Волостные правления заботились и о детях-сиротах, но этой работой Теляковский остался недоволен. В некоторых волостях, например в Тинской Канского округа, оказалось очень много сирот, брошенных на произвол судьбы. Только после вмешательства губернатора на сельских сходах за ребятишками закрепили опекунов и выделили им деньги, которые положили в банк под проценты на их именные счета.

Судя по отчетности, детей-сирот в проверяемых волостях оказалось немного. В Шушенской волости на учете находилось 36 детей, в Новоселовской — 20, в Назаровской — 1. Эти цифры вызвали у ревизоров подозрение, поэтому они констатировали, что число учрежденных опек далеко не соответствует тому количеству, которое должно быть на самом деле. Но дальше этих слов дело так и не пошло (Енисейские губернские ведомости. — 1890. — № 48. — 24 января).

Скрупулезно ревизоры проверили состояние канцелярской части волостных правлений и сделали вывод: внешний канцелярский порядок их находится в большом запущении. Иногда дела существуют только по описям. В Погорельском волостном правлении зарегистрированы дела «О казачьем населении и о доставлении по сему предмету разных сведений», «О семейных разделах». На эти дела даже заведены обложки, и на них сделаны надписи: «Дел еще не было». Ревизия показала, что самым худшим волостным правлением, где ответы на запросы и письма крестьян исполнялись всех медленнее, являлось Зеледеевское правление.

В полнейшем беспорядке, по мнению ревизоров, находились волостные архивы. Отмечалось, что в некоторых из них имеются дела XVIII столетия (в Покровском — с 1790 года, в Зеледеевском — с 1765 года). Во многих — с начала XIX столетия, в Еловском — с 1800 года, в Абаканском — с 1809 года, в Маклаковском — с 1817 года, в Ужурском — с 1822 года. Все эти старинные бумаги ревизоры приказали уничтожить. Поскольку, как они полагали, документы интереса ни в научном, ни в статистическом отношении не представляли. После этой проверки значительная часть архивных материалов, касающихся истории нашего края, погибла, другая часть, около 18 тысяч единиц, была привезена в Красноярск, где хранилась в комнатах, занимаемых статистическим комитетом.

Не осталась без внимания ревизоров и застарелая проблема семейного раздела крестьянских хозяйств. Как показывала жизнь, главнейшими причинами ее служили ссоры жен двух братьев, невестки со свекром и другие житейские обстоятельства. Сельская община бесцеремонно вмешивалась и в эту интимную, частную жизнь своих членов.

Власть считала, что дробление семейств приносит вред как самим разделившимся крестьянам, так и экономическому состоянию всего населения. Поэтому неслучайно эта тема становилась предметом обсуждения на сельских собраниях. Только на сходе с согласия ²/₃ крестьян, имеющих право голоса, принималось судьбоносное решение — разрешить семье разделиться или нет. В реальности же официальных вердиктов в Енисейской губернии выносилось немного. Тогда как самовольных отделений было несравненно больше. И еще напомним, что без согласия на разделение старшего члена семьи сельский сход просителям в разделе отказывал.

Эти домостроевские порядки резко критиковал курагинский фермер Федор Федорович Девятов. В «Сибирской газете», в статье «По поводу семейных разделов и некоторых других явлений в экономической жизни минусинского крестьянина», он писал: «Журналисты с недоверием отнеслись к моему заявлению, что семейные разделы у нас не имеют того значения, какое они имеют во внутренней России. А это действительно так и есть. Там земля ограничена, и всему семейству на ней делать нечего, некоторым членам выгоднее работать на стороне, чем жить вместе и делить и без того узкую полосу, между тем как у нас земля не ограничена, на всякого ее достает, да еще и остается. Разберем состав семьи: старшие члены в ней — отец, мать, 3–4 сына, их жены и дети. В отношении к мужчинам старшие — родной отец и родная мать, в отношении же к женщинам — свекор и свекровь, а это не одно и то же; да к тому же и снохи — не родные по крови ни между собой, ни со старшими, а взяты из разных семейств, часто они совершенно разных характеров. Можно ли надеяться, что они все «сойдутся» как между собой, так и со свекровью? Бывает это, да редко. Такие счастливые семьи и здесь живут долго, не делясь. В таких семьях и говорится: хорошо и выгодно жить в больших семьях, и живут они до тех пор, пока не подрастут дети и пока не выстроят по дому на каждого брата, — тогда и делятся. Но что можно поделать там, где свекровь — ворчунья, снохи не ладят между собой, а из-за жен и между братьями является несогласие, при котором дружная семейная работа немыслима? Братья еще могут примириться, а снохи — никогда. Остается или унять снох, или разделиться, но первое никогда не удается — в России сложилась даже пословица: «Ночная кукушка денную перекукует». По поводу этого кукования, т. е. уговоров женою мужа отделиться от семьи и завестись своим хозяйством, сложилось и стихотворение, в котором, между прочим, говорится:

