Литмир - Электронная Библиотека

Ясное дело, Эйрик знал, что Халвейг не мать ему, только это его не шибко заботило – она ни в чем не отличала его от своих детей, одинаково бранила их и раздавала затрещины, когда они вертелись под ногами во время работы. Мыла их в очередь по старшинству перед праздниками в большой лохани. В день начала зимы он получал новую шубейку, а как закукует кукушка, так ходил наравне с прочими ребятишками в одной пестрядинной рубахе все одно – хоть в ведро, хоть в ненастье. Когда обитатели Сильюосена отправлялись в село к обедне и Халвейг правила лошадью, он сидел позади нее в телеге либо в санях рядом с ее собственными детишками. Приняв святое причастие, она целовала их всех одинаково ласково.

Еда у них не переводилась – соленая рыба, дичина да ломоть хлеба либо поварешка каши; иной раз слабенькое пиво, а то и вода, когда в зимнюю пору молока было невдосталь. Эйрику жилось привольно, и был он счастлив и доволен своим житьем-бытьем на одиноком хуторе в лесу.

На этом хуторке, где жили и люди, и скотина, каждый день случалось что-нибудь занятное. А за плетнями, окружавшими пашни, стеной стоял густой лес. Там, в чаще шумящих елей и глянцеволистых кустов, кишмя кишела потаенная, загадочная жизнь. Там вечно что-то шевелилось и двигалось, всякие что ни на есть твари таращили на ребятишек глаза с лесной опушки, звали к себе, заманивали к самой изгороди. Но едва шевельнется что в лесу либо что послышится, вся ребячья стайка мигом повернет назад, бросится вверх по горушке, поспешит укрыться под защиту дома. Лесных чудищ ребятишкам встречать не доводилось, но от взрослых они слыхали про всякие чудеса – про тролля с Совиной горы, про лесовицу, которая чаще всего встречалась на мшистых холмах Ваггестейна, да про медведя, который однажды в морозную ночь чуть было не проломил крышу хлева, – правда, Эйрик такого не помнил, мал был еще. У них на горушке под осевшим глубоко в землю камнем жили маленькие человечки в синем. Эти были людям друзья. Хозяйка носила им еду, а они ей за это не раз помогали. Эйрик часто видел их следы на снегу. Те же, что жили за изгородью, были куда злее и опаснее. Для мальчонки было все едино – что дикие звери, что лесной народец.

Шорох и треск в кустах летним днем, звериный вой да прочие лесные звуки в ночи, следы на снегу морозным утром, тревожный лай Бейска, дворовой собачонки, неведомо на кого, темными вечерами – все это было для Эйрика удивительным и таинственным миром, который лежал за пределами дома и посылал ему свои вести. Этот мир лежал будто в тумане и во сне, но был на самом деле, только Эйрик был еще мал, чтоб выйти за плетень и попасть туда. А вот Тургал и старшие ребятишки все время туда ходили и рассказывали про всякие чудеса, что там творятся.

Эйрик же бывал в лесу, только когда Халвейг брала его с собой в церковь. Тогда они ехали долго-долго лесною дорогой. А после попадали они в новый мир, еще более далекий и чужой. Гулкий колокольный звон, плывущий над просторным двором с огромными домами на церковном холме, лошадей – пропасть, все больше маленьких, косматых, вроде их лошаденки, а на лужайке подле самой кладбищенской стены ржут здоровенные, сытые, лоснящиеся кони со стриженою гривой, в красной, зеленой, лиловой упряжи, изукрашенной золотом и серебром.

В церкви, меж алтарных свечей, стояли священники в шитых золотом ризах и пели, подростки в просторных широкополых одеждах махали золотыми кадилами, и церковь благоухала сладчайшими благовониями. Приемная мать заставляла ребятишек то опускаться на колени, то вставать под пение хора. Под конец появлялся сам бог, Эйрик знал точно, – это когда священник поднимал маленький круглый хлебец и колокол на колокольне принимался звонить ясно и звонко, будто ошалев от радости.

