Эхо тяжкого боя долго сопровождало группу Саранцева.

Со временем эти звуки стали угасать. И старший лейтенант хотел верить: это происходит только потому, что они все дальше уходят от места схватки. Когда черное небо над Пянджем стало химически белым от залпов реактивной артиллерии, группа остановилась.

— Да, крепко завернули… — пробормотал сержант Жуков, ни кому конкретно не обращаясь. Потом добавил:

— Неужели такая мировая война идет из-за вот этого урюка?!

Все дружно посмотрели на сидящего на земле Нурулло. Час назад он подвернул ногу и за это время каждый из четырех конвоиров успел протащить пленника на спине. Это обстоятельство не добавило симпатий к бывшему полевому командиру.

Саранцев похлопал себе по карманам, надеясь обнаружить в них пачку сигарет. Потом вспомнил, как купался в ледяных волнах, после чего курево превратилось в противный коричневый сгусток. Он поежился, вспоминая эти неприятные моменты.

Если раньше старший лейтенант не связывал события этих суток с пленением Нурулло, то после фразы дэшовца дошло и до него — эта фигура и есть главный виновник всех бед. Саранцев почувствовал, как лютая ненависть мгновенно залила его от макушки до пяток. Он испугался за самого себя, увидев, как побелели его пальцы, крепко сжавшие пистолетную ручку автомата.

Сашка помотал головой, стараясь избавиться от этого чувства. Осознал, что секунду назад мог влепить в «духа» очередь.

«Все это контузия проклятая, — подумал он, — Спокойно, Саня, спокойно…»

Но ненависть все же не уходила.

— Скажи, Коля, — несколько прерывисто выдохнув, обратился Саранцев к проводнику, — Неужели вот эта шкура стоит жизней целого отряда «рэксов» и еще десятка погранцов?! Что из себя представляет эта сволочь, если за него воюют, как за президента? Ведь дело не только в золоте, а?!

— Он много знает, командир, — ответил бывший нукер, вытаскивая из кармана мешочек с насваем и поочередно предлагая его всем, за исключением пленника, — Так много, что даже мне пришлось сдать его. А я ведь был его телохранителем.

— Фьють, — присвистнул Саранцев, — И как долго?

— Несколько лет, — уклончиво ответил тот.

— Разведанные — дело святое, — чмокнул насваем сержант Жуков, чувствуя, как легкое пощипывание распространяется по небу и дурман начал обволакивать голову, — На допросе «духа» расколют, он все расскажет, а потом? Таких «тузов» не расстреливают, ведь верно? Он будет сидеть в какой-нибудь камере под усиленной охраной и время от времени консультировать наших спецов. Он будет жить, понятно? А взвод далеко не самых худших пацанов в России и СНГ будет гнить в земле! Это справедливо?!

— Это несправедливо, Жук, — ответил Саранцев, — Но на войне много несправедливости. Вообще, ты в жизни много видел, чтобы было все по правде?

— Ни хрена.

— Значит, мы будем тащить этого «духа» дальше, — закончил свою мысль старший лейтенант.

В глубине души он чувствовал, что спорит больше не со своим подчиненным, а самим собой. Перед мысленным взором у Сани сначала появились лица подполковника Рукосуева и майора Бурнашова. Затем, словно из тьмы, выплыли фигуры Давлятова и его мрачноватого зама Бориса. За ними стояли силуэты спецназовцев, высвеченные неверным светом осветительной ракеты. Какими Саранцев видел их в последний раз перед тем, как отправился вдоль извилистого русла Пянджа.

Только сейчас Саня понял рассказ своего деда. Тот в сорок третьем попал в штрафбат за то, что не довел до своих «языка» — немца. «Как так, дед! — кричал пятнадцатилетний Сашка в пылу спора, — А приказ?!»

«Из-за этого гада мой лучший друг погиб, — отвечал тогда старик, прикуривая одну «беломорину» от другой. — А когда по дороге эта сволочь еще на ломаном русском насмехаться над нами стала… Затмение на меня нашло. Провал в памяти. Потом пелена с глаз упала, смотрю: фриц уже перерезанный очередью у моих ног лежит!»

«Это у нас наследственное, — подумал старший лейтенант, вспоминая тот давнишний спор, — Но я тебя, гад, все же доведу!»

