Когда отряд достиг выхода на землю спустились сумерки. Воздух дурманил, хоть в нем по-прежнему оставался запах серы. Миэ вспомнила, как замерзала первые дни путешествия в Северные земли. Сейчас она многое отдала бы за пригоршню чистого снега.

Их никто не встречал. Таремка было решила, что лагерь заснул — уставшие от перехода и забитые неизвестностью, деревенские нуждались в отдыхе. Но темноту ночи не нарушали костры. Миэ выбросила шерстяные шарики из ушей и прислушалась — ни гомона дозорных, ни звука, ни шороха.

В нескольких шагах от расщелины, из которой они вышли, остался недогоревший костер и пара мешковин рядом. Ждали ведь, подумала Миэ, вспоминая Арэна, что долгим взглядом провел их в путь. Дасириец поклялся, что не сдвинется с места до их возвращения, а он всегда сдерживал свои обещания. Только нужда могла заставить его изменить решение.

— Тихо-то как. — Один из тройки поравнялся с ней, держа меч наизготовку. — Не по душе мне такая тишина.

— Мне тоже, — поддержала Миэ.

Стоило ей выйти из гор, как силы быстро вернулись к ней, магия вновь поддавалась велению волшебницы, но таремка не спешила воспользоваться чародейством. Она оглянулась на жреца, который все еще лежал на спине Дорфа.

— Думаю, его можно положить здесь, земля теплая. — Миэ указала на землю у подножия пещеры. Волшебница знала, что тароны, какими бы голодными они ни были, не покинут убежища, пока есть яйца или детеныши. Да и при свете дня, она не заметила у входа в пещеру ничего, что говорило об обратном. — Не разводите костра. Банру осторожно уложили на мешковину.

— Чего делать, эрель? — Дорф, избавившись от ноши, встал с другой стороны. — Пойти дозором или дождаться рассвета?

Миэ не хотела признавать, что растеряна. Путеводный шар освещал достаточно, чтобы идти дальше, но усталость брала свое, и даже страх за остальных не развеивал сонливость. И северяне, как ни храбрились, потихоньку зевали в кулаки. Тот, что с разорванным плечом, заметно побледнел и ссутулился. Миэ знала, что сон не придет к ней, пока она не узнает, что случилось с лагерем; в ней теплилась малая надежда, что Арэн и эрл увели деревенских на ночь подальше от Хеттских гор. С чего бы им возвращаться обратно, если в спину гонятся шараши, спрашивала себя волшебница, медля с ответом Дорфу.

— Нужно пойти вперед и посмотреть, — наконец, решилась она. — Вы четверо, останетесь здесь, присмотрите за Банру и на тот случай, если появиться кто-то из своих. А я разведаю.

Оба мужчины с сомнением посмотрели на хрупкую волшебницу, они даже не пытались скрыть своего недоверия к подобному решению, но северяне, воспитанные в почтении к носителям дара светлой Виры, не отважились спорить. Только как могли показали свое несогласие — сплюнули, скрипнули зубами и дернули себя за бороды.

— Как скажешь, эрель, — угрюмо согласился кривоносый. — Станем здесь и дождемся тебя с вестями.

— Как бы не вышло, что опять растеряемся, — предупредил второй.

— Ничего не делайте до моего возвращения, — как можно строже предупредила таремка. Она потирала ладони, разогревая их перед тем, как творить волшебство. — Я не стану далеко ходить, поищу следы лагеря. Или намеки, куда он мог деться.

Миэ сложила кончики пальцев, один к одному и развела их, будто натягивала пять невидимых нитей. Воздух между ладонями засверкал мелкими искорками. Северяне попятились назад. Сияние собралось облаком, окутало Миэ, будто кокон, и в следующее мгновение волшебница исчезла без следа.

— И не поднимайте шум, — сказала она и чуть не прыснула от смеха, увидав вытянутые от удивления лица мужчин.

Они закивали, еще больше попятились, оглядываясь — невидимая пелена, которой Миэ окружила себя, было одним из первых заклинаний, которое она освоила под руководством мастера-волшебника. Таремка гордилась тем, насколько безупречно творит это чародейство. Миэ погасила путеводный шар и шагнула в темноту, невидимая ни для кого.

