— Ладно, — глубокий вздох в трубку, — мейлы открой. Уже двенадцать почти, до открытия биржи четыре часа осталось. Генеральный должен с заявлением выступать, а ему там какой-то гребаной цифири не хватает. И не ссы, Далит, я позвоню, кому надо.

— Yes, sir! — рапортую с бодростью в голосе, хотя какая там бодрость.

Уф! Если уж Ронен стал выражаться, как рыночный торговец, то дело и впрямь серьезное. А я опять с опозданием осознаю, что, отключив телефон, вела себя, как последняя дура. От немедленного увольнения с волчьим билетом меня спасает только причисление к лику святых. Святых не увольняют — прессы боятся.

«Гребаную цифирь» пересылаю Ронену — пусть он сам со своими генералами разбирается. О карьере размечталась. В любой карьере есть момент истины, а я его прозевала, проспала, мобильник выключила.

От Ронена приходит смайлик. Зубастый, правда, но смайлик. У меня отлегает от сердца — вот она, эпоха Интернета и СМСок — чуть ли не международный скандал можно утихомирить зубастым смайликом.

Хватаю мобильник и посылаю Меиру такой же скалящий зубы смайлик. Нутром чую, что должен оценить и перестать дуться, потому что есть некоторое сходство между его крупными зубами и этой забавной рисованной рожицей.

Через полминуты приходит устрашающе дикая кошачья морда. Не знаю, где он умудрился отыскать такое чудище.

Отвечаю поджавшей хвост собакой.

Получаю оскалившуюся и выгнувшую спину шипящую кошку.

С моей стороны — несчастная и печальная мордочка.

С его — та же кошка, но уже без оскала и шипения.

Повторяю виноватую рожу и снова добавляю побитую собаку.

В ответ приходит совершенно уморительная фотография Кляксы и Белки, которой я еще не видела: на освещенной солнечным лучом зеленой траве причудливо переплелись черные и белые морды, лапы и хвосты.

Набираю номер.

— Можешь представить меня в середине международного финансового скандала?

— Тебя? Да запросто! Я еще и не такое могу себе представить.

— Квадратный трехчлен?

— Ну… этим только в школе маленьких девочек пугают, а ты вроде выросла уже.

— Наверное, недостаточно.

— Скажи, как можно жить в одном доме с пятью особами женского пола, да еще семейства кошачьих?

— Не знаю! — фыркаю в трубку.

— А я знаю: напялить тигриную полосатую шкуру и дать хорошенько лапой по загривку!

— Но не получается?

— Не получается, — вздыхает, — что поделаешь?

Остаток дня уходит на то, чтобы ответить на мейлы. Основной огонь Ронен, конечно, погасил, но от него остались множественные локальные очаги, требующие стопроцентной концентрации сил рядовых пожарников.

Reply…

Reply…

Reply to all…

Не успеваешь отрубить дракону одну голову, как на ее месте вырастают три новые. И так — вплоть до открытия торгов на Нью-Йоркской бирже. Наш Генеральный публикует-таки официальное заявление в связи со вчерашним падением акции: изначальные девять процентов обернулись семью с половиной в конце торгов, и сей факт поднимают на щит и торжественно несут в столицу финансового царства. Прочитав первый же абзац, я решаю, что с меня хватит, и отключаюсь от Интернета.

Беру одеяло, беру толстенную кипу бумаги, называемую газетой, диванную подушку, бутылку с водой, и отправляюсь полежать на травке в тени лимона. На одеяло сразу же забираются кошки и начинают приваливаться к ногам. Каждая пытается занять местечко поудобнее, то есть поближе к ноге. Мысль о том, что с другой стороны осталось вволю свободного пространства, в кошачьи головы не приходит. Они отталкивают друг друга лапами, покусывают за уши, правда, довольно беззлобно, изредка переругиваясь короткими «мя».

Когда появляются остальные домочадцы, я дремлю, обложенная кошками и газетными приложениями. Срочного кормления никому не требуется, Меир зажигает факелы, призванные отогнать комаров, открывает бутылку холодного белого вина, сразу же покрывающуюся испариной, режет сыр на фарфоровой доске, моет виноград и другие фрукты.

— Ты, наверное, можешь не возвращаться на работу, — полувопрошающе произносит Меир.

