В резолюции — механическое нагромождение друг на друга совершенно противоречивых положений. Союз служащих наряду с отказом от обсуждения вопроса о признании власти большевистских комиссаров на том основании, что палата не политическая организация, определенно заявляет об исполнении «поручений навозных комиссаров» и, принимая во внимание «реальное соотношение сил», путем собственной реорганизации санкционирует отстранение Советом депутатов управляющего Я. П. Эйлера и заменяет некомпетентное лицо невежественным комиссаром Коганом.
Что это — младенческая наивность или же сознательное стремление ввести в заблуждение себя и других?
В самом деле, прилично ли палате облекаться в тогу великого рыцаря, «считающего для себя излишним обсуждать вопрос о признании власти большевиков», когда фактически в палате с соизволения уже хозяйничают большевики в лице «товарища» Когана (не того ли, который в 1905 году, будучи 15-летним мальчишкой, изображал из себя полицеймейстера г. Красноярска).
Можно ли сколько-нибудь серьезно смотреть на намерения палаты взять в свои руки власть, когда власть уже в руках «товарища» Когана? Или палата рассчитывает на снисходительность Когана и на его альтруизм?
Но если палата надеется, что Коган поделится с ней властью, то по какому праву она требует, чтобы я признал ее позицию правильной, которая сообщает мне уже готовые результаты своей дипломатии с Коганом. Я этого соглашения принять не могу, позицию палаты я резко осуждаю как гибельную и позорную позицию, и вот почему.
Тот, кому дороги интересы Отечества, кто всей душой желает видеть Родину могущественной державой, в полной мере обеспечивающей благосостояние всех ее классов, трудящихся и крестьян в особенности, тот не может вступить в соглашательство с большевиками. Идейные большевики, увлеченные мечтою, в практической жизни слились с темной, невежественной массой и, превратившись из вождей в послушное орудие этой бессознательной массы со штыками и пулеметами, стали ужасом и позором России, затемнившим перед мировым взором идею социализма.
Бессознательная людская масса, в которой ее бывшие вожди разожгли классовую ненависть до пределов, где теряется все человеческое и звериное является импульсом, опьянела от безумных перспектив — подчинять и властвовать. Неразумно, без всяких причин и целей в зверской форме льется по Руси лавина насаждения советской власти…
Мне скажут, что все это неизбежно и необходимо для торжества социалистической революции. Но кто, кроме безумца, может говорить о социалистической революции у нас, в России, когда мы своим жалким экономическим развитием очевидно не в состоянии заменить капиталистическое производство социалистическим. Наш класс сознательного пролетариата количественно ничтожен и не настолько еще развит, чтобы самому стать государственным кормчим. При таких условиях не может быть сомнения, что насаждение советской власти в конце концов превратится в политическое и социальное разложение страны и как необходимое последствие приведет революцию к моральному банкротству. Если бы даже допустить, что интеллигенция во всей своей совокупности стала на сторону большевизма и выявила героические усилия спасти страну, то и тогда гибель революции была бы неизбежна, ибо одного желания недостаточно там, где нужна наличность объективных данных. До них же мы еще не доросли.
Интересы государства требуют от нас, мыслящих людей и любящих Родину, чтобы мы не вступили в соглашательство с большевиками, а резко отмежевались бы от безумцев, ведущих к гибели Отечества.
Союз служащих палаты в вопросе чрезвычайной, не только профессиональной, но и государственной важности пошел по линии наименьшего сопротивления.
Я не ошибусь, если скажу, что соображения личного благополучия сыграли здесь решающую роль. Эту линию для себя я признаю неприемлемой и констатирую, таким образом, расхождение наших с палатой путей, заявляю палате, что не признаю ее комиссара Когана, не признаю ее коллектива, питающего себя иллюзией власти, и прекращаю с ней всякие деловые отношения.
Податной инспектор Минусинского уезда Хруцкий» (ГАКК, ф. 160, оп. 5, ед. хр. 1, л. 3–4).
