Очень даже свадебное бонмо. А погиб он нелепо и рано: на какой-то пьяной пирушке поспорил, что выдержит и не такую боль, проткнул себе руку ножом и умер от заражения крови. Два фактически анекдота – и вот уже весь человек… Будет гостем на нашей свадьбе.

Это как если бы заговорил семейный альбом!

Напутствием от бабушки Жени станет ее любимая фраза, с которой она Леру и на экзамены провожала, и к мальчикам на первое свидание: “Форс мороза не боится!”. Бабушка Женя была Хане Двойре внучкой, с чем-то еврейским в грустных глазах, с пышной копной волос, которые ведь и Ксеньке достались… Для храбрости лучшего заклинания нет. Вызывают к директору школы или сейчас, вдруг – к руководителю департамента: форс мороза не боится! – и вперед.

Удивительно, как ей сразу это в голову не пришло, чтобы говорили они – все они, другие – через тебя! Через тебя, но – свое.

От Георгия Георгиевича, которого Ксеня, кстати сказать, всегда и считала, и называла дедом, размеренным голосом надо будет произнести: “Любить нечто больше, чем жизнь, значит, сделать жизнь больше, чем она есть”. (Он-то, конечно, науку имел в виду.) Обязательно прозвучит мамино: “Не думай, что другие глупее тебя”. С ее фрикативным “г”, за полвека московской жизни лишь чуточку озвонченным. И мама сразу окажется рядом. Будут все. Сводный мамин брат дядя Володя с холодноватым, в первый миг обидным почти, но потом умиротворяющим: “Как-нибудь да будет, потому что никак не быть не может”. И, конечно же, папа (вот уж кто до рассвета плясал бы на этой свадьбе!) – со своим, можно сказать, хитом: “А кто обещал, что будет легко?”. Начиная с трех Лериных лет, с разбитой коленки, и до последней папиной больничной палаты (казалось, ну подумаешь, ущемление грыжи, обязательно выкарабкается) – это всегда помогало!

А мы и Ленчика Полосатова позовем, он ведь тоже почти родня. Можно так и сказать: был в моей жизни один мальчик – я думаю, что предчувствием Ксеньки, – с ее же сильным характером и преданным сердцем. И мальчик этот в шесть лет говорил: “Не потопаешь – не полопаешь”. И еще говорил: “Долог день до вечера, коли делать нечего”.

А примеры употребления они уже сами себе приведут. Ведь это как подорожник – каждый знает, куда его в данный момент приложить.

Не думай, что Филипп глупее тебя. А кто сказал, что с Филиппом будет легко? Ну вот, прекрасно работает.

И еще надо попросить Бизюкиных, прямо с утра, возле загса, чтобы они к вечеру вспомнили заветные выражения, которые в их семье от поколения к поколению передаются… Тогда и станет свадьба звеном в цепи, а не событием из новорусской жизни.

А что Филипп придумал их с Вячеком танец – за это ему, конечно, респект. Потому что когда Шамиль встает среди ночи и молится на своем коврике в сторону Мекки (вот такой уж он человек, хотя на улице встретишь и никогда в нем этого не заподозришь), Лера делает вид, что спит, но при этом думает: Мекка в той стороне, значит, Торонто – в этой. А больше она ничего и не думает. Или думает, но без слов, без мыслей и слов… Мекка – это все-таки Мекка, а что такое Торонто?

А теперь, после их разговора и, наверно, главное, после танца, все будет как-то иначе… Как-то свободнее, независимей… А Вячек свое напутствие, захочет, по скайпу пусть сам говорит… А про судьбу с отрезом в руках – это как пожелание достатка… наоборот, это про чувство судьбы… или поиск первоначального облика?.. нет, конечно… и да… Опёнкина, не засни!.. я только минутку… я здесь… я сейчас…