Путь, однако, оказался недолгим. Глаза, привыкшие к темноте, замечали следы стоянки лагеря. Борозды полозьев саней, кострище, полное несгоревшего хвороста, мешковины. Несколько раз попадались перевернутые корзины с едой, которую волшебница не без брезгливости, подобрала. Все указывало на одно — лагерь спешно сорвался с места. Неужели тароны осмелели настолько, что выбрались из безопасной пещеры? Миэ сомневалась — она не увидела ни одного мертвеца. Сомневалась она и в том, что перепуганные нападением летунов, северяне стали бы рисковать и забирать покойников.

Таремка прошла не больше трех сотен шагов, когда под ногами стали попадаться камни. Чем больше вперед уходила Миэ, тем больше их становилось на пути. Тишину беззвездной ночи нарушали лишь редкие шорохи шагов волшебницы.

Вскоре, когда ей приходилось уже буквально перебираться по камням, Миэ поняла, что произошло. И, не почуяв опасности, она снова осветила дорогу путеводным шаром, но, из врожденной осторожности, сделала его вдвое более тусклым. Желтоватый огонек взлетел, поднялся над головой таремки и осветил тропу впереди. Недалеко, — Миэ не дошла всего несколько десятков шагов, — тропу разрезал обвал. Тяжелые, монолитные камни, нагромоздились друг на друга непроходимой преградой. Стена высилась, забирала вверх и Миэ не видела ее края. Волшебница подошла ближе — каменная крошка под ногами больно врезалась в ступни даже сквозь двойные кожи на подошвах артумских сапог.

Таремка отступила. Ноги подкосились, и, чтобы не упасть, волшебница присела на валун. Картина того, что случилось, ясно виделась ей — начавшийся обвал заставил людей сорваться с места, чтобы не оказаться заточными между камнем и Хеттскими горами.

Возвращалась она нарочно медленно. Что сказать остальным? Что путь назад закрыт? Каменный заслон не поддастся, вернее всего они погибнут, едва взберутся достаточно высоко, чтобы растревожить неряшливо взгромоздившиеся валуны. И всей ее магии будет недостаточно, чтобы сдвинуть с места хоть один монолит. Волшебница посмотрела на корзину, в которую собрала еду, всю, которая попалась на обратном пути. Подобрала она и мешковины. Руки изнывал под тяжестью поклажи, ноги отказывались слушаться, но таремка шла.

Уже на подходе, Миэ сняла с себя чары невидимости, чтобы не пугать северян. Кто знает, может так статься, что они станут единственными, с кем она встретит смерть.

— Был обвал, — без долгих словесных прелюдий, сказала она, подойдя к месту лагеря, который разбили северяне. — Думается мне, обоз отошел, чтобы не застрять в каменной мышеловке. Вот что смогла найти. С рассветом пусть пойдут двое, может найдут еще что полезное. — Она сгрузила свои находки кучей. Мужчины молчали.

— Завал большой и шаткий. — Миэ потрогала лоб Банру и жрец, в сладком забвении, улыбнулся не открывая глаз. — Через него не пройти, по нему тоже.

— Эрель, что делать? — Дорф внимательно глядел на нее, выискивая надежду.

— Спать, — отрезала волшебница. Надежда была непозволительной роскошью, таремка предпочла хорошенько выспаться и с рассветом подумать, как поступить. — Спать всем, — добавила она, услыхав, как северяне договариваются меж собой, кто первым станет дозором. — Здесь безопасно. Тароны не покинут пещер, а через завал не пробраться никому.

Она заняла место рядом с Банру и закрыла глаза. Северяне, уставшие и безмолвные, прикорнули неподалеку, но все ж таки решили по очереди сторожить до утра.

Путеводный шар вскоре потух. И, когда мужчины принялись дружно похрапывать, Миэ позволила себе роскошь пустить слезы.

Раш принюхался. Ветер с севера принес густой аромат копченого окорока, щедро приправленного запахом костра.

Карманник не зря устроился на ночлег неподалеку от спуска с вершины — тонкая тропа, много круче тех, по которым они с северянкой взбирались на последнюю, третью гряду холмов. Раш не без опасения думал о предстоящем спуске, но ничем не выдал своего волнения.

Впереди, у подножия гряды, раскинулась снежная пустошь, такая белая, что и безлунной ночью от нее было светло. Редкие кедры-охранники, нарушали гармонию одиночества северных просторов, да небольшая полоса частого соснового леса. Нигде ни огонька, ни случайного путника, ни разбуженного голодом зверя.