…Кажется, начал уже замерзать: тело сковало, волю начала подчинять себе апатия, и даже мысли в голове начали ворочаться все медленнее и медленнее…

Пальцы правой руки, с помощью которой я держусь на боку валуна, вновь начинают сползать. Ботинки полны воды, ноги ушли вниз…

…Все, хана!

Меня смывает. Отчаянным усилием, юлой крутанувшись в воде, высвобождаю застрявшую руку. Голова уходит под воду. Лоб тут же схватывает ледяной обруч холода. Сучу налившимися свинцом ногами, чтобы не уйти на дно, рву с себя рюкзак. Течение перебрасывает его через голову, и лямки скручиваются на горле. Начинаю задыхаться, пускаю пузыри.

В мозгу ослепительная вспышка: «Кому суждено быть повешенным — тот не утонет?!»

Перед широко раскрытыми глазами — серая водная муть…

Как оказался на берегу, не вспомнить до конца своих дней. Скорее всего, тащило по камням, пока на одном из поворотов не вышвырнуло на берег. Уже без тяжелого рюкзака, едва не убившего меня. Как удалось его снять — тоже не помню. Что-то с памятью моей стало…

Как выкарабкивался на скалы, забивался в кусты, как выливал воду из берц, снимал стопудовый от воды бушлат и промокшее насквозь обмундирование, тоже помнится с трудом. Словно сквозь стекло желтого фотографического фильтра.

Полностью придя в сознание, я обнаружил себя в одних трусах, приплясывающем на мокром бушлате и с наполовину выжатой тельняшкой в руке. Автомат лежал рядом.

На чей берег меня вынесло: на наш, таджикский, или афганский? И спросить не у кого…

Чернота ночи скрывала очертания гор. Только их заснеженные вершины, освещенные звездами и Луной, яркими контрастными линиями прорисовывались на фоне неба. Но это было далеко от меня. А здесь, в глубине ущелья, обрывистые скалы лишь угадывались своей более плотной, чем ночь, чернотой. Даже снега в их изломах не было видно. А в десятке метров внизу, как река в царстве мертвых, шумел зимний Пяндж…

Если существует ад, то он должен выглядеть именно так. Ни каких тебе чертей, сковородок с кипящим маслом и извивающихся нагих грешников. Вместо хрестоматийных ужасов — черная дыра в земле, полная невысказанной безнадежности и тоски. Что ж, поручик Лермонтов Михал Юрьич в своем «Демоне» так все это и живописал…

…Вскоре я почувствовал, что становлюсь ледяным столбом. Матерясь сквозь зубы, выстукивающие барабанную дробь, начал выжимать одежду…

Дела оказались не так плохи, как я думал вначале.

Натягивая на себя волглые штаны, я обнаружил на поясном ремне флягу со спиртом, подаренную перед отходом заботливым Снесаревым. После того, как в сведенный судорогой желудок покатился горячий комок алкоголя, жить стало веселее. Кровь по жилам побежала быстрее, голова заработала более четко.

После находки фляжки, о существовании которой совсем забыл после всех передряг, я начал внимательнее осматривать обмундирование. И уже не сомневался, что сумею обнаружить самое необходимое на этот момент — компас.

…Конечно, он нашелся на своем обычном месте: привязанным ремешком к правому карману разгрузочного жилета. Если бы его оставил в уплывшей в Пяндж полевой сумке, куда его обычно кладут штабные крысы, то пришлось ориентироваться по звездам.

Впрочем, и здесь не было никакой трагедии. Небо над головой мерцало миллиардами светлых точек, поэтому определить свое местонахождение было нетрудно.

Сделав еще один глоток спирта (даже не подозревал, что могу его пить запросто, без воды), я очистил от корки льда затвор и спусковой крючок автомата (во время вынужденного купания он болтался у меня за спиной на ремне и поэтому не последовал за рюкзаком).

Постарался вспомнить карту. За полгода службы на границе выучил ее наизусть, поэтому представить извилистое течение Пянджа не составило особого труда.

