– Моим первым мужчиной был наш слуга Ким, – сообщила она.

– Индиец? – изумился я. – Он же грязный!

Долли звонко засмеялась, нежно глядя на меня.

– Ты не поверишь, но индийцы считают англичан грязными и нецивилизованными. Нет, он не был грязным. И у него были замечательные, большие черные глаза с длинными, как у лани, ресницами.

И тут кузина принялась вспоминать Индию, которая с ее слов стала представляться мне чем-то вроде рая земного, тем более что Долли, учитывая случившееся между нами, подробно описывала различные обычаи и прочее, касавшееся отношений между мужчинами и женщинами. Она также подробнейшим образом рассказала, как в Индии удовлетворяются похоть и различные желания мужчин. Я был возбужден ее рассказами. Но по-настоящему я возбудился, когда Долорес поведала мне страшный обычай, который заставляет жену, чей муж умер, добровольно или по принуждению ложиться рядом с ним в погребальный костер.

– Я сама была однажды свидетельницей того, как молодую женщину насильно связали и уложили рядом с мужем, – рассказала она, сделав при этом большие от ужаса глаза, – и родственники подожгли под ними костер, а эта женщина так громко кричала, хотя ей перед этим дали гашиш.

Тела еще долго крючило, и смрад стоял жуткий, а все стояли и смотрели.

Не в силах более сдерживаться, я вновь занялся с Долорес любовью – так меня возбудила эта история.

Лишь поздним вечером, уставшие до изнеможения, но чрезвычайно довольные, мы вернулись в усадьбу. Наша идиллия продолжалась еще два дня, а на третий разразился скандал. Все произошло столь стремительно, что, если б не последовавшая через несколько лет находка – переписка Анны со сводным братом, – я так и не понял бы, что послужило причиной таких решительных действий со стороны моих родителей.

Тогда в моду вошло новое салонное развлечение – разглядывать большие альбомы с гравюрами. Отцу, который хотел прослыть среди местных аристократов ценителем и тонким знатоком красоты и искусства, как раз прислали из Пруссии такой альбом с прекрасными гравюрами малоизвестного в Англии художника Адольфа Кайцера. Мы с Долорес уютно устроились в главном зале, во время приема гостей всегда открытом, и принялись с увлечением разглядывать альбом, поминутно отвлекаясь, чтобы поцеловаться. Время текло незаметно, мы сидели тихо, словно мыши, однако же Долли, чья ирландская часть крови, доставшаяся ей от тетушки Аделаиды, не давала ей долго усидеть на одном месте, вскочила и, подобрав юбку, принялась вышагивать перед картинами итальянских мастеров, висевших на стенах зала. Как вы помните, на этих картинах были изображены довольно фривольные сцены игр фавнов и нимф. Они столь сильно будоражили воображение красавицы, что та, не задумываясь о последствиях, накинулась на меня и принялась ласкать, стараясь возбудить. Сама же кузина была настолько возбуждена, что даже сразу не услышала грозный окрик внезапно вошедшей в главный зал Анны:

– Что здесь происходит?

Долорес отшатнулась от меня, оправляя юбку и застегивая легкий летний корсет.

– Мисс, да как вы смеете?

Мать с каменным лицом направилась к нам. В этот же самый момент из другой двери выкатил на коляске дедуля. Лицо старикана прямо-таки сияло от распиравшего его изнутри восторга. Он, совершенно не обращая внимания ни на испуг, явно читавшийся на наших лицах, ни на грозное выражение лица Анны, подъехал к креслам и гордо произнес:

– Анна, дети мои, я должен сообщить вам замечательное известие. Я женюсь. Алели, дорогая! – позвал он в коридор своим хриплым голосом. Оттуда тотчас же вышла такая же счастливая тетя Аделаида. – Прошу, моя невеста.

– Что? – уже не сдерживая чувств, вскричала мать.

На шум прибежал Чарли.

