— Мы ехали к Верховному конунгу, чтобы просить его выступить со своим войском к границе Каменного леса, — ворчала Миэ. — А вместо этого застряли в чахлой деревушке. Остается только молиться, чтоб дшиверские всадники не вздумали поторопить своих жеребцов, иначе могучей Дасирии придется туго.

Арэн знал, что она говорит из желания досадить. Пройдет немало времени, прежде чем таремка простит ему и еще больше, прежде чем забудет обиду.

— Я знаю, что ты тревожишься за свой народ, — примирительным тоном ответил дасириец. — Уверяю тебя, Миэ, нужно много больше времени, чем пара недель в заснеженных равнинах, прежде чем дасирийская армия уступить хоть милю своих земель. Дшиверцы не тронут Тарем. Волшебницы зашипела, как кошка, которой наступили на хвост.

— Никому, даже всем полководцам Дасирии, не справиться с высокими стенами Тарема. И уж тем паче таремцам хватит золота, чтоб купить хоть бы и целую армию Народа драконов или выкупить Бессмертные легионы из царства Гартиса, если в том будет нужда! Или мне напомнить тебе мирные договора, которые предки ваших императоров принесли к воротам Тарема?

Арэн, нежданно даже для себя самого, рассмеялся. Миэ была истенной дочерью Тарема — гордая, своенравная и уверенная, что самый большой город на просторах Эрбоса никогда не падет.

Дозорные разом повернули головы, недовольно заворчали и зашикали на нарушителей спокойствия.

— Послушай, Миэ, и ты, Банру. Вы сами видите, как нас встречает северный народ. Артумцы никогда не славились добродушным нравом. Отец мой мудрый дипломат, но он недооценил нравов этих бородачей. — Арэн понизил голос до шепота. — Конуг не станет даже разворачивать письма, если не примет меня за своего. Эти нашествия — наш шанс доказать преданность и храбрость, и после, когда я приду и попрошу помощи, конунг не сможет мне отказать.

— Я помолюсь Амейлин, чтобы ты оказался прав, — не разделяя оптимизма друга, ответила Миэ, зевнула и приостановилась, позволяя Арэну открыть ей дверь в «Медвежью лапу». — Посмотрим, что принесет рассвет. Глава седьмая

Хани открыла глаза, растревоженная ржанием лошади. Обычно молодая кобыла была спокойно и подавала голос только на хозяйский свист. Девушка открыла глаза, садясь, и рассеянно пошарила рукой, в поисках хлыста.

Раш сидел на самом краю холма, и Хани сперва показалось, что он вот-вот спрыгнет вниз. Но прошло немного времени, а он так и продолжал сидеть, недвижимый, как коршун, заприметивший добычу.

Девушка поднялась на ноги, развела плечи, потягиваясь. Подошла к кобылке, погладила ее. Животное перестало ржать, но продолжало прясть высокими мохнатыми ушами. Меж них одинаково с двух сторон, шерсть сворачивалась двумя вихрями не проросших рогов— знак примеси крови артумских рогатых тяжеловозов; многие северяне считали, что на таких лошадях ездили Перворожденные. Жеребица Хани была мельче, но грива ее так же низко спускалась до земли, а ноги покрывал густой курчавый мех. Год назад Хани получила ее в подарок от Мудрой. И по сей день лошадь была единственным, что было ценным в ее небольших сокровищах.

— Что там? — Наконец, решилась спросить Хани.

— Дым от костра. — Раш показал на высокую гряду холмов впереди. — В воздухе пахнет жареным мясом, мой желудок проснулся прежде меня.

Девушка насторожилась. Сперва, она не увидела ничего, кроме поросших кедрами белых возвышенностей, но вскоре взгляд нашел тонкую струйку дыма. Он рождался где-то в кустарниках, примерно на полпути к вершине холма, и убегал в небо.

— Я не слышу запаха, — принюхавшись, сказала Хани.

— Наверное, потому что ты его проспала. Кто бы там ни был, он ушел до рассвета, не потрудившись, как следует засыпать костер снегом.

— Это прогневит духов. — Девушка озадачилась.

— Никто из северян не совершил бы такой необдуманный поступок, так ведь? — Раш выпрямился, поглядывая на Хани с немым вопросом. Девушка сразу поняла, куда он клонит.

— Не все северяне знают эту дорогу, откуда бы ее знать чужестранцам? Парень ничего не ответил.

