Один за другим яки поднимаются в воздух. Вскоре село Семеновка, возле которого был наш аэродром, скрылось из вида. Мы взяли курс на Котлубань. Как отыскать этот аэродром в темноте, никто не задумывался, потому что характерный изгиб Волги и сам Сталинград были видны с далекого расстояния. К тому же первым идет сам Мельников, имеющий богатый опыт воздушных боев и штурмовых действий днем и ночью.

За лидером летит Чичико Бенделиани, потом Иван Балюк, я, Степан Ткаченко и Василий Лимаренко. На высоте 2700 метров выходим из окутывающей мглы. Выше чистое небо, в котором виднеются огненные зарницы. А внизу можно разглядеть кое-что только строго вертикально под собой.

Вот и Сталинград. От него разворачиваемся вправо и идем по времени и курсу. Я думаю о том, что в темноте зенитный огонь может ослепить, если к этому не подготовить себя. Готовлюсь. Жду. Внизу взметнулось пламя. Это командир полка поджег самолет на вражеском аэродроме. Почти одновременно, но несколько в стороне, загорелся второй фашистский самолет. Это сработал майор Бенделиани. Пламя осветило другие цели. Теперь они очень хорошо видны.

Подойдя к аэродрому и осмотревшись, я тоже выбрал один из самолетов и перешел в атаку. Выдержав заданную дистанцию, открываю огонь. Мне кажется, что я весь в пламени. На некоторое мгновение почти слепну, и самолет из атаки вывожу ориентировочно, по инерции.

Знаю одно, что лечу вверх с набором высоты. Но вот несколько прояснилось в глазах, и я перевожу як в повторное пикирование. Более двух раз не разрешается атаковать, чтобы не мешать другим, не столкнуться с машинами, идущими сзади. Вторая атака дала хороший результат - загорелся еще один самолет.

Взяв курс строго на север, ухожу. Немецкий аэродром в дыму и огне. Славно мы поработали. По пути домой замечаю цепочку огней на дороге. Это фашистская колонна автомашин. Здесь-то уж никто не помешает мне. Выпускаю по ней длинную очередь. Два взрыва. Двух автомашин нет. Теперь на свой аэродром.

Переведя самолет в набор высоты и подвернув вправо, вышел на прежний ориентир - Волгу. Через несколько минут надо выполнять первый разворот и здесь же искать аэродром, на котором должны гореть большой треугольник из соломы и периодически сигналить белая ракета. Вскоре я действительно увидел три костра и белую ракету. Костры показывали общее направление и немного освещали землю.

Выпустив шасси и убедившись, что впереди никого нет, я выполнил четвертый разворот и пошел на посадку. Сейчас пригодилось бы радио, но, к сожалению, оно было не в моде, и многие считали его лишним грузом. Для облегчения самолета и увеличения его скорости снимали не только радиоаппаратуру, но некоторые даже ухитрялись снимать часть вооружения, оставляя только одну пушку. Вот почему при посадке каждый летчик, по существу, был предоставлен самому себе, надеялся на свой опыт и смекалку.

Машину я посадил удачно. У ребят тоже все в порядке. Мы довольны результатами первого ночного вылета.

Надо сказать, что как раз в эти дни - 28 и 29 октября - была осуществлена большая воздушная операция по аэродромной сети противника в районе Сталинграда. Основная роль в ней принадлежала 8-й воздушной армии и авиации дальнего действия. Узнали мы об этом от командира дивизии. В своей беседе с нами полковник А. В. Утин сообщил, что за двое суток для удара по тринадцати гитлеровским аэродромам было совершено более пятисот самолето-вылетов, уничтожено двадцать гитлеровских самолетов, несколько специальных автомашин, складов горючего, технических зданий.

- Все это вынудило немецко-фашистское командование срочно перебазировать свою авиацию на более отдаленные от Сталинграда аэродромы, что, конечно, в известной мере снизит ее активность. И следовательно, - сделал вывод Александр Васильевич, - наша задача заключается в том, чтобы, используя создавшееся положение, завоевать господство в воздухе, стать подлинными хозяевами сталинградского неба.

Мне и Илье Чумбареву приказали перелететь на аэродром в районе совхоза Сталинградский, чтобы оттуда сопровождать самолет Ли-2 в тыл.

