Умолкни, ропот малодушный!
Гордись и радуйся, поэт:
Ты не поник главой послушной
Перед позором наших лет;
Ты презрел мощного злодея;
Твой светоч, грозно пламенея,
Жестоким блеском озарил
Совет правителей бесславных;
Твой бич настигнул их, казнил
Сих палачей самодержавных;
Твой стих свистал по их главам;
Ты звал на них, ты славил Немезиду;
Ты пел Маратовым жрецам
Кинжал и деву-Эвмениду!
В пору народных смут и возмущений поэт может, конечно, и промолчать. Но большой, подлинный поэт именно на этих крутых поворотах истории и становится гражданином. Его выбор редко бывает верен, ибо в обстановке кровавой гражданской войны любой выбор оказывается наихудшим, и в этом состоит трагедия поэта и трагедия его эпохи. И тогда поэт погибает. Так произошло с Андре Шенье. Так написал об этом Пушкин в своей элегии. Уроки истории и уроки поэзии.
А. Д. Михайлов
I
«В его строке — свинец. В его горячих венах
Неистовая желчь течет».
А я двенадцать лет в долинах сокровенных
Копил стиха блаженный мед.
Придет моя пора — и я раскрою улей,
И подтвердит мой каждый слог:
Не мщение, не злость в меня глагол вдохнули.
Когда-то страстный Архилох,
Обманутый в любви двурушничеством тестя,
Могучим ямбом прогремел.
Мне ни к чему Ликамб, я не для этой мести
Строку оттачивать умел.
Я не метал громов из мелочной гордыни.
Мне лишь отчизна дорога.
А снизойдет к ней мир — и желчь во мне остынет.
Мой гнев — законности слуга.
Мне против грязных гидр, на страх Питонам черным
Огнем и сталью потрясать.
Безжалостно давить, давить гадюк тлетворных —
Чтоб человеку жизнь спасать.
II
Кому ты, Пантеон, распахиваешь своды
И раскрываешь купола?
Что так слезлив Давид, кому несет в угоду
Кисть, что божественной слыла?
О небо! О судьба! Поверить ли фортуне?
О гроб, залитый морем слез!
А как небось Барер стенает на трибуне —
Аж пафос в клочья, на износ!
Ну, шуму по стране! Набат, сердца пылают,
Негодованье души жжет.
Вот якобинцы им рыданья посылают.
Бриссо, который не солжет,
Твердит, что углядел, как в смраде испарений
Свернулся пеленою мрак:
Клубилась кровь и слизь каких-то испражнений,
Рожденных мерзостью клоак.
А это к праотцам зловещей, грязной тенью
Душа Марата отбыла…
Да, женская рука и впрямь во дни цветенья
Такую жизнь оборвала!
Доволен Кальвадос. Но эшафот в накладе:
Петле за сталью не поспеть.
Кинжал и Пелетье успел туда ж спровадить…
С Маратом есть о чем жалеть:
Он, как никто, любил чужую кровь, страданья.
Скажи «подлец» — в ответ кричат
«Бурдон!» и «Лакруа!»… Достойные созданья…
Но первым все же был Марат.
Да он и был рожден под виселичной сенью,
Петли надежда и оплот.
Утешься, эшафот. Ты — Франции спасенье.
Тебе Гора вот-вот пришлет
Героев на подбор — шеренгой многоликой:
Лежандр (его кумир — Катон),
Заносчивый Колло — колодников владыка,
За ними Робеспьер, Дантон,
Тюрьо, потом Шабо — переберешь все святцы:
Коммуна, суд и трибунал.
Да кто их перечтет? Тебе б до них добраться…
Ты б поименно их узнал.
С отходной сим святым, достойным сожалений,
Пришел бы Анахарсис Кло,
А может, Кабанис, другой такой же гений —
Хотя б Грувель, не то Лакло.
Ну, а по мне, пускай надгробные тирады
Произнесет добряк Гарат.
Но после ты их всех низвергни в темень ада —
Долизывать Марату зад.
Да будет им земля легка в могильном мраке,
Под сенью гробовой доски:
Глядишь, тогда скорей отроют их собаки —
Растащат трупы на куски!
Гражданин Архилох Мастигофор
III
Я слышал — изменив холодному презренью,
Разгорячились вы всерьез,
Когда вам «Монитёр» дурацкое творенье
Глупца Барера преподнес.
Труды педанта вас вконец разволновали,
А стыд и страх ввели во грех,
И вы его при всех фракийцем обозвали, —
Мол, перепортил женщин всех.
К тому же говорят… Но я-то полагаю,
Что честь, краса в глазах молвы
Любым наветам вас всечасно подвергают…
Однако, сказывают, вы
Хоть шепотом, но все ж по адресу подонка
К фигурам, истинно мужским,
Добавили «подлец», «сутяжная душонка»
И пару слов, подобных им.
Вам это не к лицу. Пусть он таков, но все же…
Не дело черни подражать.
Забудьте их язык. Бесстыдство речи может
Бесстыдство дела поддержать.
IV
Безвестность подлости казалась им укрытьем…
· · · · · · · · · · · · · · · · · ·
Но колченогий слог карающей эподы
Их неминуемо найдет.
Ты, Парос — диамант, накрытый синим сводом,
Слепящий зрак эгейских вод.
В подземной тишине вершит Природа дело,
Ее работе нет конца.
Зато из недр твоих выходит мрамор белый
Для кропотливого резца.
А чтобы высший срам запечатлели строчки,
Есть мрамор-ямб, есть сталь в пере.
Так прокали его, готовь его к отточке!
Сын Архилоха, встань, Андре!
Не опускай свой лук — он устрашенье сброда.
Пусть, унаследовав твой стих,
Грядущие века, всесущая природа
Заголосят при виде их:
— У, свора подлецов! Чудовищ! Прокаженных,
В пылу резни и грабежей
Привыкших вымещать свой страх на слабых женах,
Не умертвляющих мужей,
На нежных сыновьях и на отцах несчастных,
Уже бессильных их спасти,
На братьях, чья вина — в усилиях напрасных
От братьев муку отвести!
Жизнь и у вас одна… всего одна, вампиры!
И вы искупите лишь раз
Страдания и прах, рыданья и руины —
Всё, проклинающее вас!