Все то время, пока я и Долли наслаждались обществом друг друга, сэр Джейкоб, предоставленный самому себе, ведь мать не решалась его третировать мистером Симпсоном в присутствии родственников, нашел прекрасную компанию в лице вдовы, бывшей жены своего старшего сына. Он довольно-таки быстро прикинул, сколько капиталу должно было еще остаться у женщины, не так давно потерявшей мужа. Окрутить же тетю Аделаиду опытному ловеласу не составило большого труда. Несмотря на неподвижность в нижней части тела, старикан еще оставался мужчиной хоть куда. Так что частые прогулки старикана и тетушки до Фулворта и обратно не пропали даром.

– Сэр, вы не можете, – сказала Анна.

– Это с чего это я не могу? – удивился дедуля. Улыбка постепенно сползала с его лица. – Какого черта, Анна? Тебе ли не знать, что я могу, а что нет.

– Да как вы смеете! – воскликнула Анна, отскочив от коляски, словно ей прилюдно дали пощечину. – Сэр, – обратилась она к Чарльзу, – вы мой муж, защитите же меня.

– Что здесь происходит? – спросил, выступив вперед, Чарли.

– Эти развратные особы распространяют заразу в моем доме! – заявила Анна. – Я только что застукала эту девчонку на моем невинном сыне. Она целовала его в… Я не могу передать всего того, что мне пришлось увидеть! Это проститутки, падшие, грязные женщины! – закричала она, бросая обвинения прямо в лица тети Аделаиды и Долорес, в испуге прижавшихся друг к другу.

– Какого черта, Чарли! – воскликнул старикан, видя, что обе женщины уже плачут, обвиненные в самом страшном, что может оскорбить женщину.

– Я не желаю больше терпеть эту заразу в нашем доме!

И тут Чарльз, которого Анна, по всей вероятности, пребольно ущипнула за ягодицу, воскликнул:

– Вон! Вон из моего дома!

Тетя Аделаида закатила глаза и рухнула прямо в руки дедули. Долорес подхватила коляску и помчалась прочь из главного зала, а вслед ей неслось:

– Дрянь! Проститутка! Падшая женщина! Анна повернулась ко мне и с каменным лицом произнесла:

– А вы, сэр, ваше поведение низко, я не нахожу слов. Завтра же вы возвращаетесь в Оксфорд. – Мать повернулась было, чтобы уйти, затем, вспомнив, добавила: – И если я узнаю, что вы поддерживаете связь с сэром Джейкобом или этими двумя недостойными особами, то клянусь, отец лишит вас наследства.

На следующее утро я укатил обратно в университетский городок. Мать же велела слугам снять все «богомерзкие» картины, привезенные прадедом из Италии, и поместить их на чердак, дабы более не оскорблять христианские чувства.

Что же случилось с моей драгоценной Долли, милой тетей Аделаидой и старым сэром Джейкобом? Об этом я узнал намного позднее и при весьма странных обстоятельствах. Старикан и тетушка быстро промотали остатки состояния, оставленного Генрихом. У них даже не нашлось денег оплатить доктора, когда старикан серьезно заболел, простудившись зимним вечером. Долорес, добрейшее сердце, днем и ночью дежурила у постели больного, однако в конце недели дедуля скончался. Буквально через год в Темзе выловили женский труп. Это была тетя Аделаида, которая пристрастилась к абсенту и шлялась по матросским кабакам, позволяя делать с собой что угодно за стакан алкоголя. Полиция предположила, что какие-то извращенцы слишком перестарались и, чтобы замести следы, утопили несчастную.

Что сталось с кузиной Долорес, я расскажу чуть позже.

Собравшись с мыслями, Фредерик Эберлайн назвал кучеру адрес: Гордон-сквер, 26. Именно там проживал нынешний глава Скотленд-Ярда, к которому направлялись один из лучших инспекторов лондонской сыскной полиции и его помощник, сержант Годли. Копыта тихо постукивали по брусчатому настилу восточных районов города, и лишь когда полицейская карета въехала в центральную часть, раздался привычный стук о булыжник, коим мэрия мостила лондонские улицы в респектабельных районах. Молчавший до этого Годли подал голос:

– Вы так и не рассказали, сэр, как вам удалось на него выйти.

Эберлайн загадочно улыбнулся, блеснув в темноте кареты мелкими, словно у хищного зверька, зубами.

– Но, сэр, вы ведь обещали все объяснить, – взмолился Годли, прямо-таки благоговевший перед авторитетом начальника и души в нем не чаявший.