— Ну, как дела? — интересуется Меир по телефону.

— Ты что, издеваешься надо мной?

— Да нет, — я чувствую, что он с трудом подавляет приступ смеха, — просто интересуюсь.

— Ты был прав, как всегда, не надо было мне на работу выходить.

— Ладно, Дали, шутки в сторону. Завтра к одиннадцати вечера истекает последний для FTC срок. В случае положительного ответа все подписанные соглашения вступают в силу автоматически. Пойди к Ронену и поставь его перед фактом, что ты на больничном, и больше на этой неделе не появишься.

— Мне бы со своими проблемами справиться, и так прохода не дают.

— А еще выяснится, что у тебя муж — миллионер. Думаешь, простят?

— Так что, мне теперь всю жизнь в четырех стенах сидеть?

— Через неделю шумиха уляжется. Скажи Ронену, что дома от тебя больше пользы будет.

Добираюсь до дома и чувствую страшную усталость и слабость. То ли это лекарство начинает так действовать, то ли стресс последних месяцев дает себя знать. Накануне объявления о сделке Меир предусмотрительно отправил девочек на неделю к своим родителям, поэтому, кроме пары кошачьих, кормить мне некого. Какое-то странное состояние подвешенности. С одной стороны, все ближе день, когда у меня должны взять кровь, профильтровать и вернуть на место. Не то чтобы я боюсь этого, мне очень подробно все объяснили и рассказали, но гложет постоянно мыслишка, что даже самая простая и рутинная процедура может пойти не так, как надо, и привести к непредсказуемым последствиям. С другой стороны — Меир, его старт-ап. Трудно себе представить, в каком напряжении находится сейчас вся их фирма, когда истекают последние часы до ответа американцев. Днем и ночью непрестанно крутится в голове мысль, что приближается в жизни поворот, за которым навсегда могут остаться все семейные финансовые проблемы. За которым меня ожидает свобода.

Свобода не ходить на работу, и посвятить жизнь своим любимым, как моя мама, и делать лишь то, что хочется самой. Не быть зависимой от падения акции, от гребаной цифири, от настроения начальства. Серый квадрат, «благородная защищенность серого квадрата» — какая дьявольски изощренная ложь заключена во всех этих лозунгах транснациональных монстров. Мне становится понятной ностальгия моих сотрудников по былинным временам, когда небольшая семейная фирмочка еще не была проглочена стремительно растущей акулкой с аппетитом средних размеров кита.

Сколько лет этим стишком меня будила по утрам мама. Рядом со мной в кровати спали мишка и слоник, очень похожие друг на друга, и я, накрывшись с головой одеялом кричала маме:

— А мне! А мне «доброе утро»!?

— Ой! Кто тут еще? — притворно пугалась мама, — мишку вижу, слона вижу, а больше никого тут нет.

— Я тут еще есть! Р-р-р!! — одеяло летело на пол, а я взлетала вверх в прыжке, достойном Кляксы или Белки, и шлепалась обратно на кровать.

Мама с притворным ужасом выбегала из комнаты, а я со страшным топотом ног по полу и шлепаньем рук по стенам гналась за ней на кухню, сопровождаемая громкими обещаниями разбуженных братьев со мной поквитаться. Когда я подросла, они признались, как радовались тому, что мама по утрам заходила только в мою комнату.

«Медведь» была фамилия легендарного директора нашей фирмы еще до ее безудержного роста. Он знал всех работников до последнего и непременно каждый день всех обходил и со всеми здоровался, спрашивал, как дела, интересовался семьями, поздравлял с днем рождения. К нему шли со всеми проблемами, и всегда находилось какое-то решение. Мало кто сейчас помнит имя Медведя, в отличие от Слона, который до сих пор работает у нас консультантом. Да и о Слоне знают немногие, в основном нанюхавшиеся его неизменных сигар, с которыми он когда-то разгуливал по коридору, приходя на помощь сотрудникам, у которых что-то не клеилось. Слон и Медведь — ностальгические символы тех времен, когда все важнейшие дела решались на ходу в коридоре, и все двери были постоянно открыты, когда фирма была маленьким домашним предприятием.

