Она попыталась что-то сказать, но взглянула на мое лицо и молча побежала вдоль борта на бак.

Мне следовало торопиться. Они могли в любую минуту выйти на палубу. Я немного стравил гик-шкот и, нагнувшись над трапом, заорал что было мочи:

— Риф! Риф!!!

Беркли и Бартфильд мгновенно очутились на палубе. Беркли бросился к наветренному борту. Он прикрыл глаза ладонью, словно козырьком, изо всех сил стараясь разглядеть среди белых гребешков несуществующий прибой у рифа.

Я весь сжался в комок, поджидая удобного момента для задуманного мною курбета.

— Притащи бинокль, Джордж, — не оборачиваясь, приказал Беркли. — Скорее! Я оставил его внизу на койке…

Бартфильд бросился вниз. Большей удачи нельзя было ожидать!

Теперь нечего мешкать! Я круто переложил руль на борт, и тяжелый гик над моей головой с шумом пронесся с правого борта на левый. Удар, который пришелся по затылку Беркли, был достаточен. чтобы переломить хребет лошади. До меня донесся только хриплый крик и плеск волн за бортом… Итак, одним меньше!

В каюте что-то загремело, послышались яростные ругательства на разных языках этого ублюдка Бартфильда. Теперь мне предстояло расправиться с ним. Это будет сложнее. У него было оружие. Наконец в дверях возникло разъяренное и недоумевающее лицо Бартфильда. Я ждал его и был готов. Прыгнув на него, я цепко схватил его за глотку. Мы оба покатились по палубе. Громадный кулак обрушился на мое лицо. Я отлетел к борту. Открыв глаза, я увидел, что он вытаскивает из кармана пистолет. Зацепив его носком ноги, я бросился на него и рубанул ребром ладони по бицепсу. Пистолет отлетел к правому борту. Он зверского удара в лицо и в висок у меня потемнело в глазах. Я грохнулся навзничь и с размаху ударился затылком о палубу.

Он поднялся на колени, шаря позади себя рукой в поисках пистолета. Мне в руки попалось помойное ведро, которое оборвалось со стены, и я запустил им в гангстера. Но он ловко отклонился. И тут сзади него я увидел Шенион. Она со всех ног бежала к нам по палубе, держа пистолет Бартфильда в руках. Вместо того, чтобы стрелять, она подбежала и ударила его рукояткой пистолета по голове. Такой удар свалил бы с ног любого, но он вскочил на ноги и небрежно отмахнулся рукой, словно от надоедливой мухи. Шенион, как подкошенная, рухнула на кокпит, ударившись головой о трап.

Однако эта передышка предоставила мне возможность немного прийти в себя. Я поднялся на ноги и пошел на него. Мы вновь сцепились и покатились по палубе. В это мгновение судно сильно качнуло, и мы оба свалились за борт в воду…

Я вынырнул на поверхность полузадушенный и полуоглушенный, ловя воздух широко раскрытым ртом и жмурясь от солнечного света и сверкающей голубизны. Секунды проходили за секундами, и я понял, что он больше не выплывет. Он потерял сознание как раз перед тем, как мы свалились в воду, и сразу же захлебнулся.

Беркли тоже нигде не было видно.

Я повернулся, чтобы определить, в какую сторону плыть, и замер, ошеломленный. "Балерина" находилась в двухстах ярдах от меня и шла прямо на Юкатан, удаляясь от меня и никем не управляемая. Шенион потеряла сознание, а румпель был закреплен мною же.

Не то чтобы меня охватило отчаяние или паника — нет. Я просто ощущал мучительную обиду от того, как близка была от меня победа.

Один гребок, другой, и не думай ни о чем…

Прошел час, а может быть, и больше, а я все еще плыл за яхтой.

Всякий раз, когда волна приподнимала меня на гребень, я высовывался из воды насколько мог, кричал и махал руками.

Похоже, что мой бинокль воистину окупил себя сторицей. Я увидел наконец, как нос яхты поворачивает в мою сторону, и понял, что Фортуна решила обратить свой благословенный взор и на нас…

Нам не надо было много говорить друг другу о том, что мы чувствовали. Почти все, что я сказал ей за эти несколько дней на борту, могло уместиться в нескольких словах:

— Ты моя дорогая, маленькая, ненаглядная, божественная.