«Та-а-к, вот река, вот «стопарь» «Сунг», кишлачок притулился… Где-то вот здесь должна быть переправа, столь неудачно для нас закончившаяся. Меня несло вниз по течению. Далеко утащить не могло — слишком извилистое русло. Да и не выдержал бы организм долгое барахтанье в воде. Отсюда мораль: от переправы я в нескольких сотнях метров. И на афганском берегу…»

В нагрудном кармане «разгрузки» я нашел пару сигнальных ракет и всерьез задумался: не обозначить ли свое присутствие? Наверняка, парни Руслана меня уже ищут. Но перевесило опасение, что этим занимаются не только разведчики, но и «духи». А вот встреча с последними в мои планы не входила…

Жаль, что «моторола» уплыла во время падения. Без связи всегда тяжко. А на войне особенно. Если бы у меня был бы контакт с Русом, то чувствовал себя на этом неприветливом берегу, словно на пляже Сочи.

Как быстро все меняется в этом мире: совсем недавно собачился с майором, даже чуть было не пристрелил его, а сейчас он мне кажется самым родным человеком на свете.

С трудом натянув на плечи набухший и уже успевший схватиться ледком бушлат, я уже собирался двинуться вдоль реки, как услышал за спиной знакомый голос:

— Ну, и далеко собрался, старлей? Ну-ну, спокойнее… Надеюсь, сейчас палить без разбора не будешь?

— Нет, не буду, — я облегченно вздохнул (наконец-то эти сутки проявились хоть одним приятным сюрпризом!) и обнял за плечи вышедшего из-за скалистого поворота Руслана.

Тот поморщился и слегка отстранился:

— Полегче.

— Извини, — отпустил майора, вспомнив, что не так давно тот заработал дырку в боку.

Почувствовал, как в душе постепенно ослабевает крепко взведенная пружина: «Теперь не один, не пропаду» и произнес:

— Как рана?

— Царапина. До свадьбы заживет… До твоей, старлей, свадьбы.

— Командир, пора, — напомнил о себе молчаливо стоявший за спиной майора Борис, — Ребята передали, что «духи» на том берегу сосредоточились. Наверняка на нашу сторону переправляться собираются.

— Пошли, — тронул меня за рукав Давлятов, — Идти можешь, ничего себе не отморозил?… Ого! — он унюхал запах алкоголя, исходящий от меня, — Ты, оказывается, время даром не терял! Пикничок на «зеленой» устроил!

— Манал я такую «зеленую» и такой пикничок! — буркнул я в ответ, — Ты лучше скажи, как меня нашел.

— Все просто, как апельсин, — рассказывал в полголоса майор, пока мы почти на четвереньках ползли по скалам в сторону переправы, — На этом участке течение Пянджа особое. За поворотом оно выносит на афганский берег все, что плывет по воде. «Духи» об этом месте тоже знают. Это их переправа, они по ней с нашего берега на свой перебираются. Очень удобно: если даже кого подстрелят, или груз потеряешь — все равно потом на берег вынесет.

— Хитро…

— Война в Азии — это тебе не комар чихнул.

Когда мы подошли к месту неудачной для меня переправы, там уже было темно — камыш на том берегу прогорел. Однако оттуда, словно по заказу, одновременно взлетели несколько осветительных ракет. Повиснув на невидимых глазу парашютиках, они залили неживым белым светом окружающий ландшафт.

Из мрака, медленно, словно при проявке фотоснимка, выступили острые шпили скал, белесые камни на берегу реки и черный поток Пянджа. И я, впервые оглядев это место при свете, в душе содрогнулся от жутковатого зрелища. Да, ад должен выглядеть именно так.

— Майор, — обратился я к Давлятову, — Тебе Пяндж сейчас Стикс не напоминает?

— Реку мертвых? — уточнил тот, обнаруживая познания в древнегреческой мифологии, — Да, есть что-то похожее. А я, по твоей логике, Харон?

— Бороды не хватает.

— Ну, это дело времени…

— Мы еще живы, Рус, — усмехнулся я, — И тебе рано изображать перевозчика в царство мертвых.

— Тогда будем говорить о деле, чтобы в нем не оказаться, — перешел к прозе жизни Давлятов, — «Духи» к переправе готовятся. Вот что, Саня, я дам проводника из своей группы. Ты со своими людьми и «языком» пойдешь в сторону восемнадцатой заставы. По прямой до нее километров пять. А так, вдоль берега, все двадцать будет. К утру дойдете. Карту помнишь?