«…Доброе утро Слону и Медведю…»

Когда я просыпалась под этот стишок, некоторые из моих нынешних сотрудников приходили с ним на работу. Конечно, людям свойственно идеализировать прошлое, но иногда я думаю, что совершила большую ошибку, оставив домашнюю обстановку небольшой семейной компании, чтобы влиться в бездушное пространство серого квадрата.

«Доброе утро слону и медведю», вздыхают сотрудники, выходя с очередного заседания, на котором часами толкли воду в ступе, не приняв в итоге никакого решения. Чаще всего они повторяют эту фразу, не задумываясь над ее смыслом, и даже не представляя, кто такие Слон и Медведь. В те времена немыслим был серый квадрат, и не брали на работу вице-президентов со свитой, чтобы писать послания миру, заклиная его своими свершениями, и придумывать лозунги типа «Живи своей жизнью».

Телефон не дает никакого покоя, верещит не переставая. Звонят почти совсем незнакомые люди, только чтобы отметиться, чтобы потом с гордостью ввернуть в случайном разговоре: «Когда я говорил вчера с Далит… Да-да, с той самой!» Заглушаю звонок и оставляю только вибратор. Каждую минуту мобильник оживает и с тихим жужжанием отправляется на легкую прогулку по столу. Количество оставленных сообщений тоже растет, но в какой-то момент почтовый ящик должен переполниться, и записывать их станет просто негде. Посматриваю изредка на дисплей, чтобы не проворонить Меира, и замечаю пропущенный звонок от профессора из «Шнайдера».

— Здравствуйте, это Далит.

— Привет, девочка, как самочувствие?

— Нормально, только слабость какая-то.

— Слабость — это ничего, пройдет со временем. Покой предписанный соблюдаешь?

— Ага…

— Ага — да, или ага — нет?

— Скорее, да, чем нет.

— Ты сколько доз филграстима успела получить?

— Три, сегодня вечером — четвертая.

— Вот что, девочка, нет у нас времени ждать, пока весь урожай созреет. Придется собрать то, что сможем, а через неделю повторим. Согласна?

— Что это меняет? Увеличивает риск?

— В принципе да, но ненамного. Просто у Даны времени больше не осталось.

— Хорошо, я согласна.

— Завтра в семь я пришлю такси. Обойдешься без завтрака?

— Уж как-нибудь.

— Ну и хорошо, тогда до завтра.

Разговаривать ни с кем отчаянно не хочется, но приходится, кровь из носу, сделать еще несколько звонков: родителям Меира, которые будут пасти девчонок всю неделю, моим собственным родителям и братьям, а также парочке университетских подруг. Все они, как один, с небольшими вариациями повторяют одни и те же помпезные слова. Каждый считает себя лично причастным и стремится поддержать мой моральный дух. А мне не нужны слова, я хочу, чтобы помолчали со мною рядом, потому что родственным душам никакие слова не требуются. Довольно и того, чтобы просто погладить по голове.

Нахожу на мобильнике номер Иланы, и не знаю — нажимать на кнопку или нет. Экран гаснет, я жму на «вызов», и он снова загорается в полумраке вечера, потом снова гаснет, и так несколько раз. Надо нажать второй раз, чтобы соединиться, но у меня не хватает решимости. В конце коцов, контакт срабатывает два раза, и я слышу в трубке стандартную мелодию, прерывающуюся слабым «да».

— Привет, это я. Далит.

— Да?

— Как она? — набираю в грудь побольше воздуха. — Держится?

— Не знаю… — долгая пауза, — …хватит ли ей сил.

Последний бастион надежды, но и он рушится с каждым прошедшим часом.

— Будем надеяться.

— Будем… что еще остается…

Я чувствую, что Илане, как и мне, не нужны слова — все уже сказано. Нужно, чтобы кто-то, кто понимает и без слов, просто побыл рядом.

— Я уже четыре дня на филграстиме. Профессор сказал, что попробуем выделить клетки в два этапа.

— Да, я знаю.