прекрасном, на них опираемся в разящих, голосистых претензиях, они, а не старые турнирные таблицы – алмазный фонд, цветущие оазисы.