Впереди стояли люди в пышных нарядах, на них блестели богатые пояса и большие пряжки. Эйрик знал, что это они хозяева добрых коней с дорогими седлами и блестящего оружия, что хранилось в каморе под башней. Ему казалось, что они тоже тролли, только еще диковиннее и более чужие ему, чем лесовицы в его родном лесу. Один раз Халвейг указала ему пальцем на одну из самых грузных женщин, что стояла в огненно-красном платье, подпоясав толстенное брюхо тройным серебряным поясом, со здоровенной серебряной пряжкой на могучей груди, и сказала, что это его тетка. Эйрик ничего не понял, потому как не знал, что такое тетка. Вот про фюльгьий он слыхал, и про ангелов тоже. Иной раз приезжала в Сильюосен женщина, которую ребятишки называли тетей. Звали ее Ингрид. На спине у нее был здоровенный горб, но на толстуху в церкви она ничуть не походила.

Он до смерти напугался в тот раз, когда у них объявилась эта краля в голубом. И главное, что она приехала к нему, – они сказали, будто это его мать. Он ужас как огорчился – стыдно стало и жутко, словно ему грозила беда. Ясное дело, она из тех, что стоят в церкви в первом ряду, ведьма, что живет за тридевять земель. Теперь он знал, что такое нагулыш, – старшая сестренка сказала. Это когда баба гуляет в лесу с мужиком, у них и родится нагулыш. Эта тетка в голубом родила его, как мамка родила маленькую Ингу прошлой весной. Она всех ребятишек родила в этой избе, кроме него. У мальчика мороз пробежал по коже – подумать только, он родился под открытым небом, его из лесу принесли. Теперь он был сам не свой от страха, что его унесут обратно. Нет уж, ни за что! Он пуще всего боялся, что эта, в голубом, воротится и заберет его с собой туда, где она лежала с мужиком. А мужик этот ему представлялся похожим на поваленное бурей дерево, лежащее вверх корнями. По дороге в церковь они видели такое дерево на лесной прогалине под горушкой. Эйрику каждый раз было страшно глядеть на эту мертвую опрокинутую ель, ему чудилось, будто в ее спутанных корнях он видит лицо мужика. Мальчонке мнилось, что та, в голубом, живет на такой же полянке в лесу, и ему придется вековать с нею, с ее деревянным мужиком да гнедым конем с блестящей уздечкой, и ни одна душа не осмелится прийти туда – ни человек, ни зверь! Нет уж, ни за что на свете! Он хочет остаться здесь, у себя дома, играть на широком лугу, спать в избе. Не желает он разлучаться с мамкой, с сестренкой Гуддой, с Коре и с другими ребятишками, с Бейском, с лошадью, коровами, козами и с Тургалом. Не хочет он, чтобы его целовали и тискали, как та чужая тетка! Долгое время не смел он ни на шаг отойти от дому – а вдруг она снова появится, тетка, что называет себя его матерью? Если у него и был отец, так, видно, она его сжила со свету, ведь сестренка говорила ему, что у нагулышей отцов нету.

Однако мало-помалу стал Эйрик реже вспоминать эту гостью. Но вот однажды зимой остановились у них в Сильюосене люди, что шли на лыжах лесной дорогой в Эстердален. И снова услыхал он, как говорят о нем. На сей раз они назвали его мать по имени, сказали, что зовут ее Шлюха. Эйрик прежде такого слова не слыхал, но ему оно показалось чудным и страшным, будто это не человеческое имя, а название огромной птицы. Ему блазнилось, что Шлюха прилетит, махая большим голубым плащом, будто двумя крылами, и опустится ему на голову. Теперь ему все яснее становилось, в какую беду он попал, нет у него отца, некому заступиться, не дать увезти его отсюда.

Но в один прекрасный день приехал к нему отец. Эйрик даже не очень удивился тому. Когда его подвели к этому человеку, он стал его хорошенько разглядывать. Верно, то, что Улав был такой светлый – белокожий, белокурый, – сразу склонило мальчика к нему. Его отец такой статный, широкоплечий, сильный! Эйрик сразу догадался, что он тоже из тех, кто стоит в церкви ближе всех к алтарю, но его он ничуть не боялся. И до чего же он был нарядный – кафтан изумрудной зелени с серебряными застежками на груди, пояс и ножны длинного кинжала так и блестят! А больше всего Эйрику приглянулась большая красивая секира, которую отец, сидя, держал между колен. Рука, сжимавшая рукоять, была унизана перстнями. Чем долее он глядел на отца, тем более тот ему нравился. Он стоял, спокойно отвечая на испытующий взгляд отца. Едва тень улыбки скользнула по лицу мужчины, Эйрик так и просиял, потом подошел и коснулся колена Улава.

106
{"b":"28470","o":1}