— Да есть у меня больничный на неделю, а толку что. Посмотрим, как сегодня биржа закроется, но муравейник уже разворошили.

— Я имел в виду: вообще.

— Что значит «вообще»?

— В понедельник должен придти ответ из FTC, а до тех пор — ни гу-гу…

— За кого ты меня принимаешь?

— Привык принимать за жену, но с некоторых пор…

— Меир! — обрываю его довольно резко, — я была не права. За последний день я поняла, почувствовала, насколько глубоко была не права… Дай мне договорить! — я вижу, как он пытается что-то вставить. — Давай не станем устраивать разборки и мусолить эту тему. Я знаю, что ты хочешь мне сказать, и принимаю все твои слова. И еще, превыше всего я ценю твою преданность и деликатность. Прости меня.

— Необходимо и достаточно, — Меир поднимает бокал и ждет, пока я не сделаю того же.

Я неподвижно сижу напротив и смотрю на него в упор.

— Тебя надо погладить по голове, чтобы ты выпила со мной вина? — догадывается он.

— Ага, — моя физиономия расплывается в улыбке, — и не только.

— «Не только» отменяется до тех пор, пока не выдашь свои клетки, — моментально заявляет Меир с язвительной назидательностью.

— Я про «погладить»…

— А, это можно, — сразу же соглашается он.

— Ну и почем нынче в Америке еврейские мозги? — возвращаюсь к начатой Меиром теме.

— Не так дорого, как хотелось бы.

— И все же, если не секрет?

— Point-three-five-bi.

Четырнадцать миллионов — это четыре процента, полагающиеся Меиру, мгновенно соображаю я.

— Небогатый жених с богатым потенциалом — за такое стоит выпить, — снова поднимаю бокал.

— Тебе, наверное, не надо усердствовать с вином.

— Профессор говорил только про солнце и физический труд.

— Ничто так не изматывает физически, как напрасный умственный труд, — медленно произносит Меир.

В этот момент я в очередной раз убеждаюсь, какая незаурядная личность — мой муж. Оставляя за скобками то, что именно его мозги и его идеи проданы за треть миллиарда долларов, из которых самому Меиру достанутся всего лишь считанные проценты, я не перестаю удивляться остроте его философского ума. Как часто мы задумываемся, что кроется за затасканной аббревиатурой PhD, доктор философии? «Я и другие философы считаем…» любила повторять одна мелкая букашка с ничтожного курса, на который я по глупости записалась в универе. А Меир способен одним предложением, одной случайно брошенной фразой перевернуть если не весь мир, то уж точно целый пласт моего понятия о мире.

Живи своей жизнью, не дай обстоятельствам диктовать себе условия — в этом весь Меир. Не то его обидело, что я, наперекор его мнению, приняла самостоятельное решение, а то, что я усомнилась в его способности уважать меня и мое решение.

— Меир, — мой голос дрожит, — я…

— Не надо, Дали, — говорит он очень тихо, — прежде всего, ты должна неделю отдохнуть.

— Похоже, что не дадут.

— Какая разница, где ты стучишь по клавишам и говоришь по телефону? У тебя же больничный есть.

— А за работниками следить? Разболтаются.

— Не смеши. Ты три месяца находилась под чудовищным напряжением. Ты пока что получила всего одну дозу из десяти. Рука не болит? Наверное, уже пришло время для второй.

Ну, почему, почему я в очередной раз не вняла трезвому рассудку своего мужа, его спокойной логике, и потащилась на работу? Инкогнито мое раскрыто, и если бы все кончилось только нарастающей лавиной мейлов да звонков, то это было бы еще полбеды. А так, дойти до туалета и элементарно пописать оказывается нешуточной задачей. Каждый встречный считает своим долгом остановиться, засвидетельствовать свое почтение и восхищение, и расспросить о моем драгоценном организме. Интересуются здоровьем Даны и состоянием Иланы, о которых у меня нет никакого понятия. Есть и такие, кто рассказывает случаи из собственной жизни или жизни родственников и друзей. Ни о какой работе речи нет, поскольку в кабинете тоже не дают покоя многочисленные паломники, считающие своим долгом отметиться, как перед святым образом. Вдобавок, ближе к обеду на меня наезжают двое из отдела общественных отношений в сопровождении фотографа: Рахель и Зива, которые порхали вокруг нашего VP на той достопамятной презентации серого квадрата.