— …Ты, бача, — обратился он к сержанту, — выбрось такие мысли из головы. А то я тебе их в задницу заколочу.

Жуков вместо ответа прерывисто вздохнул, повернулся к «духу» и присел перед ним на корточки:

— Ну что, гад, отдохнул? Полезай на закукорки! Скажешь кому-нибудь, что в армии врагов на горбу таскал — засмеют…

— Погоди, — остановил его проводник, — вы оставайся пока здесь. А мы со старшим лейтенантом в разведку сходим.

— Чего это ты за меня приказы раздаешь, а? — оборвал его Саранцев.

— Мы почти пришли, командир, — ответил Николай, — За этим поворотом — Трехглавая вершина. Нужно сходить посмотреть все ли там чисто.

Старший лейтенант с минуту внимательно смотрел в глаза бывшему «духу». Тот спокойно выдержал взгляд. Однако это не убедило Саранцева в чистоте его намерений.

Нащупав под курткой рукоятку «духовского» «глока», переданного ему Давлятовым перед отходом, он подумал:

«Удобный случай завалить меня в камнях, а потом на пару с Нурулло с моими ребятами разделаться. Посмотрим, «душара», посмотрим… Если ты враг, то это самый удобный случай проявить себя».

Когда Саранцев и проводник, карабкаясь по крутому склону, отошли от места стоянки на метров тридцать, старший лейтенант увидел, как за речкой что-то ярко блеснуло. Раз, другой…

Он ничего не успел сообразить, как до него докатился грохот артиллеристских выстрелов. За ним послышался пронзительный свист мин.

— Ложись, — заорал Саранцев Николаю, понимая абсурдность этой команды: на голом склоне укрыться было негде.

Тот шлепнулся на живот. Ящерицей прополз по склону и втиснулся в какую-то щель. Уцепившись за оказавшийся под рукой камень, чтобы не съехать вниз, пограничник последовал его примеру.

«За эти годы ты зря времени не терял, — мелькнуло в голове у Саранцева, — Ползаешь в горах, как вылитый «дух»…»

Мины с пронзительным воем пролетели у них над головами. В тот же момент почти у самой вершины дважды рвануло. Саранцев инстинктивно вжал голову в плечи. И, как оказалось, не зря. Потревоженные взрывом камни посыпались вниз.

«Хана, если по черепушке ударит», — подумал он после того, как первый булыжник обвала со смачным хрустом ударился рядом.

— Голову прикладом закрой! — прокричал ему Николай, словно прочитавший мысли офицера.

Дважды повторять приказание Саранцеву не пришлось.

Едва они пережили первый камнепад, как невидимые минометчики сделали еще один залп.

— Наши или «духи»?! — прокричал старший лейтенант в пустоту, не ожидая никакого конструктивного ответа.

— А я знаю?! — в том же ключе ответствовал проводник.

«Как бы там ни было, нужно прикинуться своими для всех, — подумал пограничник, — Иначе загасят. По кому они бьют, хотелось бы знать, нас же ни хрена не видно?!»

Снова взрывы. Минометчики стреляли явно по вершине, не собираясь опускать прицел вниз. Это давало хоть небольшой, но шанс.

Старший лейтенант, медленно, чтобы не свалиться вниз, перевернулся с живота на спину. Расстегнул бушлат и достал из кармана разгрузочного жилета узкий пенал сигнальной ракеты. В темноте он не мог разглядеть, какого цвета ее колпачок и сколько звездочек на нем выдавлено.

«Если эта красная — то врежут еще, — лихорадочно думал Саня, — Нужно подсветить…»

Фонарик он потерял во время плавания в Пяндже, поэтому торопливо нащупал в кармане зажигалку «зиппо», купленную в хабаровском кооперативном ларьке перед командировкой. Прикрылся полой бушлата, чтобы не выдать себя блеском огонька (тогда неизвестные артиллеристы обязательно возьмут «нужный прицел»), и принялся чиркать колесиком.

Зажигалка работать не желала.

Саранцев с самого начала не питал иллюзий по поводу надписи на ее корпусе — «Мейд ин УСА». Все «штатовское» восточнее Уральского хребта производилось узкоглазыми «америкосами» в северных провинциях Китая. Но сейчас становилось обидно до слез за продукцию бывших партнеров по социалистическому лагерю…