Она казалась совершенно счастливой. Я пытался отогнать легкое облачко грусти, преследующей ее. Этот последний месяц с Макслеем, страшное, неимоверное напряжение этих дней, трагическая гибель мужа — все это повлияло на нее в большей степени, чем я мог предположить. Я непрестанно повторял ей свой план о том, как мы сменим название корабля и порт его приписки. Эти восемьдесят тысяч долларов предоставят нам возможность безбедного существования в течение долгого времени. Она благодарно улыбалась мне в ответ, но ее выдавали глаза. Несколько раз за ночь она просыпалась дрожа, и я понимал, что это не было последствием тропической лихорадки. Что-то продолжало мучить ее, удерживая по ту сторону рая, который всецело принадлежал нам на борту "Балерины".

Время остановилось для нас. Несколько дней я провел, перекрашивая название судна на корме, выводя красными буквами новое имя: "ФРЕЙЯ" и порт приписки "САН-ХУАН". Моя милая помогала мне. Вообще она оказалась способной ученицей. Она ловила на лету буквально все, чему я ее учил. Она научилась пользоваться аквалангом, и мы с ней целыми часами плавали под водой, наблюдая немыслимые чудеса подводного царства. Она восхищалась жизнью моря так, словно это был совершенно иной мир, и мы любовались подводными красотами, как малые дети.

И тогда случилось это.

Мы находились далеко от Северных отмелей, направляясь на Юкатан. Согласно карте, глубина в этих местах достигала сотни фатомов. Был очень жаркий солнечный день, и Шенион предложила мне поплавать. Она была великолепна, когда легко и грациозно соскользнула в воду. Я закрепил свой акваланг и последовал за ней. Вода была прохладной и приятной, и я остановился, чтобы полюбоваться серебристым водопадом ее волос, ореолом окружившим ее головку, когда она плыла рядом со мной.

Спустя несколько минут я заметил небольшую тупорылую акулу, метнувшуюся в сторону от нас. Я стал преследовать ее. Она была маленькой и совершенно неопасной. Обернувшись к Шенион, я не увидел ее, и тут же всплыл на поверхность. Но и здесь ее нигде не было видно. Я начал волноваться. Может быть, она по какой-нибудь причине возвратилась на палубу?

Я обернулся, чтобы посмотреть вокруг, когда легкое серебристое мерцание коснулось моих глаз. Я похолодел от ужаса. Она была в сотне футов подо мной, погружаясь все глубже и глубже…

Зачем она сделала это? Это мог быть несчастный случай. Это должен был быть несчастный случай. Она была сказочно счастлива со мной. У нее не было причин покончить с жизнью. Очевидно, давление заставило ее потерять ориентировку. Это называется подводным шоком. А я оказался слишком далеко, чтобы оказать ей своевременную помощь!

Нет! Она отлично понимала, что делает. Это был ее последний совет мне. Она знала, что такое ужас и отчаяние преследуемого, и подсказала мне единственный разумный выход. Я был наивным ребенком, когда рассуждал об этих маленьких портах! Она поняла, что нам никогда не удастся уйти от всего, что случилось…

В полном одиночестве я сижу в каюте, перед раскрытым бортовым журналом, обхватив голову руками и неподвижным взором уставившись в одну точку на карте.

Двадцать три градуса пятьдесят пять минут северной широты, восемьдесят градусов западной долготы… Место, где покоится на дне моя богиня. Макслей оказался прав. Найти точку величиной с булавочную головку легко. Я отыскал бы это место с закрытыми глазами.

Чайка с криком опустилась на обломок, плывущий рядом с бортом моей яхты. Может быть, это ее чистая душа прилетела ко мне, чтобы послать свой прощальный привет. Взглянув в воду, я вижу неясное серебристое мерцание…

Оно манит. Оно зовет, оно влечет меня к себе. Я слышу ее родной голос: "Иди ко мне, и мы снова будем вместе, исчезнув из этого дикого и жестокого мира…"

Какая-то тяжесть давит на мои плечи, жесткие ремни стягивают мою грудь. Акваланг все еще висит на мне.

Я не могу удержать крика, рвущегося у меня из груди.