А приедешь с торга пьяненький,

На постельку уложу.

Спи, пригожий, спи, румяненький,

Больше слова не скажу!

Жена говорит мужу: «Чем я хуже других? Или не работница я в поле и дома, на что меня не достает — работу ли сработать, или гостей принять, — чем я не могу быть хозяйкой? У меня своя корова, кобыла и до десятка мелкого скота (по обычаю во время свадьбы родственники невесты дарят ей телок, кобылок, овечек — и это в семье считается ее (т. е. снохи) неприкосновенной собственностью), для своего хозяйства я буду работать вдвое усердней, чем работала в семье, и мы будем жить не хуже людей». На первое же возражение муж может услышать такой ультиматум: когда так, то ты мне не муж, а я тебе не жена, прощай (бывали случаи ухода жены от мужа), тогда муж волей-неволей просит благословения родителей отделиться, объясняя это тем, что баба не хочет.

Обезличьте женщину, сделайте ее вещью или рабой былых времен, воскресите домостроевскую плетку, и тогда, может быть, семьи не будут делиться, да и то — только может быть…»

С особой тщательностью ревизоры изучали финансовую деятельность волостных правлений. Смотрели документы, книги, квитанции о сборе прямых (окладных) налогов, о том, какое количество недоимок числится за сельскими общинами. Проверяющие нашли, что волостные правления счета с казначействами сверяют весьма редко, а иногда и вовсе не сверяют. Часто в казначейство посылают не самих волосных писарей, а их помощников, совсем незнакомых с окладной частью. Отсюда и многие ошибки в разности счетов волости и казначейства. Эти ошибки, отмечали ревизоры, постепенно накапливаются и затрудняют работу финансовых органов губернии.

Ревизоры обнаружили, что все податные книги, установленные для поселенцев, во всех волостных правлениях ведутся не вполне добросовестно и в них допускаются многочисленные ошибки. По Ужурской волости найдены десятки поселенцев, которые не представлены к полному окладу. Среди них Петров Алексей с 1875 года, Зверев Николай с 1877 года, Веренников Иван с 1875 года, Молчалин Иван с 1877 года.

Часто в алфавитных списках правлений делались отметки: «бежал», «в неизвестной отлучке», но на каких данных основаны эти отметки и в каком году «бежал» и «не отыскан», отмечали ревизоры, ни из книг, ни из дел усмотреть нельзя. Поэтому часть поселенцев вообще не представляется к обложению ни половинным, ни полным окладом.

Нередко волостные начальники совершали нарушения, когда выдавали поселенцам билеты на частные работы (в основном связанные с добычей золота), несмотря на то что недоимки ими так и не были уплачены. Этим «грешили» в Назаровской, Уринской, Еловской волостях.

Ревизия Теляковского не поймала за руку ни одного взяточника, не выявила ни одного крупного финансового нарушения. В обществе создавалось впечатление, что она проводилась просто для «галочки». Напрасно журналисты писали, что в волостных правлениях занимаются поборами, так называемыми в народе сборами по «поганым книжкам» (имелись в виду незаконные платежи, собираемые волостными писарями для высших чиновников губернии. — Л. Б.). Власть слушать прессу не хотела. Для деревенского мужика денежные лабиринты всегда оставались тайной. Лишь немногие знали истинное положение дел, происходящих в финансовых сферах далеких сел и деревень края. По подсчетам Н. В. Латкина, эти нелегальные сборы в общей сложности составляли не менее 2–3 рублей на каждого бойца (Латкин, Н. В. Енисейская губерния, ее прошлое и настоящее / Н. В. Латкин. — СПб., 1892. — С. 274). «Бойцом» в Сибири называли домохозяина в возрасте от 17 до 55 лет.