Коул и Скрибнер оспаривают эти наблюдения. Для нашей темы по существу не важно, насколько приведенные факты соответствуют действительности и мы вполне можем согласиться с тем выводом, который делают Коул и Скрибнер, а именно, что “исследование отношений между культурой и познавательными процессами — дело весьма туманное. Сама мысль — использовать обусловленные культурой различия для того, чтобы решить основные проблемы, касающиеся природы человека, — весьма привлекательна. Однако ученым не удалось придти пока к какому бы то ни было согласию относительно того, как следует приступить к ее реализации. Вместо этого каждый исходит из своих собственных предположений и пользуется своими методами сбора данных. В результате такой некоорденированной деятельности, продолжающейся вот уже целое столетие, описано бесконечное число фактов и выдвинуто столь же бесконечное число самых разнообразных объяснений.”[385] Действительно, вопрос о культурной обусловленности восприятия следует признать малоизученным. Однако это не мешает считать, что эта проблема существует и обращаться к ней необходимо.

Сколь бы не казались спорными выводы, изложенные в работах по этнокультурным особенностям восприятия, определенные мысли, высказанные в них заслуживают внимания. Так, этнологи Сегалл, Херсковиц, Шарп в 1966 г. “предложили свой способ понимания и интерпретации особенностей восприятия. Основная их идея состоит в том, что культура человека есть способ психологической адаптации. Одним из аспектов исследования восприятия в традиционных обществах был сравнительный анализ подверженности зрительным оптическим иллюзиям, прежде всего тест Мюллера-Лайера. Суть его в ошибке в определении соразмерности отрезков в геометрических фигурах. Сегалл и его коллеги связывали различие в подверженности оптическим иллюзиям между современными и традиционными обществами с различиями в пространстве, в котором живут люди соответствующих культур. Например, западная цивилизация характеризуется “прямоугольным” миром, в то время как у ряда племен Африки — жителей джунглей — нет возможности видеть горизонт и широкое пространство. Таким образом, задачи, предложенные экспериментаторами, а они в основном связаны с чувством перспективы в прямоугольных геометрических конструкциях, не имели аналога в повседневной жизни представителей традиционных обществ... Концепция Сегалла получила подтверждение в сравнительном исследовании Р. Болтона.”[386]

С нашей точки зрения, адаптация безусловно накладывает свой отпечаток на восприятие реальности. Другой вопрос, как это происходит.

Сплошь и рядом это мировоззрение может быть таким, что покажется внешнему наблюдателю совершенно нелогичны, состоящим из “предрассудков”. И это следует считать нормальным явлением. Один из классиков теории установки Г. Олпорт писал, что склонность человека к предрассудкам связана с его нормальным и естественным стремлением обобщить, концептуализировать, разложить по категориям свой жизненный опыт, который, конечно, не может быть исчерпывающим. Сложившиеся таким образом представления содержат как непосредственный опыт человека, так и иррациональные впечатления. А порой в них и вовсе отсутствует ядро истины и они могут полностью основываться на слухах, эмоциях и фантазиях.[387] Причем, по мнению Олпорта, “предрассудками являются те суждения, которые не изменяются, даже в случае появления сведений им противоречащих. Предрассудок, в отличии от простого неправильного суждения, активно противостоит любой очевидности, если она не согласуется с ним. Мы реагируем очень эмоционально, когда предрассудок грозит привести нас к противоречию. Таким образом, различие между обыкновенной ошибкой и предрассудком состоит в том, что ошибка может становиться предметом обсуждения и коррекции, а предрассудок вызывает лишь эмоциональное сопротивление.”[388]

Как это не покажется странным, наиболее глубоко и интересно с точки зрения исторический этнологии образом данные проблемы разработаны в современной империологии, в частности в народившемся относительно недавно культурологическом подходе к проблеме империй. Этот подход был призван ответить на вопрос, совсем недавно сформулированный Э. Саидом: “Как сложились те понятия и особенности в восприятии мира, которые позволили порядочным мужчинам и женщинам принимать идею, что удаленные территории и населяющие их народы должны быть покорены?”[389]

Этому факту находилось универсальное объяснение, выраженное, в частности, А. Ройсом: "Все человеческие существа воспитываются в некоторого рода культурных предрассудках о мире... Народ, который стремится господствовать над другими народами, не является исключением. Он вступает в отношения с другими народами уже имея определенные представления... Эти идеи упорно и настойчиво дают о себе знать, даже если действительность явно им противоречит"[390] . Эту же мысль высказывает и Д. Фильдхауз: "Основа имперской власти зиждилась на ментальной установке колониста”[391] .

Целенаправленное изучение колониальных ситуаций было начато еще в тридцатые-сороковые годы XX века Брониславом Малиновским, основателем функционалистского направления в культурной антропологии, который трактовал их как контакт более развитой активной культуры с менее развитой, пассивной. [392] Но Малиновский не затрагивал психологической стороны проблемы взаимодействия культур, которое неизбежно происходит в ходе колониальной ситуации.

Наиболее детально и развернуто проблема колониальной ситуации исследовалась в работе О. Маннони, который, будучи представителем иного, нежели Малиновский направления в культурной антропологии, а именно — приверженцем научной школы “Культура и Личность” с ее психологической направленностью, и на колониальные ситуации смотрел иначе, чем Малиновский. “Было бы очевидным упрощением, — писал он, — думать о двух культурах, как о двух сосудах, наполненных в неравной мере и полагать, что если они будут сообщаться, то их содержимое придет к одному уровню. Мы были удивлены, открыв, что какие-то элементы нашей цивилизации туземное население колоний воспринимало более-менее легко, а другие решительно отвергало. Обобщая, можно сказать, что население колоний приняло определенные детали нашей цивилизации, но отвергли ее как целое” [393] .

С другой стороны и поведение европейцев в огромной мере определялось не их сознательными целями, а логикой контактной ситуации. "Поведение европейцев не может быть объяснено только стремлением к достижению собственных точно рассчитанных интересов или страхом перед опасностью. Напротив, оно может быть объяснено только переплетением всех этих сложных чувств, которые возникают в ходе контактной ситуации". [394] Последнее приводило к тому, в частности, что в процессе колониальной ситуации до неузнаваемости искажались эксплицитные идеологические установки европейцев и они, в результате, делали не то, что изначально собирались делать. Эту мысль Маннони иллюстрирует на примере поведения французских колониальных чиновников: "Даже представители официальной администрации, те, которые последовательно проводили принятую Францией покровительственную по отношению к туземному населению политику, были тем не менее подвержены социопсихологическим законам, и, даже если это были люди выдающиеся, они не могли избежать расистских установок”. [395]