Спуск с холма занял меньше времени, чем подъем на него. Снежка, привыкшая к узкой тропе, шла ровно, выбивая тяжелыми копытами куски земли из-под снега. Спустившись в долину, сделали перерыв. Раш долго изучал взглядом высокую гряду. Склон был покатым и подъем не казался таким уж тяжелым.

— Я не увидел тропы, — сказал он, жуя ломоть хлеба в прикуску с копченым окороком.

— Никто не видит, если не знает, куда глядеть. — Хани снова вспомнила дым от костра и подняла голову, пряча ладонью глаза от слепящего солнца.

Перекусив, путники снова двинулись в дорогу. Только когда лошадь сделал первую сотню шагов, тропа вперед стала приобретать ясные контуры. Она вилась между кустарниками и валунами, как угорь, где-то стремительно убегая вверх, где-то спускаясь вниз, минуя крутой подъем. Там, где тропа становилась совсем узкой, всадники спешивались и коротали путь пешком. Несколько раз на них сходил снег с вершины, грозя смести незваных гостей, но всем троим удалось остаться на тропе.

Примерно на полпути, Раш начал осматриваться, выискивая место, где был разбит лагерь. Дым давно иссяк, и единственными ориентирами служили только память и глазомер.

— Мы на том же куске дороги, — сообщил он, когда им с Хани снова пришлось спешиться. — Осматривайся, может что увидишь.

Когда впереди показалась густая хвойная заросль, оба, не сговариваясь, указали, указали на нее. Хани пошла первая, делая вид, что не слышит недовольного ворчания Раша.

— Здесь пещера, — сказала она, раздвинув ветки.

В земле, покрытой мхом, был проход. Неглубокий, как раз, чтобы в него пролез взрослый мужчина. Вниз вели ступени, теряющиеся в непроглядной темноте. Раш отодвинул Хани в сторону, сел у самого края прислушался.

— Ничего не слышно.

— Думаешь, они еще там? — Хани, сама того не желая, заговорила шепотом.

— Нет, — Раш ответил неуверенно, снова прислушался и снова повторил, в этот раз с большей решимостью, — нет, ушли. Переждали ночь и ушли. Ты ведь ничего не знала о пещере?

Хани отрицательно качнула головой. Ей вдруг стало очень стыдно. Два дня пути она хвалилась чужестранцу, что никто лучше нее не знает здешних троп, камней, шепота ветра. Теперь же насмешливый взгляд Раша заставлял ее жалеть о поспешных словах. И поделом, подумала Хани, впредь будет наука, как не стоит распускать язык.

— Интересное дело… — Слова парня тянулись, как патока за ложкой. Его пальцы поигрывали подвеской на серьге, темный маслянистый камень хищно поблескивал в свете солнца. — Чужестранцы и знают твои земли лучше.

Хани могла бы сказать, что всего раз была в холмах, когда они с Роком ездили на юг Артума, и обнаружили, что тракт разбит глубоким ущельем, откуда тянуло жаром. Они думали, что обязательно найдут в холмах сокровища, обшарили каждый куст, заглянули чуть не под все камни, но так ничего и не нашли. И пещеры, может статься, еще и не было. Но Хани смолчала.

— Нужно спуститься, посмотреть, что там, — вместо этого, предложила девушка.

— У нас мало времени, — напомнил Раш. — Дыма нет, не из-за чего утраивать переполох.

— Я собираюсь спуститься и проверить, что внутри, а ты можешь идти дальше — я догоню.

Раш громко скрипнул зубами, стиснув губы так сильно, что они побелели. Хани знала — он не рискнет продолжить путь в одиночестве.

— Будь по-твоему, — согласился он и, прежде, чем Хани угадала его движения, сцапал ее запястье. Тонкую кожу обхватила стальная хватка пальцев. Раш рванул девушку на себя, так, чтобы их взгляды встретились. В черных глазах «рожденного в пене», сверкали алые искры, подобные тем, что рождаются над пламенем. — Но если с моими друзьями что-то станет…

Хани потянула руку, чтоб высвободиться. После нескольких неудачных попыток, парень сам отпустил запястье. Он отошел в сторону, уступая Хани право первой ступить на земляную лестницу.

Девушка замешкалась лишь для того, чтоб зажечь факел. Меряя ступеньки шагами, стараясь ничего не упустить из виду, она боялась обернуться. За спиной раздавалось негромкое дыхание Раша, теплый воздух изо рта парня щекотал затылок, но Хани отдала бы все, лишь бы остаться одной. Общество Раша стало тяготить и пугать, как никогда прежде.