Непоправимый удар по финансовой системе губернии нанесли большевики. Отступая под напором белогвардейцев, как пишет И. В. Коняхина, они в ночь на 17 июня 1918 года похитили из Красноярского отделения Госбанка 34 пуда золота и 32 миллиона рублей кредитными билетами. И все это награбленное народное добро перевезли на пароход «Сибиряк». Три миллиона рублей забрал себе председатель исполкома Г. С. Вейнбаум, остальные довольствовались более мелкими суммами. Слухи о том, что большевистские главари бегут на пароходах из Красноярска в Енисейск, быстро дошли до красноярцев. Началась погоня. Вот как комментировали это событие газетчики:
«19–20 июня прошли пароходы с награбленными в Красноярске золотом, деньгами, всевозможными товарами, увозя в своих каютах советских деятелей, красноармейцев, красногвардейцев, мадьяр, немцев, швабов и пр. и пр. Прибыл и «Сам»: самый интернациональный интернационалист товарищ Вейнбаум со своей свитой побывал на телеграфе, осведомился о положении отсутствующей советской власти в Красноярске, получил нежелательный для себя ответ и отбыл дальше… Все это совершалось, а мы, казачинцы, ошеломленные всем виденным и слышанным, бессильные, безоружные, смотрели и тоскливо думали: когда же настанет конец этой неслыханной подлости, этому политическому распутству, этой содомии?..
Нашелся среди нас один храбрец, который побывал на пароходах и не только не был увезен в качестве аманата (заложника) в Туруханск, но и благополучно возвратился обласканный милостивым приемом.
Наконец наступил и наш черед принять хотя маленькое участие в ликвидации большевистской авантюры.
25 июня г. Шишкин привез достаточное количество винтовок, и немедленно была сформирована охрана под командой поручика А. Н. Глазунова. Охране повезло: часа два спустя после раздачи оружия в Казачинское приехал комиссар уездной милиции знаменитый Портных с поручением от уездного исполкома произвести аресты каких-то лиц; так как у нас уже советской власти не было, то Портных и был арестован сам, при обыске у него найдено без мала 600 рублей. На другой день к зданию волостного правления подкатил со звоном г. Степь, командир кавалерийского отряда, он же комиссар парохода «Первенец Сибирский», ехавший принимать команду на пароход. При нем оказалось свыше 3000 рублей денег и солидный запас окороков, чаю, сахару и машинного масла. «Ход» большевика продолжался с неделю, и за это время поймано свыше 20 крупных и мелких «товарищей» и отобрано у них свыше 30 000 рублей. В большинстве случаев деньги оказывались ловко запрятанными в одежду, обувь, фуражки и т. д. Деньги исключительно были в крупных ассигнациях: 1000-, 500- и 250-рублевых, что дает повод предполагать, что в Енисейске «дуванили» (!) увезенные из Красноярска миллионы. Как ни была милостива Немезида к казачинским дружинникам, но самый крупный сюрприз она приберегла под конец.
15 июля комендант Глазунов получил сведения, что в село Мокрушенское, 23 версты от Казачинского, прибыл проездом в Красноярск не кто иной, как сам бывший председатель Енисейского исполкома «товарищ» Иоффе, что ездил он переодетым переселенцем на собственной запряженной в двуколку кляче. Немедленно г. Глазунов лично с тремя дружинниками выехал в погоню. И в 69 верстах от Казачинского настиг беглеца.
Еще Сквозник-Дмухановский сказал, что если Бог захочет наказать человека, то прежде всего отнимет у него разум, так случилось и с «товарищем» Иоффе; всегда осмотрительный и осторожный во всех своих нечистоплотных большевистских делах и начинаниях, он на этот раз действовал с неосторожностью новорожденного мышонка. В Мокруше он остановился на отдых в семействе некоего С., бывшего политического ссыльного. Захотелось «товарищу» Иоффе покурить, а бумаги подходящей не случилось, и вот он достал из кармана телеграмму, оторвал клочок, соорудил козью ножку, закурил, телеграмму бросил на стол и вышел сам из комнаты. Женское любопытство, погубившее весь род человеческий, не пощадило и господина Иоффе. Одна из хозяек из любопытства посмотрела адрес на телеграмме «неизвестного» переселенца и прочла на нем чересчур «известную» фамилию Иоффе, а заглянувши в текст, прочла там тоже «известную» фамилию Замощина. Сделав такое неожиданное открытие, любопытная хозяйка позвала одного знакомого, лично знавшего Иоффе, который и раскрыл ей тайну маскарада. Об открытии было немедленно сообщено в Казачинское. При обыске у Иоффе обнаружено 2500 рублей и зашитыми в седелке свыше 30 000 рублей. Нельзя не подивиться искусству и ловкости, с какими даже интеллигентные большевики запрятывали благоприобретенные денежки в одежду, обувь и проч. Иоффе же побил рекорд. В этом отношении замечается большое сродство между коммунистами, большевиками и профессиональными уголовниками.