- Конкретную задачу, - сказал майор Мельников, - получите перед вылетом от пассажиров.

- Как от пассажиров? - удивились мы.

- Очень, просто, - серьезно ответил командир полка. - Увидите пассажиров, сами догадаетесь...

На указанном аэродроме (он находился в двух-трех километрах от Семеновки) Ли-2 еще не было, поэтому я приземлился, а Илья Чумбарев остался в воздухе для прикрытия.

Подрулив к финишеру и убрав газ до малых оборотов, я расстегнул привязные ремни и, не снимая парашюта, вылез из кабины. Надо было узнать, скоро ли прилетит пассажирский. Не успел я навести необходимой справки, переброситься с красноармейцем двумя словами, как он тревожно крикнул:

- Смотрите, як сам выруливает!

Действительно, мой самолет двигался к стоянке машин. Я бросился к яку. Подпрыгивая на неровностях, он увеличивал скорость. Догнав его, я в первую очередь ухватился за крыло. Хвостовое колесо - дутик - повернулось, и самолет, немного помедлив, как бы раздумав идти на стоянку, начал делать большие круги.

Теперь надо было залезть в кабину, чтобы убавить обороты или вовсе выключить зажигание.

Только взобрался на левую часть центроплана, как струей воздуха меня отбросило назад. Еще одна попытка - результат тот же. Злюсь, ругаюсь: с минуты на минуту должен приземлиться Ли 2, а я тут вожусь со своим строптивым яком посреди взлетно-посадочной полосы,

Барахтаюсь: то пытаюсь прыгнуть на плоскость, то кубарем лечу на землю и, спасаясь от слепой силы машины, лихорадочно поднимаюсь. Из-за всей этой акробатики расстегнулся чехол парашюта, выпало полотнище, от струи винта вздулся купол, и меня потащило в сторону. Ну и дела!..

Я, кажется, рассвирепел: вспомнил бога, а заодно и конструктора, хоть он ни в чем не виноват. Наконец сообразил: надо освободиться от лямок парашюта и раздеться. Уж не знаю, что там думал Илюшка Чумбарев, а финишер хохотал до упаду. Может, он и помог бы мне, да боялся подступить к самолету.

Оставшись без парашюта, тигром прыгнул к кабине яка - будь что будет. Кажется, удалось. Цепляюсь за борт кабины, напрягаю последние усилия, чтобы подтянуться и влезть. И вот в руке выключатель зажигания. Самолет, сердито фыркнув, останавливается, но мне кажется, что он все еще кружится.

- Растяпа! - проговорил я обессиленно. Кому? Конечно же не яку...

Сопровождать пришлось высокое начальство с группой генералов и старших командиров. Полет прошел нормально.

А поздно вечером я рассказал своим товарищам, как бегал за своим самолетом, уговаривая его остановиться. Ребята смеялись до слез, а инженер И. Б. Кобер не преминул напомнить:

- Смех смехом, а покидать кабину, не выключив мотора, нельзя.

Ноябрь принес в приволжские степи зазимье. Давно откричали перелетные птицы. По ночам стало холодать, и мы уже не располагались на отдых в стогах соломы. Все чаще ночевали в Семеновке или в землянках на аэродроме. Утреннее солнце, пробившись из-за облачной хмари, долго не могло растопить седоватый иней на пожухлой траве и редких деревцах. Волга то покроется нетолстым слоем льда чуть ли не до самого стрежня, то шуршит ледоломом, затрудняя движение грузовых и санитарных судов вдоль и поперек.

Довольно унылая, скучная пора. И вдруг в эти серые будни, словно проблески солнца, ворвались два события, взбудоражившие фронтовиков. На торжественном заседании Моссовета, посвященном 25-й годовщине Октября, с Докладом выступил Председатель Государственного Комитета Обороны И. В. Сталин. И в тот же день в Правде было опубликовано письмо воинов Сталинградского фронта на имя Верховного Главнокомандующего.

- Мы пишем Вам в разгар великого сражения, - читал собравшимся однополчанам капитан Е. А. Норец, - под гром несмолкаемой канонады, вой самолетов, в зареве пожарищ, на крутом берегу великой русской реки Волги; пишем, чтобы сказать, что дух наш бодр, как никогда, воля тверда, руки наши не устали разить врага. Решение наше - стоять насмерть...